Союз нерушимый?

– Да, Италия… – вздохнул папа. – Знаешь, когда я смотрю французские комедии, я одновременно смеюсь – и досадую!

– Смех – понятно, – рассудила супруга, – а досада отчего?

– От зависти! – криво усмехнулся супруг. – Европейцы гораздо свободнее нас. Я уж не говорю, что живут они куда лучше. О, кажется, Миша не согласен!

– Нет, почему же? – пожал я плечами. – В Европе и зарплаты выше, и свобод больше, даже чересчур.

– Разве свободы может быть слишком много? – выдавил отец голливудскую улыбку.

– А как же? – хладнокровно сказал я. – Безграничная свобода – это вседозволенность, хаос и одичание. Должны же быть какие-то рамки! Какая-то строгая черта дозволенного. Это одно. Другое – на Западе очень много говорят о правах человека, но никто даже не заикается о его обязанностях. Это у нас защищать Родину – священный долг, а европейцы… Вон, оккупировал Гитлер Францию, и что? Хоть кто-то вякнул?

– Нет, ну там же были партизаны, – воспротивился папа. – Маки – с ударением на последний слог.

– Это наши партизаны пускали под откос немецкие эшелоны, а французы – нет, – парировал я, отщипнув-таки кусочек пиццы. – Плюнуть вслед машине гестапо считалось большим подвигом! А про ювенальную юстицию слыхал? Балуется какое-нибудь вредное дитё, пакостничает, ты его шлепнул, а он жалуется в опеку! И все – забирают ребенка из семьи и определяют в приют. А тебя за избиение младенцев еще и посадят! Не веришь? А ты послушай какую-нибудь «Свободу»! Они же не стыдятся либерального беспредела, а гордятся, как достижением!

– Ну, не знаю… – задумался отец.

А мама подошла ко мне сзади, положила руки на плечи.

– Молодец, заступился за Союз! – ласково сказала она, лохматя мои волосы.

– Да я не заступаюсь, – улыбнулся я. – Просто… Нет, свобода нужна, она у нас в дефиците, зато братства – просто завались. Мы же все – товарищи! А свобода разделяет людей – каждый сам по себе, сам для себя… Ну вот представь только – ослабили у нас гайки, дали больше свобод. И выйдет масса индивидуалистов! Хорошо это или плохо? Хорошо, если каждый в этой массе – яркая личность, именно, что индивидуальность! Но ведь такого не будет, получится просто огромная толпа – та самая, в которой инстинкт превыше всего… Короче, эволюция с обратным знаком! Социальная мутация.

– Да-а… – медленно выговорил папа, глядя на меня. – А я, помню, удивлялся еще – как же это, думаю, мой дитенок микроЭВМ сообразит? Не понимал просто, а теперь, кажется, дотумкал: ты вырос, сына!

– Какой наблюдательный! – рассмеялась мама.

– Да нет, правда – Мишка излагает свои собственные суждения!

– Это я еще поскромничал! – ухмыльнулся я. – Выдал версию, адаптированную для родителей!



Часы показали ровно одиннадцать, когда я, наконец, закончил с прогой и ввел ее в «Коминтерн». Осталось собрать небольшую схемку на транзисторах, и преобразователь голоса готов. Завтра, завтра, все завтра!

Довольно стеная, я завалился спать.





Глава 5





Пятница, 14 февраля 1975 года, раннее утро Тель-Авив, Керем-Ха-Тейманим


Под утро прошел дождь, и сразу похолодало до плюс восемнадцати. Рехавам Алон зябко поежился, плотней запахивая накинутую на плечи куртку – по старой памяти он называл ее телогрейкой.

Зато небо прояснилось, распахивая лазурный купол надо всею Землей обетованной. Омытая моросью зелень во внутреннем дворике глянцево блестела, словно ненастоящая. Жесткие фигурные листья даже не шелестели, трепеща, под ветром – они едва колыхались, как будто их и впрямь наштамповали из пластмассы. Тропики…

Алон вздохнул. На старости лет он все чаще вспоминал давно покинутую Родину. На память приходили вещи, невозможные здесь, на краю пустыни.

Утренняя трава в росе – ах как сверкают и переливаются россыпи жидких стразов, пригибая стебельки…

Кадушка с водой, тронутой первым морозцем, – пальцы легко проламывают тонкий, хрупкий ледок, окунаясь в студеную влагу, набежавшую с крыши в последний осенний дождь…

Затейливые узоры на замерзшем окне – солнечные лучи просвечивают насквозь внеземные цветы инея, искорками вспыхивают, скользя по ледяному, словно засахаренному стеклу, и нужно надышать проталинку, чтобы глянуть на улицу…

Старик досадливо поморщился. Поздно думать о давно минувшем, путь назад отрезан – твой дом здесь, Рехавам Алон, благослови тебя Всевышний…

Шаркая разношенными кавушами, в крытую галерею выбралась Яэль, заспанная и растрепанная, укутанная в верблюжье одеяло.

– Доброе утро, де-е-едушка… – пробормотала она, зевая.

– Доброе, – согласился Алон. – А ты чего не спишь? Рано еще.

– А я сейчас похожу, устану, замерзну – и в постель!

– Мазохистка, – хмыкнул дед.


За колоннами мелькнула худая фигура Ариэля Кахлона. Маленький, тощий, с кривой кадыкастой шеей, Кахлон смахивал на подростка, закомплексованного и забитого, вызывая брезгливую жалость. Но за этой незавидной внешностью скрывался сильный характер и натренированное, закаленное тело. Шустрый и ловкий, Ариэль мог в одиночку справиться с парой-тройкой здоровенных арабов.

– Кто там, Ари? – окликнул Алон своего бдительного стража.

– Ицхак Хофи пожаловал, – почтительно поклонился Кахлон.

– А этому что тут надо? – пробурчал Рехавам. Подумал и махнул рукой: – Пусть войдет!

Хофи не вошел, а ворвался. Растрепав свои кучери, директор Моссада быстро приблизился к Алону с явным желанием схватить того за грудки и основательно тряхнуть.

– Ты что творишь? – глухо проговорил он, еле сдерживая ярость. – Почему твои «сыночки» до сих пор в Первомайске?! Ты же сам сказал, что уберешь их оттуда!

Последние слова Ицхак проорал, и Рехавам поморщился.

– Чего ты вопишь как последний? – сварливо сказал он и пригласил гостя, как скомандовал: – В дом!

Хофи засопел, но послушался. Не замечая испуганную Яэль и напружиненного Ариэля, директор промаршировал в большую гостиную и заметался, меряя ногами роскошный исфаганский ковер.

– Не мельтеши, – скривил губы Рехавам, ловко откупоривая бутылочку гранатового «Римона». Плеснув бордового, почти черного вина в два граненых стакана, он протянул один из них Ицхаку. – На, выпей. Не бойся, кошерное…

Фыркнув, Хофи выхватил у него сосуд и лихо опорожнил его.

– Русский, что ли? – осмотрел он стакан на просвет.

– Советский. – Алон выцедил свою порцию, смакуя. Вытянул губы, ловя послевкусие, и показал рукой на развалистые кресла, плетенные из ротанга. Директор плюхнулся первым на жалобно скрипнувшее сиденье, Рехавам устроился напротив, закидывая ногу за ногу. – Так чем тебя не устраивают мои ребятишки в Первомайске?

– Нечего им там делать! – снова взвился Ицхак. – В Первомайске работают настоящие профи, а парочка твоих балбесов им мешает! И не только мешает, но и привлекает внимание КГБ!

Алон спокойно выслушал директора Моссада, рассеянно кивая головой, и неожиданно жестко сказал:

– Изя, свое обещание я выполнил – ни Хаим, ни Леви больше не изображают «наружку». Они просто находятся в Первомайске, чтобы помочь Михе, если возникнет такая необходимость. Заметь, находятся почти что легально – у обоих моих «сыночков» подлинные советские документы, они нам достались от немых братьев из Биробиджана. Бедняги в тайге пропали… Леви с Хаимом прописаны у старушки-еврейки, устроились сторожами, работают сутки через трое, артистически изображают инвалидов по речи… Какие к ним претензии? Это раз. А вот ты свое слово не сдержал. Мне было обещано, что оставишь Миху в покое… – Хофи дернулся, но Рехавам поднял руку, останавливая порыв. – Да, ты не скрывал, что продолжишь следить за Михой, но ни о каких силовых акциях и речи не шло. Верно? Тогда объясни, что в Первомайске делают Эйтан и Регев? Да, это профи, не спорю. По части похищений и переправки за рубеж! Мы так не договаривались, Изя. Это два.

– С каких это пор директор Моссада должен отчитываться перед экс-аналитиком? – ощетинился Ицхак, но усох. Посидел, мрачно насупившись, и кисло сказал: – Рехавам, в Первомайске развернулась большая охота, по михиному следу идут и сами русские, и американцы…

– Вот как? – поднял бровь Алон. – И откуда в Лэнгли могли узнать о Михе? Штатовский резидент в Тель-Авиве только зря зарплату получает, все равно ничего не вынюхает. Да и зачем? В Моссаде найдутся доброхоты, чтобы поделиться информацией с партнерами за океаном. Верно?

– Какая разница? – вспылил Хофи, но тут же стал оправдываться: – Ни ЦРУ, ни РУМО не в курсе наших секретов, тут все строго, сам знаешь! А то, что происходит далеко за пределами Израиля и не касается нас впрямую, второстепенно!

Рехавам покачал головой и молвил с грустью в голосе:

– Ты так ничего и не понял, Изя…

– Ой, только не начинай опять весь этот бред про мессию, ладно? – раздраженно проговорил Хофи.

– Да пойми ты! – с силою сказал Алон. – Не важно, как называть этого человека, но одну вещь должен понимать всякий, хоть верующий, хоть атеист, да хоть сатанист! За Михой кроется небывалая тайна, и тот, кто первым откроет ее, кто займет сторону Михи, обретет больше, чем можно себе представить! А ты? А ты шлешь своих скорохватов! Найти Миху, связать и притащить сюда! Замечательно! Браво, брависсимо! А дальше что? Чего ты добьешься от Михи, если сам же сделаешь его своим врагом?

Рехавам смолк, но и Хофи утратил разговорчивость. Директор Моссада сидел, нахохлившись, уставясь перед собой, и думал свои директорские думы.

За окном мелькнул худой силуэт, глухо донеслось ворчание Ари и звонкий голосок Яэль. Прислушиваясь, Алон покачивал ногой и ощущал, как греет вино, словно отдавая солнечное тепло, некогда заключенное в зернышках граната. Часы тикали, жизнь продолжалась. Шла себе мимо…

– Налей еще, – попросил Хофи.

Рехавам молча подлил вина, пригубил, почмокал. Ицхак выдул свою порцию и решительно отставил стакан.

– Возвращайся к нам, – ворчливо предложил он, отводя глаза.

– Зачем? – спросил хозяин, безмятежно наблюдая, как скользят тени по окну.

– Ты мне нужен, – в голосе Хофи проявилась настойчивость. – Ну хочешь, я создам спецотдел, ты будешь в нем царь и бог, подберешь себе, кого хочешь, и занимайся своим Михой сколько влезет! Это не уступка, не приманка, не думай. Просто… Ты единственный, кто может сказать мне, что я дурак, – и оказаться при этом правым!

Ицхак тут же разнервничался, посчитав, что был излишне откровенен, но Алон даже не улыбнулся.

– Ладно, уговорил. – Рехавам поболтал вино в стакане и допил одним глотком. – Но у меня одно условие… Хм. Что-то я слишком категоричен… Не условие, а просьба.

Хофи подозрительно посмотрел на старого товарища.

– Чего еще? – буркнул он.

Алон улыбнулся просветленно.

– Замыкаться мой спецотдел будет на тебя. – Прищурясь, Рехавам вертел стакан в пальцах и наблюдал, как перекатываются по донышку рубиновые капли. – И приказывать мне будешь ты. Я правильно понимаю?

– Ну. И что?

– Я хочу, чтобы моим первым заданием стала поездка в СССР. Я должен увидеться с Михой, понимаешь? Меня вымотало это бесконечное ожидание новостей со стороны! Нужно самому встретиться с ним и обо всем договориться.