Смертная чаша весов
Часть 31 из 55 Информация о книге
— В таком случае вам придется снова заняться поместьем Уэллборо и попытаться найти больше фактов, чем в первый раз, — повернулся он к сыщику. — Настоящей победой было бы найти убийцу. Это не оправдает Зору перед законом, но, может быть, в какой-то степени очистит ее имя в глазах общественности. За это нам тоже стоит бороться. Лишь бы это не оказалась герцогиня! Не дай бог! Уильям встал. — В таком случае, до следующего понедельника. Адвокат кивнул. — Если это возможно. Монк чувствовал, как поджимает время. Его просили сделать большее, чем он мог, и это пугало его, потому что ему нужна была только победа. Если он потерпит неудачу, это дорого обойдется Рэтбоуну, померкнут его слава и лавры профессионала высокого уровня. Оливер уже никогда не восстановит свой престиж лучшего адвоката, поскольку потерпит поражение не только из-за обстоятельств, но и из-за своего опрометчивого решения. Зора будет виновна не просто в преступлении, а в проступке невероятной тяжести против общественного мнения. Она попыталась оскорбить чувства и веру как аристократии, так и простых людей, которые были в восторге от этой истории любви, от сказки, ставшей былью, и верили в нее целых двенадцать лет. Это бросало тень не только на одну из королевских семей Европы, но и на Англию тоже. Одно дело — критиковать правительство в тиши своего дома или за ужином с друзьями, и совсем другое — обличать его изъяны и пороки в зале суда перед всем миром. Адвокату, взявшему на себя защиту женщины, которая стала причиной такого скандала, не скоро это простят. Если же окажется, что виновны герцогиня Ульрика или тот, кто действовал в ее интересах, с ее ведома или нет, то это станет полной катастрофой. Рэтбоун станет «знаменит» благодаря одному этому судебному процессу. Все будут знать его имя, но ни один уважающий себя человек не захочет иметь с ним дело. Его репутация адвоката будет погублена. Оливер не имел права заставлять Монка спасать его от собственной глупости, но Уильям страдал от невозможности помочь ему. Снова та же неудача, и это причиняло ему сильнейшую боль. — Возможно, вы расскажете мне, что узнали за последние три недели, пока я изъездил пол-Европы, чтобы всего лишь убедиться в невиновности Гизелы. Мне это поможет, — резко сказал детектив. — Кроме, конечно, того, что вам не удалось убедить графиню фон Рюстов снять свое обвинение. Это вы мне уже говорили. Рэтбоун с удивлением и явной неприязнью смотрел на него. — Я нанял вас, Монк, — сказал он холодно. — А вы меня — нет. Придет время, когда вы сможете это сделать, вот тогда и требуйте у меня отчета. Но не сейчас. — Иными словами, вы ничего не сделали! — разозлился Уильям. — Если вы ничего не собираетесь найти в Уэллборо-холле, — все так же зло ответил адвокат, — тогда так и скажите! Иначе зачем тратить время на споры? Его у нас и без того мало осталось. Делайте свое дело. А если вам нужны деньги, обратитесь к Симсу. Монк был глубоко обижен неуважением к его способностям, хотя мог бы предвидеть, что такое случится. Возможно, он даже заслуживал этого, но упоминание о деньгах слишком задело его. Оно низводило его до торговца, и именно это хотел дать ему почувствовать Рэтбоун. Юрист напомнил сыщику о той социальной и материальной разнице, которая существует между ними, и это лишь подтверждало, как сильно он был напуган. — Я ничего там не найду, — сквозь зубы процедил детектив. — Да там и искать нечего, черт побери! — Повернувшись кругом, он зашагал к двери, рывком распахнул ее и вышел. Дверь после этого еще долго качалась на петлях. И все же Уильяму пришлось обратиться к Симсу за деньгами — это настолько испортило ему настроение, что он едва не отказался от них, но необходимость все же заставила его сдержаться. Только выйдя на улицу, Монк немного остыл и вспомнил, что Рэтбоун до смерти перепуган. Вот он и сорвал на нем зло, лишь подтвердив этим свою уязвимость. Сыщик не собирался навещать Эстер — это получилось как-то само собой, из-за дилеммы Рэтбоуна и от собственной злости и бессилия. В минуты неудачи Уильям невольно надеялся на понимание и сочувствие мисс Лэттерли, которой абсолютно доверял. Она никогда еще не подводила. Шагая по Вер-стрит, Монк заметил впереди кеб. Ускорив шаги, он окликнул возницу. Когда кеб остановился, детектив поспешил сесть в него и назвал адрес Эстер на Хилл-стрит, где она работала до его отъезда в Венецию. Он надеялся, что она все еще там. Ему было не по себе от того, что он так стремится во что бы то ни стало повидать мисс Лэттерли, но смятение от этой мысли позволило забыть о многом другом. Уильям испытывал какое-то странное навязчивое желание как бы очиститься после встречи с Эвелиной. Откинувшись на спинку сиденья, Монк приготовился к недолгой поездке. Посещение Европы было довольно интересным, он многое повидал, ощутил запах и атмосферу чужих городов, слышал чужую речь — и тем не менее возвращение домой доставило ему особую радость. Только вернувшись, Уильям осознал, в каком напряжении он находился, слыша вокруг незнакомую речь, когда лишь по одному случайно известному слову или выражению лица говорившего и его поведению приходилось домысливать все остальное. Это делало его целиком зависящим от доброй воли чужих людей. А возвращение домой и знакомое окружение означали свободу, придававшую силы, полную раскованность и уверенность в себе. Детектив не знал, что он скажет Эстер. В голове у него была полная сумятица — одни эмоции и никаких мыслей. Но ничего, когда надо будет, все придет в порядок. Просто пока он еще не готов. Кеб остановился на Хилл-стрит. Кучер ждал на облучке, когда пассажир выйдет и расплатится с ним. — Благодарю, — рассеянно, думая о своем, произнес Монк, рассчитываясь с возницей, и добавил еще два пенса на чай. Пройдя по мощеной дорожке, он поднялся по ступеням крыльца. На мгновение у него мелькнула мысль: удобно ли Эстер принимать гостей, особенно мужчин? Возможно, это будет плохо понято ее хозяевами. Но, думая так, сыщик не отказался от своего намерения увидеть женщину. Сильно дернув звонок, он стал ждать. Дверь открыл лакей. — Добрый день, сэр. — Добрый день. — Монк не был расположен к обмену любезностями, но по опыту знал, что это наикратчайший путь к достижению цели. Поэтому, вынув визитную карточку, он положил ее на подносик в руках слуги. — Мисс Эстер Лэттерли все еще живет здесь? Я только что вернулся из поездки в другие страны и вечером уезжаю в деревню. У меня срочное дело, касающееся нашего с мисс Лэттерли общего друга, о чем я должен известить ее и попросить совета. — Да, сэр, она все еще живет здесь, — ответил лакей. — Если вы соизволите войти, я справлюсь у нее, сможет ли она вас принять. Он провел гостя в библиотеку — пожалуй, самое приятное место для ожиданий. Комната была удобно обставлена старинной мебелью. Обитые кожей кресла были потерты на подлокотниках, а выцветшие ковры сохранили первоначальные краски лишь там, где их не касалась нога человека. Весело горел огонь в камине, а на полках стояли сотни книг, и любую из них Уильям мог взять и заглянуть, если б захотел, но он был слишком нетерпелив, чтобы интересоваться книгами и тем более читать их. Он ходил по ковру от стены к стене, через каждые семь шагов поворачивая обратно. Так Монк прождал десять минут, пока наконец не открылась дверь и не вошла Эстер. На ней было темно-синее платье, которое очень ей шло, и она не казалась такой усталой, какой он ее запомнил в их последнюю встречу. Наоборот, женщина выглядела чудесно — легкий румянец, блестящие красивые волосы… Почему это вызвало у него такое раздражение? Разве ее не тревожит то, что Рэтбоун на грани катастрофы? Неужели она так глупа, что не понимает ее размеров? — Похоже, у тебя свободный день и ты куда-то собралась? — неожиданно спросил детектив. Эстер окинула взглядом его отлично сшитый костюм, безукоризненно подобранный галстук и дорогую обувь. — Как приятно, что ты вернулся и что ты жив и здоров, — улыбаясь, сказала она. — Как в Венеции? И в Фельцбурге? Ведь ты там был, не так ли? Уильям проигнорировал ее вопрос. Мисс Лэттерли прекрасно знала, где он был. — Если твой пациент выздоровел, что ты делаешь здесь? — вместо ответа спросил ее Монк; в его голосе звучал вызов. — Ему лучше, — очень серьезно ответила Эстер, прямо глядя в глаза Монку. — Но мой пациент не выздоровел. Нужно время, чтобы привыкнуть к тому, что ты больше никогда не сможешь ходить. Иногда это бывает очень тяжело. Если ты сам не способен понять трудности человека, парализованного от пояса до кончиков пальцев ног, я не стану объяснять тебе, что он чувствует. Перестань демонстрировать свой дурной характер и лучше расскажи, удалось ли тебе узнать что-либо, что сможет помочь Оливеру. Это было похоже на пощечину, неожиданную и причиняющую боль, и как бы напомнило детективу, что Эстер соприкасалась с самыми горестными реальностями жизни, пока он был в отъезде. Она была свидетелем того, как у молодого человека в одночасье были отняты многие годы активной жизни и все надежды. Но хуже всего Монк чувствовал себя оттого, что, видя на ее лице надежду и зная ее доверие к нему, он был бессилен помочь Рэтбоуну. Эстер ждала от него вестей, которых у него не было. — Гизела не убивала Фридриха, — тихо произнес он. — Она не могла этого сделать физически, а кроме того, у нее сейчас было еще меньше причин, чем когда-либо, сделать это. Я ничем не могу помочь Рэтбоуну. — Уильям произнес это охрипшим от гнева голосом. В эту минуту он ненавидел Оливера за его незащищенность, за то, что он глупо поставил себя в такое положение, и за то, что возложил все надежды на Монка, который должен выручить его. Злился он и на Эстер за то, что та ждет от него невозможного, и за то, что так беспокоится о Рэтбоуне. Все это было написано на ее лице — бесконечная способность переживать и все вынести. Мисс Лэттерли была потрясена. Прошло несколько секунд, пока она снова не обрела дар речи. — Это действительно был… несчастный случай? — Женщина тряхнула головой, словно хотела прийти в себя, прогнать досаду или раздражение, однако ее лицо было полно тревоги, а в глазах застыл испуг. — Разве уже ничем нельзя помочь Оливеру? Найти хоть какое-то оправдание поступку графини? Если она верит в это… должны же у нее быть какие-то причины! Я хочу сказать… — Эстер сбилась и умолкла. — Конечно, у нее была причина, — нетерпеливо прервал ее гость. — Но не та, которая могла бы помочь ей на суде. Скорее, это давняя ревность, от которой она не смогла избавиться и о которой не способна забыть. Выбрав момент, когда ее противница была наиболее уязвимой, Зора решила свести с нею счеты. Вот тебе и причина, хотя и отвратительная и глупая. Кровь прилила к лицу медсестры. — Ты хочешь сказать, что причиной смерти Фридриха был несчастный случай и что это все, что тебе удалось узнать? Для этого тебе понадобилось три недели времени и поездка в две страны? Я полагаю, дорогу туда и обратно тебе оплатила Зора? — Конечно, я воспользовался ее деньгами, — резко отозвался Уильям. — Я поехал в Европу ради ее дела и мог там узнать лишь то, что можно было узнать, как это бывает и с тобой, Эстер! Разве тебе удается вылечить всех твоих пациентов? — Он невольно повысил голос от гнева и обиды. — Ты возвращаешь деньги, когда пациент умирает? Что ж, отдай свой гонорар родителям этого юноши, который, как ты сказала, никогда уже не сможет ходить! — Это глупо! — раздраженно воскликнула мисс Лэттерли и отвернулась. — Если тебе больше нечего сказать, то лучше уходи! — Она снова повернулась лицом к сыщику и тут же спохватилась: — Нет! — Женщина сделала глубокий вдох и, понизив голос, сказала: — Нет, пожалуйста, не надо уходить! Не важно, что мы думаем друг о друге. Мы будем ссориться потом. Сейчас нам нужно думать только об Оливере. Если он ни с чем явится на слушания в суде и не сможет защитить Зору, или хотя бы объяснить ее поступок, или найти ему оправдание, его репутация и карьера будут погублены. Не знаю, видел ли ты последние газеты — думаю, что нет, — но они решительно на стороне Гизелы, а Зору изображают как порочную особу, которая не только намеренно оклеветала невинную и убитую горем женщину, но и посягнула на все, чем дорожит общество. Задевая широкими юбками за стулья, Эстер подошла ближе к детективу. — Некоторые газеты намекают на ее бурную жизнь, зарубежных любовников и прочие грехи, о которых предпочитают не говорить открыто, давая простор читательскому воображению. Монк подумал, что и ему не мешало бы поинтересоваться этими делами, но он почему-то этого не сделал. В этом процессе сыщику казался главным его политический аспект. Он понимал, что будет много всяких домыслов о Зоре, о ее личной жизни и о мотивах выдвинутого ею обвинения. Но ревность — это всегда первое, что в таких случаях приходит в голову широкой публике. Он хотел было сказать об этом Эстер, но, увидев на ее лице боль и прочтя робкую надежду в ее глазах, неожиданно почувствовал, что разделяет ее тревогу как свою собственную. Ведь все, что происходило, не имело отношения к ее жизни, однако она так глубоко и сильно сопереживала другим людям… Все ее помыслы были направлены на борьбу против несправедливости, а если возникала другая опасность, заботой мисс Лэттерли было уберечь от нее Рэтбоуна. — Существует довольно серьезное основание считать, что Фридрих был убит, — неохотно признался Монк. — Но убила его не бедняжка Гизела, а кто-то из его политических противников. — И, не удержавшись, он добавил: — Возможно, это был брат герцогини. Эстер болезненно поморщилась, но отступать не собиралась. — А мы можем доказать, что принц был убит? — быстро спросила она. Местоимение «мы» девушка употребила так, будто была коллегой Уильяма в этом следствии. — Это бы очень помогло. В конце концов, можно было бы доказать, что Зора ошиблась лишь в том, кто был убийцей, но не в том, что такое преступление было совершено. Лишь выдвинув подобное обвинение, она смогла привлечь всеобщее внимание. — Голос медсестры становился все громче. — Если б она молчала, никто не узнал бы о том, что принца убили. И это была бы ужасная несправедливость и ошибка. Видя ее волнение и чувствуя, как это задевает его, детектив не стал сдерживаться в выражениях. — Неужели ты думаешь, что в Фельцбурге предпочтут версию об убийстве члена королевской семьи, возможно, даже совершенного с ведома самой герцогини? — спросил он с горечью. — Если ты воображаешь, что кто-то будет благодарен Зоре за эту правду, то ты гораздо глупее, чем я думал! Эстер была раздавлена тяжестью его аргументов, но быстро оправилась. — Кое-кто из соотечественников Зоры, безусловно, не поблагодарит ее, — тихо промолвила она. — Но найдутся и такие, кто скажет ей спасибо. Суд присяжных состоит из англичан, а мы все еще считаем убийство самым тяжким преступлением, особенно если жертвой становится покалеченный и больной человек. К тому же нас восхищает смелость. Нам может не понравиться то, что скажет Зора, но мы поймем, чего ей стоило выдвинуть такое обвинение, и проникнемся к ней уважением. — Девушка смотрела на сыщика в упор, словно ждала возражений. — Надеюсь, — импульсивно согласился Монк, чувствуя смятение, поскольку снова убедился, как небезразличен Эстер адвокат Рэтбоун. Она никогда не видела Зору и, возможно, совсем ничего не знает о ней, разве только об этом случае. Эстер печется только об Оливере, он занимает все ее мысли, и его будущее тревожит ее. Но Рэтбоун равнодушен к ее чувствам. Он всегда держался с ней несколько высокомерно, временами даже покровительственно. А Уильям знал, как не выносит Эстер покровительственного отношения к себе. Он испытал это на себе и помнил ее бурную реакцию, когда однажды позволил себе подобное. Монку вдруг стало очень одиноко. — Они будут вынуждены считаться с этой версией, — уверенно продолжала мисс Лэттерли, словно пыталась убедить саму себя. — Ты сможешь это доказать, не так ли? — с волнением, трагично сдвинув брови, произнесла она. — Это был яд… — Да, я уверен. Потому что если бы принц погиб от огнестрельного оружия или удара по голове, то никто не принял бы это за естественную смерть, — ответил сыщик не без сарказма. — Как? — спросила Эстер, делая вид, что не замечает его ехидства. — Яд можно подмешать в пищу или в лекарство. Я собираюсь в Уэллборо-холл сегодня вечером. Возможно, мне удастся что-то разузнать. — Я не о том, как он был отравлен! — нетерпеливо поправила Уильяма девушка. — Вполне понятно, что яд был в пище, которую он ел. Но я хотела узнать, как ты собираешься это доказать? Ты намерен потребовать эксгумацию? Но как это тебе удастся? Ведь тебе помешают! Все обычно решительно против такого рода действий. Монк и сам не знал, как ему удастся это сделать. Он был так же растерян и в таком же смятении, как и она, но у него не было личных отношений с Рэтбоуном, какие, кажется, были у Эстер. Ему, разумеется, будет жаль Оливера, когда его славе и карьере придет конец, и он, конечно, сделает все, чтобы этого не случилось. Они были друзьями, выдержали немало битв и вместе выигрывали дела, иногда вопреки непреодолимым препятствиям. У них были общие интересы, и они доверяли друг другу без лишних слов и заверений. — Я знаю, — сказал Уильям успокаивающе, — и надеюсь, что мне удастся убедить свидетелей сказать нам правду, — и тогда мы избежим эксгумации. Мне кажется, важность политических осложнений слишком велика, и это поможет нам. Подозрения могут нанести серьезный ущерб, поэтому все будут стараться избежать крайних мер. Мисс Лэттерли встретила его взгляд, и ее гнев прошел. — Могу я чем-то помочь? — Пока не знаю, но если понадобится помощь, я тебе скажу, — пообещал Монк. — Ты что-нибудь знаешь о Фридрихе и Гизеле? Нет, конечно, ты ничего не знаешь о них, иначе сказала бы мне. — Он невесело улыбнулся. — Постарайся не слишком волноваться. Рэтбоун — куда лучший адвокат, чем ты о нем думаешь. — Это было идиотское замечание, и сыщика передернуло от собственных слов, но ему очень хотелось успокоить Эстер, даже если это получилось неудачно. Он не мог видеть ее столь напуганной, и ему было жаль ее, не говоря уже о том, что он испытывал к Оливеру: это была полная путаница из тревоги, чувства дружбы, гнева и зависти. Девушка была поглощена беспокойством за Рэтбоуна и не замечала Монка. Он существовал для нее лишь как человек, способный помочь попавшему в беду адвокату. — Он сможет многое прояснить при допросах свидетелей, — продолжал Уильям. — У нас есть все возможности заставить тех, кто был в то время в Уэллборо, дать свои показания. — Ты так считаешь? — Голос Эстер повеселел. — Да, конечно, ты абсолютно прав. Рэтбоун совершил чудовищную ошибку, согласившись вести это дело, но я совсем забыла, какой он блестящий судебный адвокат. — Она облегченно вздохнула и улыбнулась детективу. — Благодарю тебя, Уильям. В этих нескольких словах мисс Лэттерли выдала себя: она знала об уязвимости Оливера и готова была защищать его, она восторгалась им и любила его. Ее искренняя благодарность Монку была для него подобна повороту ножа в ране. Он сознавал, что ее неяркая красота затмила привлекательность Эвелины. — Мне пора, — сказал детектив сдержанно и официально, чувствуя, как безжалостно сорвана с него защитная маска и Эстер увидела его во всей наготе, в какой он видел себя сам. — Я должен успеть на вечерний поезд, чтобы приехать в Уэллборо достаточно рано. Надо найти, где переночевать. Всего доброго. Не дожидаясь, когда женщина ему ответит, он повернулся и зашагал к выходу, а затем, толчком открыв дверь, покинул библиотеку. * * *