Смертельная белизна

Страйк замедлил шаг. К убогой, облупленной белой двери был прикноплен надорванный лист формата A4. Еле ощутимое, но знакомое покалывание интереса, которое он никогда бы не удостоил звания «предчувствие», толкнуло Страйка к этой бумажке.

На ней от руки было написано:

Собрание в 19:30 переносится из паба в культурный центр «Колодец» на Викеридж-лейн – в конце улицы налево.

Джимми Найт



Пальцем приподняв объявление, Страйк убедился, что номер дома оканчивается на цифру пять, отпустил бумажку и отошел в сторону, чтобы заглянуть в пыльное окно первого этажа.

Для защиты от солнечного света к раме крепилась ветхая простыня, но краешек ее отошел. Высокий рост позволил Страйку заглянуть внутрь и разглядеть часть пустой комнаты: разложенный диван-кровать с заляпанным одеялом, ворох одежды в углу и переносной телевизор, водруженный на картонную коробку. Ковер скрывали многочисленные пивные жестянки и полные до краев пепельницы. Это зрелище вселяло надежду. Вернувшись к облупленной белой двери, Страйк постучал мощным кулаком.

На стук никто не вышел; в доме не ощущалось никакого движения.

Страйк еще раз сверился с запиской на двери, чтобы тут же отправиться по указанному адресу. Свернув налево к Викеридж-лейн, он увидел культурный центр, на котором отчетливо выделялось светящееся плексигласовое название «Колодец».

Прямо у стеклянной двери раздавал листовки седеющий бородач в картузе и линялой футболке с портретом Че Гевары. На приближающегося Страйка он уставился с недоверием. Хотя и без галстука, тот был в итальянском костюме, который создавал впечатление официальности. Когда стало ясно, что Страйк направляется прямиком в культурный центр, агитатор сделал шаг в сторону, загораживая вход.

– Знаю, что опоздал, – буркнул Страйк, умело изобразив досаду, – но какого черта изменять место сбора в самую последнюю минуту?

Бородач в картузе, похоже, смешался от самоуверенности или габаритов незнакомца, а скорее, от того и от другого вместе, но тем не менее почувствовал, что капитуляция перед костюмчиком будет ниже его достоинства.

– Кого вы представляете?

Страйк успел пробежать глазами крупный заголовок на листовках, прижатых к груди агитатора: «ИНАКОМЫСЛИЕ – НЕПОВИНОВЕНИЕ – РАЗРУШЕНИЕ», а ниже – необъяснимый подзаголовок: «ЗЕМЕЛЬНЫЕ УЧАСТКИ». Текст сопровождался нехитрым изображением пятерки жирных капиталистов, сигарным дымом выпускающих олимпийские кольца.

– Моего отца, – сказал Страйк. – Он очень переживает, что его участок собираются забетонировать.

– А-а, – сказал бородатый агитатор и сделал шаг в сторону.

Вытащив из его руки листовку, Страйк вошел в здание.

В пределах видимости оказалась только седенькая старушка вест-индского происхождения, которая заглядывала в приоткрытую внутреннюю дверь. Из помещения за дверью доносился одинокий женский голос. Слов было не разобрать, но общий тон предполагал гневную тираду. Спиной чувствуя постороннее присутствие, старушка обернулась. По всей вероятности, явившийся в костюме Страйк произвел на нее должное впечатление, не то что на бородача-агитатора.

– Вы из Олимпийского движения? – прошептала она.

– Нет, – сказал Страйк. – Просто заинтересовался.

Она открыла дверь пошире, чтобы пропустить его в зал.

На пластмассовых стульях сидело человек сорок. Страйк занял ближайшее свободное место и просканировал затылки сидящих перед ним слушателей, пытаясь обнаружить длинные, спутанные лохмы Билли.

Впереди был установлен стол президиума. Сейчас перед ним шагала туда-сюда молодая женщина, обращаясь к присутствующим. Ее волосы были выкрашены в тот же ярко-рыжий оттенок, что и у Коко, – ту Страйк один раз уложил в постель, а потом не знал, как отфутболить. Докладчица высказывалась цепочкой обрывочных фраз, время от времени путаясь в придаточных и забывая косить под кокни.

– …подумать о сквоттерах и художниках, которые все… а их колония ничем себя не запятнала, да, а тут эти приперлись с какими-то бумагами на зажимках и такие: выметайтесь отсюда, а то хуже будет, и это еще цветочки, тут деспотические законы, это же троянский конь… просто какая-то организованная травля.

Половину аудитории составляла молодежь студенческого вида. Среди более солидных слушателей выделялись, на взгляд Страйка, идейные оппозиционеры, как мужчины, так и женщины, некоторые – в футболках с левацкими лозунгами, как у привратника-агитатора. Кое-где виднелись и другие инородные фигуры – как догадался Страйк, рядовые жители этого района, без восторга встретившие вторжение Олимпийских игр в восточную часть Лондона, богемные типы, они же, возможно, сквоттеры, да двое пожилых супругов, которые в данный момент шепотом переговаривались друг с другом и, по мнению Страйка, были всерьез обеспокоены ситуацией вокруг своего участка. Эти двое сидели с видом смиренной кротости, будто прихожане на церковной скамье, – наверное, понимали, что вряд ли смогут уйти незаметно. Весь в пирсинге, покрытый анархистскими татуировками парень с громким чмоканьем ковырялся в зубах.

Позади докладчицы сидели еще трое: женщина постарше и двое мужчин, которые тихо обменивались репликами. Первый, лет шестидесяти, а то и старше – грудь колесом, выпяченный подбородок, – явно закалился в пикетах и успешных сражениях с несговорчивым начальством. Второй, с темными, глубоко посаженными глазами, чем-то побудил Страйка глянуть на листовку, которую он держал в руке, в надежде найти подтверждение внезапным подозрениям.





ОРГАНИЗАЦИЯ ТРУДЯЩИХСЯ ПРОТИВ ОЛИМПИЙСКОГО РАЗГУЛА (ОТПОР)


15 июня 2012 года

7:30 вечера, паб «Белая лошадь», Ист-Хэм E6 6EJ



Докладчики:

Лилиан Свитинг – «Охрана дикой природы», Восточный Лондон

Уолтер Фретт – «Рабочий союз», активист ОТПОР

Флик Пэрдью – «Движение против бедности», активистка ОТПОР

Джимми Найт Реальная социалистическая партия, организатор ОТПОР




Несмотря на отросшую щетину и в целом неухоженный вид, мужчина с запавшими глазами выглядел куда опрятнее, чем Билли, и определенно подстригался в последние два месяца. На вид ему было лет тридцать пять, и, хотя квадратное лицо и накачанная мускулатура явно отличали его от недавнего посетителя Страйка, темные волосы и бледная кожа выдавали несомненное сходство с тем странным парнем. По одним только этим признакам Страйк мог поспорить на что угодно: Джимми Найт – это и есть старший брат Билли.

Закончив приглушенный разговор с единомышленником из «Рабочего союза», Джимми рассеянно откинулся на спинку стула, сложил на груди массивные руки и прислушивался к докладчице не более, чем вся откровенно непоседливая аудитория.

Теперь Страйк отметил, что и сам оказался под наблюдением у неприметного человека, сидящего на ряд впереди. Когда он перехватил его взгляд, тот быстро переключил внимание на распинающуюся Флик. Отметив для себя аккуратную короткую стрижку этого голубоглазого субъекта, чистые джинсы и гладкую футболку, Страйк подумал, что парень излишне тщательно выбрит, но в полиции Большого Лондона, видимо, сочли, что на сходку такой хилой организации, как ОТПОР, нет смысла посылать лучших сотрудников. Конечно, присутствие полицейского в штатском было вполне предсказуемо. Под колпаком, вероятно, оказывалась любая группировка, планирующая сорвать Олимпиаду или помешать ее проведению.

Неподалеку от полицейского в штатском сидел явно образованный молодой азиат без пиджака. Высокий и худой, он неотрывно смотрел на докладчицу и грыз ногти на левой руке. Поймав на себе взгляд Страйка, он встрепенулся и отдернул от губ уже кровоточащий палец.

– Хорошо, – громко сказал председательствующий; публика, заслышав голос власти, слегка подтянулась. – Большое спасибо, Флик.

Джимми Найт поднялся с места и сдержанно зааплодировал, подавая пример аудитории. Флик обошла стол президиума и села на свободный стул между двумя мужчинами.

В своих сильно потертых джинсах и мятой футболке Джимми Найт напомнил Страйку тех, в ком его покойная мать видела потенциальных «возлюбленных». С такими наколками и мускулистыми руками он мог бы сойти за бас-гитариста какой-нибудь грайм-группы или за сексапильного роуди. Страйк заметил, как напрягся затылок невзрачного голубоглазого копа. Тот дожидался выступления Джимми.

– Всем добрый вечер и большое спасибо, что пришли.

Его харизма, как первый такт песни-хита, заполонила все помещение. По этим начальным словам Страйк его раскусил: в армии такой был бы либо примером для всех, либо отвязной скотиной. Говорил Джимми без акцента, как, впрочем, и Флик; Страйк различил лишь едва уловимый сельский говорок.

– Итак, олимпийский молох вторгся в черту Восточного Лондона…

Он обвел горящими глазами свою притихшую аудиторию.

– …где сносит дома, сбивает насмерть велосипедистов, раскурочивает землю, которая принадлежит нам. Точнее, принадлежала. От Лилиан вы уже слышали, что делается со средой обитания животных и насекомых. Я же хочу поговорить с этой трибуны о посягательствах на человеческое сообщество. Власти закатывают в бетон нашу общую землю, а зачем? Разве они строят необходимое нам социальное жилье или больницы? Конечно нет! Нет, мы получаем стадионы стоимостью в миллиарды, витрину капиталистической системы, дамы и господа. Нас призывают восхвалять элитарность, тогда как за ограждениями попираются, рушатся и уничтожаются свободы простых людей. Нас побуждают превозносить Олимпиаду – средства массовой информации правого толка заглатывают и отрыгивают все выпуски глянцевой прессы. Идет фетишизация государственного флага, разжигание в среднем классе исступленного ура-патриотизма! Давайте молиться на наших славных медалистов – сверкающее золото каждому, кто присовокупил к склянке мочи достаточно жирную взятку.

Послышался приглушенный гул одобрения. Несколько человек захлопали.

– Мы должны испытывать трепет по поводу занимающихся спортом школьников, тогда как остальным, то есть всем нам, игровые поля доступны лишь за деньги! Давайте пресмыкаться перед олимпийскими видами спорта! Мы обожествляем выскочек, в которых вкладываются миллионы, потому что те, умея кататься на велосипеде, продают себя в качестве фиговых листков для всех насилующих нашу планету подлецов, которые к тому же уходят от налогов и выстраиваются в очередь, дабы украсить своими именами ограждения, отсекающие трудящихся от их собственной земли!

Аплодисменты, к которым не присоединились ни Страйк, ни пожилая пара рядом с ним, ни азиатского вида молодой человек, относились в равной степени и к словам, и к артистизму оратора. Слегка бандитское, но красивое лицо Джимми горело праведным гневом.

– Видите? – восклицал он, хватая со стоящего за ним стола листок бумаги с коленчатыми цифрами «2012», которые так не нравились Страйку. – Добро пожаловать, друзья мои, на Олимпиаду, предмет вожделения фашиста. Видите ее логотип? Видите? Это же изломанная свастика!

Публика рассмеялась и еще похлопала, заглушая урчание в желудке Страйка. Пока он прикидывал, где поблизости может быть забегаловка с едой навынос и реально ли успеть туда-обратно, седая старушка, которую он встретил при входе, открыла и подперла дверь в холл. Как видно, ОТПОР уже злоупотреблял чужим гостеприимством.

Однако Джимми не умолкал.

– Это так называемое прославление олимпийского духа, честной игры и любительского спорта возводит в норму репрессии и авторитаризм! Проснитесь: Лондон милитаризуют! Британское государство, которое веками отрабатывало тактику колониализма и вторжения, ухватилось за Олимпийские игры как за удобный повод, чтобы развернуть полицию, армию, вертолеты и оружие против рядовых граждан! Тысяча дополнительных систем охранного видеонаблюдения, наспех принятые дополнительные законы – вы думаете, их уберут, когда этот карнавал капитализма переберется в другое место? Присоединяйтесь к нам! – прокричал Джимми, хотя сотрудница культурного центра нервно, но целеустремленно пробиралась вдоль стены к передней части зала. – ОТПОР – это часть широкого всемирного движения за справедливость, которое на репрессии отвечает сопротивлением. У нас общее дело с левыми движениями, борющимися с угнетением по всей столице! Мы выступим с законными акциями и воспользуемся всеми еще разрешенными нам инструментами перед лицом стремительной оккупации города!

Кое-кто опять зааплодировал, хотя сидящая рядом со Страйком пожилая пара совсем приуныла.

– Ладно, ладно, знаю, – сказал Джимми сотруднице культурного центра, которая к этому времени дошла до стола президиума и робко жестикулировала. – Нас выгоняют, – обратился Джимми к толпе, ухмыляясь и покачивая головой. – Конечно выгоняют. Естественно.

Несколько человек зашикали на старушку.

– Кто хочет еще послушать, – сказал Джимми, – переходим в паб на этой же улице. Адрес указан в ваших листовках.

Большая часть собравшихся зааплодировала. Полицейский в штатском поднялся с места. Пожилая пара торопливо пробиралась к выходу.





6




Говорят, что я угнетаю молодежь.

Генрик Ибсен. Росмерсхольм



Загремели стулья, ремни сумок перекидывались через плечо. Присутствующие стали направляться к дверям в конце зала, но некоторые уходили с неохотой. Страйк сделал несколько шагов в сторону Джимми, надеясь с ним переговорить, но его опередил молодой азиат, который судорожно, с нервной решимостью рванулся к оратору. Джимми обменялся еще парой слов с мужчиной из «Рабочего союза», а затем приметил направляющегося к нему молодого человека и двинулся ему навстречу, всем своим видом излучая доброжелательность и готовность побеседовать с предполагаемым новобранцем.

Стоило, однако, азиату заговорить, как Джимми помрачнел. Во время их приглушенного разговора в центре быстро пустеющего зала рядом с ними маячила Флик с кучкой молодежи. По-видимому, все они считали физический труд ниже своего достоинства, поскольку предоставили старушке убирать стулья одной.

– Позвольте, – обратился к ней Страйк, забрал у нее три стула и взгромоздил на высокий штабель, стараясь не выдать острую боль в колене.

– Ой, спасибо вам великое, – с одышкой сказала престарелая женщина. – Думаю, не надо нам больше эту компанию… – Она выждала, пропуская Уолтера и остальных, которые даже не подумали ее поблагодарить, а потом с обидой продолжила: –…сюда пускать. Я ведь не знала, что у них на уме. А тут эта листовка с призывом ко всяким беспорядкам и неизвестно что еще…

– Вы же не против Олимпиады? – осведомился Страйк, водружая очередной стул поверх прочих.