Собибор / Послесловие

Форма, как у Штирлица




Форменное обмундирование курсанты получали не сразу. Вначале ходили в ношеной красноармейской форме, полученной взамен лагерных обносков, ботинках с обмотками. Лишь с наступлением холодов стали выдавать поношенные русские шинели, а после нового 1942 года выдали обмундирование из сукна черного цвета: френч, брюки, шинель, пилотку с белой пуговицей вместо кокарды.

“Охранники в лагере были одеты в немецкую военную форму зеленого или серо-зеленого цвета, но она чем-то отличалась от формы самих немцев” – из показаний Печерского в судебном заседании в Киеве. По показаниям самих “травников”, в 1942 году сразу по прибытии в школу после медосмотра и заполнения анкет им на вещевом складе выдавали “обмундирование черного цвета – шинель, китель, брюки и черные пилотки”, а также “кокарды с черепом и перекрещенными костями”.

И в самом деле их форма была вовсе не “зеленого или серо-зеленого цвета”, а черного, правда, с нее спарывали немецкую символику, отделывали по воротнику и обшлагам светло-зеленым или светло-голубым кантом и прикладывали соответствующие званию погоны, этим она и отличалась от “формы самих немцев”. Что же это была за странная форма?

Это не что иное, как униформа черного цвета образца 1932 года, установленная еще до прихода Гитлера к власти для ношения в подразделениях “общих СС”, к ней еще прилагались фуражки с кокардами с черепом и перекрещенными костями. Вероятно, читатель уже опознал в ней ту самую форму, которая всем нам хорошо знакома по фильму “Семнадцать мгновений весны”. Консультантам картины, вероятно, было известно, что в период ее действия (1945 год) в СС уже давно не было черной формы, но на экране она выглядела поэффектнее серой. Между прочим, именно после выхода на телеэкран фильма, где в красивой форме щеголяли популярнейшие советские актеры, среди части молодежи страны социализма появилась мода на нацизм.

С 1938 года в СС начали вводить новую серую форму, но черная оставалась на складах, сшили слишком много – не пропадать же добру. Ненужная форма пошла на обмундирование коллаборационистов, несущих полицейские функции.





Глава 3

“Вы верите в жизнь после поезда?”




Мы изучили человека так, как его, вероятно, не изучило ни одно предшествующее поколение. Так что же такое человек? Это существо, которое всегда решает, кто он. Это существо, которое изобрело газовые камеры. Но это и существо, которое шло в эти камеры, гордо выпрямившись, с молитвой на устах.

Виктор Франкл





Прибытие поезда




Итак, 18 сентября Александр Печерский оказался в эшелоне, направлявшемся в Собибор. Заключенным сказали, что они едут на работу в Германию.

“В Сабибур из минского лагеря вместе со мной было направлено около 2 тысяч человек, – давал показания Печерский 11 августа 1961 года на предварительном следствии по “киевскому делу”. – Это я знаю потому, что перед построением нас пересчитывали, вернее, построение было перед погрузкой нас в эшелоны, и вот тогда-то нас пересчитывали. В вагоны нас сажали товарные, и в каждый из них набивали по 70–80 человек, так, что в вагоне мы могли только стоять, вплотную прижавшись друг к другу, и только некоторые могли присесть на корточки. Везли нас до Сабибура в течение трех дней, и за это время вагоны ни разу не открывали, пищи и воды не давали”.

“Хотелось бы всех поименно назвать, да отняли список, и негде узнать”. Никто не составлял списков евреев, которых привозили на смерть в Собибор. Цифры погибших называют разные, что дает возможность отрицающим Холокост говорить, что его вовсе не было или что был, но цифры жертв сильно преувеличены. И вообще евреев убивали в числе прочих, не выделяя в особую группу. Ну, а если что-то такое и было, то они (евреи) сами виноваты.

6 тысяч ссылок обнаружил я в Сети на омерзительную книжонку под заголовком “Собибор. Миф и реальность”. Ее автор, Юрген Граф (он, скрываясь от швейцарского правосудия, с конца 1990-х жил в России, где издана его книга), пишет: “В мемуарах Печерского полно наглого вранья. Уже в самом начале, описывая длившийся четыре с половиной дня переезд в битком набитом вагоне из Минска в Собибор, автор утверждает, что он и его товарищи по несчастью не получали “ни еды, ни капли воды”. Но при таких условиях транспортировки большая часть депортированных умерла бы от жажды еще в дороге”. “Как обессиленные люди, среди которых были дети, могли выжить без еды и воды?” Ответ ясен: “Не было этого. Как и всего остального”.

Те немногие люди из отправленных в таких эшелонах, кому посчастливилось выжить, вспоминали их впоследствии как нечто ужасающее, хотя позже им пришлось пережить и кое-что похуже. Так не перевозили и скот – до 100 человек в одном товарном вагоне, где не было даже соломы, не говоря уже о емкостях для отправления естественных надобностей. Но каким образом выжили, пусть и ненадолго, люди, которыми был набит эшелон? В брошюре Печерского ответа на этот вопрос и вправду нет, зато его можно обнаружить в показаниях на суде в Киеве: “В моем вагоне во время следования эшелона от Минска до Собибора смертельных случаев не было. Мы имели с собой продукты, которые нам дали товарищи, которые оставались в том лагере, откуда мы были вывезены”.

Откуда, из каких источников собратья отправляемых в таких эшелонах знали, что тем понадобятся продукты и вода? Я узнал об этом из рассказа Примо Леви о голландском сборном лагере Вестерборк, откуда ежедневно отправляли евреев в Собибор. Им советовали брать с собой в дорогу только самое ценное – золото, драгоценности (таким образом, все это само шло в руки нацистам в целости и сохранности), уверяя, что организаторы позаботятся обо всем необходимом. Никто из них не возвращался, и оставшиеся не подозревали об ужасах дороги, покуда один санитар не заметил, что назад приходят те же вагоны. Он внимательно их осмотрел и нашел записки от тех, кого депортировали.

“Впустив состав с человеческими жизнями, ворота были быстро закрыты, чтобы оттуда не вышла тайна Сабибуровского лагеря”. Так начинается рукопись Александра Печерского “Тайна Сабиборовского лагеря (Зондеркоманда)”, написанная в июне 1944 года под городом Овруч Житомирской области. Там квартировал резервный офицерский полк, куда ненадолго направили Печерского после соединения с Красной армией партизанского отряда, в котором он воевал, бежав из Собибора. В Овруче он стал переносить на бумагу воспоминание о том, как “поезд подошел к одному из польских полустанков, где на белом щите крупным шрифтом было написано “Сабибор”, а над воротами висела вывеска с надписью “Зондеркоманда”. Люди, бледные и измученные, медленно выходили из вагонов на площадку. Из белого домика показалась группа немцев, состоящих из одиннадцати офицеров с одиннадцатью плетьми”. По приказу одного из обершаферов (так в рукописи именуются обершарфюреры) “женщины и дети хлынули во второй двор, где начали быстро раздеваться. Оставаясь в одних рубашках, женщины быстро шли к человеку, который их постригал. Мужчины в первом дворе начали быстро раздеваться догола. Окруженные группой немцев и большой охраной власовцев, женщины в одной сорочке с детьми пошли вперед. Вслед за ними через сто метров шли совершенно голые мужчины”.

Так это делалось в Собиборе. А так – в Освенциме: “С грохотом подкатывали мотоциклы, везущие осыпанных серебром отличий унтер-офицеров СС, хорошо упитанных мужчин в зеркальных офицерских сапогах, с блестевшими хамскими лицами. Они официально здоровались на древнеримский манер, выбрасывая руку вперед, а затем радушно, с приветливой улыбкой трясли друг другу десницы, толковали о письмах, об известиях из дому, о детях, показывали фотографии”. Это – из рассказа “Пожалуйте в газовую камеру” Тадеуша Боровского. И дальше: “Лязгнули запоры – вагоны открыли. Волна свежего воздуха ворвалась внутрь и ошеломила людей, как угар. Скученные, придавленные чудовищным количеством багажа, чемоданов, чемоданчиков, рюкзаков, всякого рода узлов (ведь они везли с собой все, что составляло их прежнюю жизнь и должно было положить начало будущей), люди ютились в страшной тесноте, теряли сознание от зноя, задыхались и душили других. Теперь они толпились у открытых дверей, дыша, как выброшенные на песок рыбы.

– Внимание. Выходить с вещами. Забирать все. Весь свой скарб складывать в кучу около вагона. Пальто отдавать. Теперь лето. Идти налево. Понятно?

Таков закон лагеря: людей, идущих на смерть, обманывают до последней минуты”.

В Собиборе обманывали новоприбывших не менее изощренно. Им рассказывали, что они будут работать на Украине, и вели в “баню” мимо уютных домов эсэсовцев, на которых красовались надписи: “Родина Христа”, “Веселая блоха”, “Ласточкино гнездо”. Людям и в голову не приходило, что, читая эти надписи, они идут прямо к смерти.

По свидетельству обершарфюрера СС Курта Болендера в 1966 году на судебном процессе над эсэсовцами Собибора в Хагене (о самом суде расскажу позже), обершарфюрер СС Герман Михель “надевал белый халат, чтобы создать впечатление, что он врач. Михель объявлял евреям, что их пошлют работать, но перед этим они должны принять душ и подвергнуться дезинфекции, чтобы предотвратить распространение болезней”.

“В лагере Сабибур существовала так называемая банная команда из числа заключенных, – рассказывал Печерский на допросе у следователя в Киеве. – Я считал, что их называют так потому, что они мыли вагоны после выгрузки людей, но эта команда также принимала участие при выгрузке эшелонов с прибывшими на уничтожение людьми. Они помогали прибывшим нести вещи, помогали дойти до второй зоны, где их раздевали. Возможно, они по указанию немцев и объясняли прибывшим, что они будут посланы в баню, а затем на работу, я этого сказать не могу, так как это мне не было известно”.

Речь идет об особом подразделении узников в каждом лагере смерти – зондеркоманде. О тех, кто сопровождал людей в газовые камеры, говоря им, что они идут на дезинфекцию, а потом вычищал их после массовых убийств. Это были наиболее крепкие мужчины, специально отбиравшиеся на страшную работу, отказ от которой означал немедленную смерть. Известна история, случившаяся в Освенциме-Биркенау, куда в мае 1944 года в группе евреев из Салоник прибыл молодой архитектор Менахем Личи. Будучи отобранным в зондеркоманду и увидев, какая работа предстоит, он подошел к печи крематория и прыгнул в нее.





Персонал





Курт Болендер (на процессе в Хагене): “После раздевания евреев направляли в так называемый шланг (коридор). Их вели к газовым камерам не немцы, а украинцы… После того как евреи заходили в газовые камеры, украинцы закрывали двери”. Украинцами в лагере называли охранников. Предупредительные надписи, принятые в нацистских концлагерях, в Собиборе были сделаны не только на немецком, но и на украинском языке.

Печерский в воспоминаниях и в показаниях на киевском процессе слово “украинцы” не употребляет – оскорблять подозрением советскую Украину никто бы не позволил. Он именует их власовцами, хотя к власовцам они не имели никакого отношения. Власовцами на протяжении долгих лет принято было именовать всех “предателей Родины”. Однако большинство из них, как, например, те, кто служил в СС или в полиции, не относились к власовцам. Да и сам генерал Власов вовсе не был столпом русского коллаборационизма, каким его принято изображать. До перехода на сторону врага и тем более до того, как он к концу войны стал командовать РОА (Русской освободительной армией), сотни тысяч бывших советских граждан уже сотрудничали с немцами с оружием в руках. Власов в 1944 году стал своего рода свадебным генералом немецкой пропаганды, и следом за нею пошла пропаганда советская, но уже для того, чтобы затушевать участие немалого числа других коллаборационистов в борьбе с Советским государством.

Из 5 с небольшим тысяч “травников” – 3600 украинцы. Правда, половина из них была родом с Восточной Украины, что, с точки зрения немцев, свидетельствовало об их ненадежности.

Зато немецкое руководство лагеря было надежней некуда. Перед поступлением первых эшелонов с людьми в Собибор прилетал на самолете группенфюрер СС Одило Глобочник – проверить готовность лагеря к приему людей для уничтожения. Австрийский нацист, сидевший в тюрьме за убийство ювелира-еврея, после аншлюса занимал пост гауляйтера Вены, хотя и недолго, пока не влип в аферу с валютными махинациями. Вскоре Гиммлер назначил его “комендантом полиции при шефе Люблинского округа”, но фактически он в 1941-м возглавил все лагеря смерти.

Немецкий персонал лагерей составляли около 100 человек, которые подчинялись при проведении “Операции Рейнхард” канцелярии фюрера. Глобочник отобрал для “Операции Рейнхард” штат из 450 немцев, 92 из которых в 1939–1941 годах принимали участие в программе “T-4”, названной так по адресу своего главного берлинского бюро, разместившегося на улице Тиргартенштрассе, 4, в бывшей еврейской вилле, конфискованной нацистами. Программа эвтаназии, как она еще называлась, прямо вытекала из нацистской концепции “здорового и этнически однородного арийского общества”, объявлявшей целые категории немецких граждан угрозой общественному благополучию и здоровью. “Брак между лицами, страдающими слабоумием, эпилепсией или генетическим пороками, разрешается только после предъявления справки о стерилизации”, – гласил Закон об охране генетического здоровья германского народа 1933 года. По этому закону на принудительную стерилизацию было направлено около 400 тысяч человек – прежде всего с различными видами психических расстройств и врожденных уродств.

К “недочеловекам” (Untermensch) считалось допустимым применение насилия. Операция “Т-4” началась со смертельных инъекций неизлечимо больных детей (всего их было убито около 5 тысяч), но вскоре действие программы распространилось и на десятки тысяч взрослых психически больных. В результате многочисленных экспериментов с различными способами умерщвления убийство газом было признано наиболее эффективным.

Убийство душевнобольных и инвалидов предшествовало массовому истреблению евреев, не случайно нацистские идеологи сравнивали последних с заразой и раковой опухолью. Технология умерщвления из программы “Т-4” при помощи газовых камер легла в основу “окончательного решения” еврейского вопроса. На этом примере германское руководство убедилось в том, что массовое убийство технически возможно, и решило использовать участников программы “Т-4” в “Операции Рейнхард”.

Еще до ее начала десятки тысяч евреев погибли от голода, эпидемий тифа и жестокого обращения в гетто и концлагерях, но теперь прежние методы казались недостаточно эффективными, было решено поставить уничтожение людей на промышленную основу. После вторжения в СССР евреев стали расстреливать – женщин, детей, всех без разбора. Между прочим, Глобочник одним из первых узнал о том, что фюрер приказал физически уничтожить всех евреев. Это случилось спустя два или три месяца после нападения на Советский Союз. Об этом стало известно от Адольфа Эйхмана, рассказавшего на процессе в Иерусалиме и то, как Гейдрих в 1942 году приказал ему: “Езжайте к Глобочнику, взгляните, насколько он продвинулся со своим проектом”. К тому моменту руководители Германии пришли к выводу, что массовое уничтожение мирного населения путем расстрелов вредно воздействовало на дух немецких солдат, и вспомнили о других – “гуманных” – методах массового уничтожения, известных по программе “Т-4”.

Гиммлер выражал признательность Глобочнику за “большие и единственные в своем роде заслуги перед немецким народом при выполнении “Операции Рейнхард”, а Гитлер говорил, что хотел бы, чтобы все газеты напечатали его портрет, но еще рано: “Через 100 лет, когда мы сможем обо всем говорить открыто, дети в начальной школе будут изучать ваши свершения!” Одило Глобочник гордился своими “свершениями”, в мае 1945 года сказал одному из своих знакомых, что с двумя миллионами “улажено”. А вскоре, арестованный в Австрии британскими войсками, раскусил спрятанную во рту ампулу с цианидом.





Второго шанса быть не могло




Каким образом Печерский остался жив? Вновь обратимся к протоколу его допроса: “Из числа прибывших немцы отобрали человек восемьдесят наиболее здоровых в физическом отношении людей, которых они затем использовали на различных работах в лагере, в основном на строительстве бараков. В число отобранных попал я и еще несколько бывших военнослужащих Советской Армии. Всех остальных прибывших совместно с нами людей из минского СС-арбайтслагеря, как я узнал позже, уничтожили”.

Это был лагерь смерти, там убивали. Но надо было кому-то его и обслуживать. Подсчитано, что от момента разгрузки одного железнодорожного состава до конца проведения акции умерщвления прибывших проходило не более двух часов. Состав с заключенными прибывал утром, к вечеру их трупы были уже сожжены, а вещи складированы. Некоторые, самые молодые и сильные, оставлялись на время в живых. После прибытия очередного транспорта они должны были вытаскивать из вагонов всех тех, кто был не в состоянии передвигаться самостоятельно, а также тела тех, кто умер в дороге. Затем они отмывали вагон от грязи и нечистот, скопившихся за долгие дни в пути, забирали привезенный депортированными багаж для того, чтобы, когда пустые вагоны отправлялись из лагеря за новым живым грузом, ничто не говорило о том, кого именно они перевозили и какая участь постигла этих людей.

Отбирались прежде всего молодые работоспособные мужчины для работы в столярных, кожевенных и сапожных мастерских, а также для “обслуживания” процесса умерщвления. Особенность Холокоста по-собиборски – это удушение не цианидами, а выхлопными газами, то есть двуокисью углерода. Выработанный газ поступал в баллоны, из них по шлангам – в помещение. Обычно через 15 минут все находившиеся в камере были задушены. Окон в здании не было. Только сверху было стеклянное окошечко, и немец, которого в лагере называли “банщик”, следил через него, закончен ли процесс. Затем заключенные – члены “зондеркоманды” – собирали, сортировали и упаковывали одежду и ценности убитых, очищали газовые камеры и хоронили трупы, срывали с зубов золотые коронки – все это до тех пор, пока их самих не убивали. Немцы поддерживали в них иллюзию: будете хорошо себя вести – еще поживете. Ослабевших время от времени отправляли на смерть, но их тут же заменяли – текучка, если можно так выразиться, была высокой.

Согласно показаниям Печерского, только тех, кто участвовал в разгрузке камер-душегубок, “было, как мне говорили, человек тридцать. В чем конкретно состояли их функции, я не знал, так как нам запрещалось свободно передвигаться по лагерю, но я слышал от других заключенных Собибора, что они отвозили трупы удушенных людей на вагонетках, складывали в штабеля и сжигали”.

Те 80 человек, которые на перроне вышли вперед по команде: “Столяры и плотники, два шага вперед!”, нужны были для другой цели. 5 июля 1943 года Гиммлер приказал превратить Собибор в концентрационный лагерь, который будет заниматься ремонтом и отчасти переоснащением трофейного советского вооружения. В связи с этим в северной части лагеря развернули строительство. Нужна была рабочая сила. К тому моменту большая часть еврейского населения Европы была уничтожена, а война все никак не заканчивалась, и потому труд оставшихся в живых нацисты решили временно использовать для своей победы.

Почему Печерский сразу, не задумываясь, сделал два шага вперед? Надо было хвататься за любую соломинку, реагировать быстро – потом было бы поздно. Второго шанса не то что могло и не быть – просто быть не могло. Его и не было у остальных из 2 тысяч прибывших в эшелоне, в том числе 600 советских военнопленных.





Гуси




Семен Розенфельд, депортированный в Собибор в одной группе с Александром Печерским, спросил у одного из старожилов: “А где товарищи наши, где они, как с ними встретиться?” Тот ответил: “Посмотри туда, видишь – дым начинает идти. Вот это ваши товарищи”.

Когда Клод Ланцман снимал свой великий фильм “Шоа” – девятичасовую ленту о нацистских лагерях смерти, в 1979 году записал в Израиле интервью с бывшим узником Собибора Иегудой Лернером. Немного позже режиссер понял, что восстание в Собиборе не могло быть просто эпизодом и заслуживает того, чтобы о нем рассказали в отдельном фильме. Хотя бы для того, как говорил он, чтобы опровергнуть миф, будто евреи не сопротивлялись палачам. “Собибор, 14 октября 1943 года, 16 часов” – так называлась новая картина Ланцмана (2001).

“Когда наш вагон остановился, они кричали нам, чтобы мы выходили: “Раус! Раус!” – рассказывает в фильме Иегуда Лернер. – Были немцы и много украинцев в черной форме. К нам подошел немец. Он сказал: “Мне нужно 60 сильных мужчин”. Я подумал, если это тяжелые работы, будет еда, я согласен. Он отвел нас в сторону. И тут мы услышали… от остальной части уводимой колонны… воздух начал наполняться плачем и криками… гусиными криками, настоящими гусиными”.

Поляки, жившие рядом с Собибором, говорили Ланцману: “Евреи кричали, как гуси, когда их вели в газовые камеры”. А он уже знал – это были настоящие гуси.

Из показаний Печерского: “Немцы, чтобы заглушить эти крики и чтобы окружающее лагерь население не узнало, что происходит внутри, завели на территории лагеря между третьей и четвертой зонами большое стадо гусей. Голов триста. И во время уничтожения заставляли заключенных гонять этих гусей, чтобы гуси своими криками заглушали человеческие стоны и вопли”.

По свидетельству выжившей узницы Эды Лихтман, за то, что один гусь заболел и подох, заключенный Шауль Штарк, которому был поручен уход за стадом, заплатил жизнью.





Лагерь




Собибор, согласно показаниям Печерского, выглядел следующим образом: “Весь лагерь, насколько мне было известно, разделялся на четыре части. В первой части находились бараки, в которых проживали люди, использовавшиеся на различных работах в лагере Сабибур. Эта часть располагалась неподалеку от тупика железной дороги, находившегося на территории лагеря. Бараки, в которых мы проживали, были окружены проволочным ограждением, и всего там было семь бараков. В нескольких там жили люди, которых там было до пятисот человек, а в остальных находились пошивочные, сапожные мастерские, кузница, столярная мастерская и другие подобные помещения, где работали содержавшиеся в лагере люди.

Вторая зона лагеря была предназначена для того, чтобы в ней раздевать догола привезенных для уничтожения людей. Я был в этой части лагеря только один раз, причем только в одном бараке, так что рассказать подробно, что из себя представляла эта часть лагеря, я не могу. Знаю о назначении этой части лагеря потому, что около ста пятидесяти человек работали там по сортировке вещей, отобранных у людей, подлежавших уничтожению. Когда я был в одном из бараков второй части лагеря, то я видел мешки с волосами людей – от работавших там я узнал, что перед уничтожением у женщин срезали волосы. Также я видел очень много одежды, фотографий, документов уничтоженных людей. Я знал, что у людей отбирают ценности и деньги, вещи и ценности немцы забирают себе. Знаю, что там людям предлагали раздеваться и идти в “баню”, а затем их отправляют на работу. Люди верили, что их отправят помыться, и добровольно раздевались…