Сохраняя веру

Глубокой ночью, когда Вера и Мэрайя уже давно спят, Иэн прокрадывается к ним в комнату и останавливается перед их кроватью с таким видом, будто оказался на краю обрыва. Мэрайя обнимает Веру, как тесто обнимает начинку пирожка. Их волосы переплелись друг с другом на подушке. Кажется, будто они не два разных человека, а два воплощения одного.

Вечер прошел лучше, чем Иэн ожидал, учитывая происшествие на озере. Перемирие поможет ему выиграть время для того, чтобы расположить Мэрайю к себе, завоевать ее доверие. И сам он, конечно, должен вести себя так, будто доверяет ей. А это в каком-то смысле чертовски просто: Мэрайя выглядит как совершенно нормальная мать, а Вера – как совершенно нормальный ребенок. Пока между ними не вклинивается Бог.





Озеро Перри, штат Канзас, 23 октября 1999 года

Вера сидит рядом с мистером Флетчером за столом, а мама готовит завтрак.

– На завтрак мы можем выбрать, – бодро говорит ее мама, – «Чириос», «Чириос» или, если пожелаете, «Чириос».

– Я выбираю «Чириос», – отвечает мистер Флетчер и улыбается маме.

Вера сразу ощущает: что-то изменилось. Словно бы дышать стало легче.

– Как себя чувствуешь? – спрашивает он.

– Нормально, – отвечает Вера и чихает.

– Я бы не удивилась, если бы она простыла, – говорит мама, ставя перед ней миску с колечками.

– Дайте ей витамин С, – говорит мистер Флетчер. – Большая доза витамина С поможет победить простуду.

– Это все бабушкины сказки. Так же эффективно, как носить чеснок на шее.

Вера смотрит на взрослых и ничего не понимает: у нее такое ощущение, будто, пока она спала, мир перевернулся с ног на голову. В прошлый раз, когда она видела маму и мистера Флетчера вместе, они так орали друг на друга, что голова раскалывалась. А теперь болтают о лекарствах от простуды, словно ее, Веры, тут вовсе и нет.

Молча встав, она подтаскивает табурет-стремянку к шкафчику и достает со средней полки еще одну миску. Наполняет ее овсяными колечками «Чириос» и ставит на стол – туда, где никто не сидит.

– У тебя такой аппетит, что ты ешь за двоих? – спрашивает мистер Флетчер.

Вера смотрит на него с вызовом:

– Это не для меня. Это для Бога.

Мамина ложка звякает о миску. Взрослые смотрят друг на друга, как будто играют в гляделки. Мама, застыв, по-видимому, ждет, что мистер Флетчер заговорит первым. Проходит еще пара секунд, и он передает Вере кувшин с молоком.

– Держи, – говорит он и отправляет в рот очередную ложку колечек. – На случай, если Она не любит есть всухомятку.





24 октября 1999 года

Вечером Иэн, растянувшись на диване, пишет что-то у себя в блокноте, а Мэрайя сидит за кухонным столом. Он не видит ее рук, но по едкому запаху резинового клея понимает, что она пытается спасти какую-то сломанную вещь. Бесполезная затея, думает он. Этот чертов домик сам вот-вот развалится. Вдруг Мэрайя потягивается, и под бесформенной фланелевой рубашкой проступают очертания ее груди.

– Над чем работаете? – спрашивает она, с нерешительной улыбкой повернувшись к нему.

– Делаю кое-какие общие заметки для следующего эфира.

– Вот как? Я не знала, что вы продолжаете…

Собственные слова заставляют Мэрайю покраснеть, потому что их смысл слишком очевиден: она не знала, что человек может быть с ними любезным и в то же время рыть им яму.

– Ну да, мне же надо чем-то зарабатывать на жизнь.

При упоминании о заработке Мэрайя стонет:

– А я, наверное, всех своих заказчиков потеряла.

Иэн думал, она просто домохозяйка.

– Заказчики? А что вы делаете? – спрашивает он, удивленно приподняв брови.

В первую секунду как будто бы смутившись, она отодвигается и показывает:

– Вот что.


Подойдя к столу поближе, Иэн видит на бумажном полотенце четыре стены крошечного домика, а рядом веер из зубочисток, приклеенных друг к другу. Мэрайя соединяет концы веера и надевает получившуюся тростниковую крышу на домик. Выглядит это не как детская поделка, а как удивительно реалистичная модель. Точными движениями Мэрайя прорезает в стене дверь и окно.

– Как здорово! – восклицает Иэн с непритворным восхищением. – Вы скульптор?

– Нет, я делаю кукольные домики.

– А этот для кого?

– Для меня, – смеется Мэрайя. – Мне стало скучно, а тут зубочистки под руку подвернулись.

– Напомните мне спрятать от вас деревянные ложки, – улыбается Иэн.

Мэрайя откидывается на спинку стула:

– Ваши передачи… Кто их сейчас ведет?

– Я и веду, собственной персоной. Мы ставим повторы.

– А то, что вы сейчас пишете?

– Отснимем, когда я вернусь, – тихо отвечает Иэн. – Когда бы это ни было.

– Вы пишете о Вере?

– И о ней тоже.

Слыша свои слова, Иэн сам удивляется: зачем он говорит правду? Не умнее и не проще ли было бы сказать, что с профессиональной точки зрения Вера его больше не интересует? Но он не может. Потому что за последние дни Мэрайя Уайт перестала быть для него просто героиней будущей передачи, превратившись в человека, во многом похожего на него самого. Конечно, кое-какие странности есть: Вера то кормит свою галлюцинацию овсяными колечками, то, сидя на крыльце, разговаривает с пустым местом. Но Мэрайя не хвастается такими моментами как доказательствами визионерства дочери, а, наоборот, старается их скрывать. Иэн говорит себе, что в ней не меньше притворства, чем в нем самом, что она надеется заманить его в сеть, как заманила сотни Вериных почитателей. Иэн старается думать так, поскольку альтернатива для него совершенно неприемлема: не может же он признать, что его подозрения относительно матери Веры Уайт несправедливы! Ведь в таком случае мало ли в чем еще он, вероятно, ошибался!

– Если я спрошу, что вы собираетесь о ней говорить, вы скажете правду?

Иэн думает о Майкле и о сюжете, который получится, когда все это будет позади.

– Я бы сказал вам, Мэрайя, – он хмурится и отводит взгляд в сторону, – если бы мог. Но дело в том, что сейчас я и сам не знаю.





Нью-Ханаан, штат Нью-Гэмпшир

Из теленовостей и газет Джоан Стэндиш знает о таинственном исчезновении Веры Уайт. Петра Саганофф в каждом выпуске своей передачи «Голливуд сегодня вечером!» ведет отсчет: «Третий день без Веры, четвертый…» Местный филиал Эн-би-си, солидный канал, даже посвятил этой теме отдельный прямой эфир: кто-то позвонил в студию и заявил, что видел Веру у кассы кинотеатра в Сан-Хосе, а потом понес какую-то совершеннейшую чушь про телеведущего Говарда Стерна. Джоан слушает все это без особого внимания. Просто жалеет ребенка, которому не дают нормально жить.

Но потом ей позвонили из конторы известного манчестерского адвоката Малкольма Меца и сказали, что со вторника безуспешно пытаются вручить ее клиентке извещение о намерении Колина Уайта добиваться единоличной опеки над дочерью. Только точно ли Мэрайя Уайт остается клиенткой Джоан? Доверит ли ей защиту своих интересов? С момента оформления развода Джоан эту женщину не видела.

Тем не менее по какой-то причине, которой она сама не понимает и которую понимать не хочет, во время перерыва на ланч она едет к дому Уайтов. Никакие виденные ею репортажи не подготовили ее к тому, что придется долго подниматься на холм по дороге, с обеих сторон облепленной машинами и людьми. У автомобилей открыты люки, на багажнике разложены напитки и закуски для импровизированных пикников. Обитатели лагеря делятся на несколько групп: здесь и репортеры, и те, кто хочет, чтобы Вера им помогла. Вдоль каменной ограды участка Уайтов выстроились инвалиды-колясочники, слепые с собаками, любопытные с фотоаппаратами и массивными крестами на шее.

Господи! Да в общей сложности тут собралось, наверное, человек двести, не меньше! Джоан останавливает свой джип у пропускного пункта, устроенного перед подъездной дорожкой к дому. Двое местных полицейских сразу же узнают адвоката. Юристы в городке наперечет.

– Здравствуйте, Пол, – говорит Джоан. – С ума сойти, что тут у вас творится!

– Вы, похоже, давненько здесь не бывали. Сейчас еще тихо, а чуть попозже сектанты петь начнут.

Джоан качает головой:

– Значит, Мэрайи Уайт, надо полагать, здесь действительно нет?

– К счастью, нет. Если бы они были, тут бы еще больше народу собралось.

– А кто-нибудь в доме есть?

– Ее мать. Обороняет форт, так сказать.

Полицейский пропускает Джоан, она ставит машину у газона, поднимается на крыльцо и звонит. В окошке появляется лицо немолодой женщины, которая, видимо, колеблется: открывать или нет.

– Я Джоан Стэндиш! Адвокат вашей дочери!

Дверь распахивается.

– Милли Эпштейн. Входите. – Джоан перешагивает порог, и женщина сразу подступает к ней с расспросами: – Как они? С ними что-то случилось?

– С кем?

– С Мэрайей и Верой. – От волнения Милли не знает, куда девать руки. – Как вы, наверное, слышали, их сейчас здесь нет.

– Насколько мне известно, с ними все в порядке. Но мне очень нужно связаться с вашей дочерью. – У Джоан профессионально развит навык чтения по лицам. Она ясно видит, что мать клиентки чего-то недоговаривает. – Миссис Эпштейн, это очень важно.