Смерть оловянных солдатиков
Часть 44 из 57 Информация о книге
– Не нукай, а слушай. Перед ним затормозишь. И мы сойдем. – А поезд как же? – Поезд дальше поедет. – А если он… – А если я… Жить хочешь, Миша? – Кто же не хочет? – Тогда слушайся. И не бери в голову. Состав далеко всё равно не уедет… – Совсем с ума спятили – поезда угоняют, – тихо проворчал машинист. – Что? – Ничего… Говорю, что лучше бы я на пенсию ушел! Вдалеке показался мост. – Притормози. Состав чуть сбавил ход. – Ну что, дядя Миша, готов? – К чему? – Прыгать. Только сперва скажи, где тут у тебя газ, где тормоз, где гудок? А то я всё больше на машине и на городском транспорте. – Зачем тебе? – Дальше сам поведу. Без тебя. Или ты хочешь со мной прокатиться. До самого конца? – Нет, спасибо! Обойдусь как-нибудь. – Тогда показывай. – Ну, смотри… Вот ручка. Сюда – быстрее. Туда – медленнее. Нейтраль… – Нейтраль мне не нужна. Мне только вперед! Бывай, дядя Миша. Деньги не забудь. – Не забуду! – Сгреб пачку, сунул за пазуху, сошел на ступеньки, свесился. – Не тяни! Прыгнул куда-то в темноту. Покатился кубарем под откос. Поди, не разбился. Теперь ходу! Ручку до упора. Стучат колеса. Гудок! Так, для куража. И привлечения внимания, чтобы не пропустили случайно состав. Всё. Больше здесь делать нечего! Куда прыгать? Слева холмы, справа болотце. В болотце боевики не сядут – мокро там и обзора нет. А им местность отсматривать. Значит, вправо. Спуститься на ступеньку. Зависнуть. Примериться. Выбрать место. Ни черта не видно. Всё мелькает, несется. Вон там, кажется, ни камней, ни столбиков, ни деревьев. Правда, насыпан гравий. Ну да ничего. Прыжок! Удар! Камни из-под подошв… Жесткое падение. Неласково встретила земля-землица. По щеке кровь… Но это ладно, главное, руки-ноги целы! Откатиться в кусты, чтобы не маячить. Присесть. Осмотреться… Простучал, мелькнул мимо хвостовой вагон поезда. Вон он – мост. Еще немного и состав… Взрыв! Еще один! По звуку – гранаты. Точно, они! Кто? Зачем? Серега? Больше некому. Мочит боевиков. Хочется надеяться что он, а не его… Черт, если он всех угробит, то… То взрыва не будет! И поезд покатит дальше. До станции. А там… Ну или раньше с рельсов сойдет, где-нибудь на повороте, где нужно осаживать скорость. А осадить некому, потому что кабина пуста! Точно, сойдет! До следующей станции сорок километров и до черта поворотов. Так что риск самый минималь… Вдруг ухнуло! На мосту! Раскатилось эхо. Дрогнула земля. Вскинулось пламя… Нет, не пойдет дальше поезд! Приехал поезд! Станция конечная! Просел, рухнул в реку целый пролет. И по нему, как по горке, покатили вниз вагоны, круша и сминая друг друга. Пустые вагоны! Если взрыв, значит, Серега не смог… Но гранаты? Выходит – пытался. Пытался, да не успел. Жив ли? Где боевики? Осмотреться. В открытый бой с ними вступать нельзя. С одним пистолетом много не навоюешь. Это тебе не диспетчеров пугать. Надо подобраться ближе к мосту. Аккуратненько, под прикрытием кустов, кое-где переползая по-пластунски. И вдруг, фигура, одиноко стоящая над обрывом возле моста. Серега? Он! Жив! Жив, зараза! И коли так, не скрываясь стоит, то, значит, можно ничего не бояться – некого бояться! Всё. Теперь точно, всё! Поезд приехал. И все тоже приехали! * * * Это было прямое оскорбление. Написанное черным по белому. Произнесенное в эфире. Растиражированное во всех мировых СМИ. Показанное по новостным каналам телевидения. Активно обсуждаемое в Интернете… Это был вызов журналиста и писателя-одиночки всему исламскому миру. – Ваш бог любит не вас, он любит меня! – иронизировал он в прямом эфире. – Ибо он защищает меня от слуг своих. Что дает мне право сомневаться в вашей искренней к нему вере! Иначе, зачем бы он наказывал смертью свою паству, оберегая и защищая неверного? Защищая и оберегая меня! Ни есть ли это знак свыше, указующий на то, что вы утратили веру, обидев своего бога? И не стал ли я ближе к нему, чем вы? А? Каково! А иначе, как истолковать два неудавшихся покушения?! Как понять, что два вооруженных до зубов отряда были искрошены в хлам, а их обидчик остался жив! – Хотите пари? Ставлю сто к одному, что вы ничего не сможете сделать со мной. Как не смогли до этого! Я должен признать допущенную мною ошибку – в своей книге я переоценил вас и исходящую от вас угрозу. Я обманул своего читателя. Вы не несете угрозу миру, ибо вы не способны справиться даже с одним человеком. Со мной. Не способен одолеть всех тот, кто не способен победить даже одного! Вот он я – придите, расправьтесь со мной. Ну же! Вас много. Я один. Но я сильнее вас, и не вы, ни ваш бог не можете доказать обратное! Похоже, журналист и впрямь уверовал в свою неуязвимость. Исламский мир скрежетал зубами. Но ответить, если не словами, но делом, на эти выпады никто не мог. Хотя нет, все же нашелся тот, кто принял вызов. Это был уважаемый на Востоке человек, воин и уже политик Галиб. Он сказал: – Не затыкайте ваши уши, чтобы не слышать эти богохульные речи, не закрывайте глаза, дабы не видеть своего обидчика! Ибо произнесший их – прав! Либо мы плохие воины, либо бог отвернулся от нас! Наши лучшие воины погибли, а с него волос не упал! Это несмываемый позор всем нам! Если мы не воины, то зачем мы держим в руках оружие? Оружием достоин владеть только мужчина. Только победитель! Неверный оскорбляет нас, нашего бога и нашу веру, а мы ничего не можем сделать! Он глумится над нами, а мы ищем оправдания своему бессилию. Нам нет оправдания! Если мы не способны покарать врага, значит, мы не воины и не мужчины! Заберите у нас оружие и поставьте мыть горшки! А автоматы раздайте женщинам! Это будет справедливо… – Так сказал Галиб. Вернее, он молчал, но за него говорил его Помощник. – Я не хочу быть бессильным! Я хочу быть мужчиной и воином! Я убью неверного, оскорбившего меня, всех нас и нашу веру. Я убью его лично. Сам! Я сделаю это, а если нет, то пусть Аллах покарает меня. Я принимаю вызов! И если я не смогу, не справлюсь, то пусть меня убьет враг, как презренного шакала. Если меня пощадит враг, то пусть меня убьют мои «братья». Но если дрогнет рука моих «братьев», то я покараю себя сам, вот этой самой рукой и завещаю бросить свой труп на растерзание собакам, ибо я не достоин быть похоронен в земле наших предков! И пусть все будут свидетелями этой моей священной клятвы. Аллах акбар! Так сказал Галиб. И все его услышали. И все от мала до велика повторили его слова. И сказали: если Галиб выполнит свою клятву, он станет великим героем! А если не сможет, он всё равно велик в своем праведном гневе. Великий Галиб! Справедливый Галиб! Защитник своего народа, своей веры и своего бога. И весь исламский мир и мир неверных замерли в ожидании. Ибо перчатка вызова была брошена и была поднята. И это была такая интрига мирового масштаба! Никто не знал, чем кончится эта дуэль. Никто! Кроме… одного-единственного человека. * * * – Вы убьете меня? – спросил журналист довольно спокойно. – Конечно. Согласно подписанному между нами договору. – Печально… – Послушайте, вам осталось жить несколько недель. Да-да! Медицинские прогнозы самые неутешительные. Не буду скрывать. Скоро придет боль, которую мы не сможем купировать уколами. Придется повышать дозу, применять все более мощные препараты, от которых вы станете растением, вы уже не будете понимать, что происходит вокруг. Зачем вам это? Уходить надо красиво, с грохотом и фейерверками! Чтобы весь мир аплодировал стоя. У вас есть такая возможность. Так в чем дело? – Дело в жизни. Просто в жизни. Вот в этом солнце, воздухе, зеленой травке, птичках. В красивых женщинах, черт побери! И даже в боли, потому что боль есть доказательство того, что я живу. Трудно, страшно потерять все это. Даже осознавая, что это неизбежно. Тому, кто живет, – этого не понять. Это может понять и оценить только тот, кто умирает. Кто уже на половину там… На глазах журналиста выступили слезы. Он не хотел умирать. Просто – как человек. Он просто не хотел умирать… – Не беспокойтесь, это произойдет ни теперь и не сразу. Галиб пообещал, но не факт, что он сможет. Тем более быстро. – Но он ваш человек? – Мой. И не мой. Потому что все мы под богом ходим. Простите, под богами. Разными. Но это ничего не меняет. Боги разные. Итог один. Мы лишь предполагаем… – Когда это произойдет? – Не знаю. Нескоро. Журналист улыбнулся. И оглянулся. И вдохнул воздух, пахнущий травами, – да хоть бензиновым выхлопом! – и зажмурился от бьющего в лицо солнца и услышал… То что хотел услышать. То, что на его месте услышал бы каждый. «Нескоро…» Значит, не теперь! И не завтра!