Сокровища Валькирии. Хранитель Силы

– Да так… Просто у меня был один знакомый фальшивомонетчик, но с другой фамилией… И что, он на самом деле художник?

– Талантливый! И его погубило творческое любопытство…

– А это что такое?

– Как бы тебе объяснить… Ты ведь тоже причастен, в кузне своей цветы выковываешь… Наверное, поиск совершенства, жажда самореализации. И когда этого нет, человек гибнет. Я тоже в юности писала стихи и мечтала о генерале. А стала обыкновенной челночницей. Так что дорожка мне накатана…

Мавр встал, завернувшись в простыню, походил с достоинством и решительностью, как римский патриций.

– Нет, надо потрясти этот мир!

– Пожалуйста, Мавр, потряси его! – искренне попросила она и замолчала.

Он погладил ее по голове, затем взял на руки, покачал, побаюкал:

– Ах, ты горе мое…

– Помнишь, ты однажды победил моего мужа, на руках тянулись?

– И не только мужа, – намекнул он.

– Да-да, – уклонилась Томила от неприятного. – Тогда Юра меня стал ревновать… Кошмар был, а не отдых! Мы с ним через полгода развелись. По этой причине, между прочим. Еще он узнал, что ты ночью открывал кузню, делал мне огненный массаж и подарил железный цветок. Ты же никого не лечил огнем? И цветов никому не дарил?

Он в самом деле только Томилу впустил в кузницу и ради нее среди лета возжигал горн.

Она не знала, куда он ее ведет и что находится за железной дверью каменного сарая, но пошла без оглядки и воспринимала все, как данность, полагаясь на судьбу и его руки. И делал он столь необдуманный шаг не для того, чтобы выделить Томилу из компании – просто в тот миг ему пришла в голову идея.

Мавр все видел – и ревность мужа, и неудовольствие подруг, и ее уныние: отдых превращался в наказание, и грядущая зима лишь усугубила бы состояние разочарования и упадка. А тут, в ночной кузне, Мавр превратился в мага или обыкновенного фокусника, на ходу придумывая, чем бы удивить увядавшую на глазах деву? Сыпал в огонь порошок алюминия и меди, превращая его в иллюминацию, изображал, что поливает ее пламенем, черпая ковшом из горна, и сразу же – водой, при этом бормоча какие-то слова. И наконец, извлек голой рукой раскаленную добела кованую розу, заранее подложенную в огонь.

Поразил воображение!

Вероятно, кто-то из подруг не спал и подсмотрел: иначе как бы узнал муж?

– То есть я виноват в твоем несчастье? – прямо спросил Мавр.

– Наоборот, ты помог! Иначе бы до сих пор мучилась… Скажи, я ведь одна получила от тебя огненную розу?

– Что ты ищешь, внучка? – осадил он. – Совершенства? Самореализации?

– Замуж хочу, – сказала она трезвым и осмысленным голосом.

– Ну так выходи! Какие твои годы?

– За кого? За челночника? Такого же погибшего, как я?

– За генерала хочешь? – Мавр посадил ее на кровать, присел рядом. – Грядет катастрофа… Поэты торгуют тряпьем, художники превращаются в фальшивомонетчиков и сидят в тюрьме, а бандиты жируют…

– Ты же можешь, Мавр! Все в твоих руках. Переверни этот несправедливый мир. Хотя бы для одного человека. Возьми меня замуж.

– Замуж? Ты знаешь, сколько мне годиков, внученька?.. Это же картина «Неравный брак». Вся Соленая Бухта со смеху умрет.

– Ну и пусть.

– А про тебя скажут, позарилась на дом старика, и станут травить. И отравят непременно!

– Но это же не так?.. Да и сейчас никому ни до кого дела нет. И ты ведь ничего не боишься?

Он походил, остановился у окна и, глядя в сумеречный сад, сказал жестко:

– У меня могила жены в саду – видела?.. Любовь Алексеевна из земли встанет, если рядом со мной появится другая женщина.

Он вспомнил, как в последние годы жена была уже совсем старенькая и немощная, и он всюду носил ее на руках, как в молодости…

Несколько минут Томила лежала тихо, без дыхания, затем встала и вышла неслышной тенью – ступени лестницы не скрипнули. А Мавр так и не уснул, хотя на море был полный штиль и легкий ночной бриз вымел отовсюду его соленые запахи.

С рассветом он вышел в сад, с удовольствием вдыхая хвойный дух кипарисов, и неожиданно увидел на кованой лавочке возле надгробия скорбную женскую фигуру. Было желание пойти и прогнать непрошеную плакальщицу, вторгнувшуюся в его закрытый, тайный мир, однако он ушел в другой угол сада, за кузню, и сел на груду вросшего в землю железа, где обычно прятался от опостылевших квартирантов.

В десятом часу утра за челночницами пришла машина, они погрузили товар, распрощались с хозяином и уехали.

И почти следом за ними в разведку отправился вдохновленный Радобуд.

Через неделю Томила должна была вернуться для работы на «перевалочной базе», так сказать, с вещами на длительное жительство. Мавр не то чтобы переживал по этому поводу, но с утра, увидев ее возле могилы жены, не был в восторге. Он не собирался менять устоявшийся образ жизни и относил ночные откровения Томилы к порыву одинокой сорокалетней женщины, разогретой вином, солнцем и морем.

Минула неделя, вторая – «невеста» не появлялась. Правда, еще дней через пять по пути в Турцию заехали нанятые челночницами мальчики – сообщить, что они начинают завозить товар.


И в самом деле в течение одного месяца они совершили три вояжа за море и завалили половину подвала огромными тюками – ни Томила, ни кто-либо из ее компании не приехал. И лишь в середине сентября явилась Марина на «КамАЗе», погрузила весь товар и как бы мимоходом сообщила, что Томила арестована, находится в следственном изоляторе города Архангельска и ждет суда.

После такого известия Мавр впервые ощутил опустошенность. Вся его давно обустроенная и устоявшаяся жизнь с садом, с отдыхающими, с кузней и могилой жены отчего-то потускнела, утратила смысл, и сначала в сердце, а потом и в сознании он ощутил пока еще не оформившийся протест. Усадьба на берегу моря не то чтобы опостылела – не приносила больше удовлетворения и радости; он не стал снимать фрукты в саду: и яблоки, груши, абрикосы, поздние сливы и знаменитая на всю Соленую Бухту алыча осыпались на землю слоями по мере созревания, источая гниющие запахи и привлекая тучи ос. Иногда по утрам Мавр стряхивал это душевное оцепенение, шел в кузницу, но сидел там, не разжигая горна, после чего долго бродил вдоль ненавистного моря, пугая своим видом женщин на пляже и, наконец, вечером, в полном одиночестве пил вино в своем погребе.

В это же время, как обычно просматривая газеты, Мавр наткнулся на статью о Коминтерне и Веймарских акциях, которая возмутила, обескуражила его и послужила определенным сигналом к действию. А спустя несколько дней черти принесли и самого автора, московского журналиста, который окончательно ввел в искушение.

Сразу же, как только журналист убрался из Соленой Бухты, Мавр пришел к Радобуду.

– Ну, готов к подвигу или передумал? – спросил он. – Постоять за отечество?

– Жду сигнала, – без прежнего мальчишества сказал каперанг. – И постановку задачи.

– Задача твоя будет такая, – совсем не по-военному проговорил Мавр. – Переедешь в Россию, в один из областных городов, прилегающих к Московской области. Там еще отставных офицеров уважают. Осмотришься, изучишь обстановку, медленно всплывешь и откроешь инвестиционную компанию. Пока все.

– Компанию? – изумился тот. – Но я подводник, и в таких делах полный болван!

– По дороге будешь готовиться, книжек сейчас хватает. Дело не такое и хитрое, подберешь себе толкового экономиста.

– Потребуются деньги…

– Вот, уже соображать начал, – одобрил Мавр. – На первый случай денег я тебе подброшу, но не много, например, миллион долларов.

– Миллион?!..

– Для солидной компании надо бы для начала два-три. Чтобы заявить о себе. Придется зарабатывать самому. Через год ты должен крепко стоять на ногах.

Радобуд продал самое дорогое – катер с аквалангами и на вырученные деньги поехал в разведку.

Вернулся он через две недели, вдохновленный и решительный – отыскал место у себя на родине, в Яро–славской области, где его приняли, как героя. Он уже разработал схему получения первоначального капитала: заложить или продать несколько акций коммерческим банкам, у которых есть интересы в Германии, а на вырученные средства открыть собственный банк.

– Это мы сделаем, когда придет время. И повяжем не коммерческие, а Центральный банк. А сейчас как только высунешься с этими акциями, так тебя и прихлопнут, – терпеливо объяснил Мавр. – Тут тебе не морские глубины, и ты не в подводной лодке… Открывай компанию, счет в банке, сиди, изучай рынок и не высовывайся, – и добавил озабоченно: – Вероятно, мне придется ехать в Архангельск, Томилу посадили за мошенничество, выручать надо.

Каперанг рвался в бой и, услышав такое, вытаращил глаза, от возмущения на некоторое время дар речи потерял.

– Не понял… Тут такое!.. Вся Россия сидит… А вы… А ты…

– Если не смогу одному человеку помочь, нечего на большее замахиваться. Надо с чего-то начинать… Езжай в Ярославль, – приказал. – Мне срочно нужна фирма и счет в банке. Сообщишь телеграфом. И все делай быстро!

Радобуд на сей раз отрубил все концы – продал дом и поехал обживаться на новом месте.

В середине октября Мавр получил от Томилы письмо, вернее, короткую записку на клочке оберточной бумаги, каким-то образом посланное на волю, из нее и узнал, что Томиле дали пять лет лишения свободы по статье за мошенничество.





2




Материал был готов еще в среду, но Ада Михайловна посоветовала задержать его на пару дней и подсунуть шефу в пятницу после обеда. Она работала… впрочем, нет – служила много лет в разных газетах ответственным секретарем и отлично разбиралась в нравах главных редакторов. Ее расчет сводился к тому, что перед выходными шеф всегда находился в добром расположении духа и относился к статьям новеньких литсотрудников не так строго, допустим, как в понедельник или вторник.

В ласковых и доверительных словах старой газетной волчицы Хортов угадывал нормальное желание прежде всего самой прочитать, и уж потом отдать материал Стрижаку, хотя с ним было строгое условие о сотрудничестве без всяких посредников. Мало того, по договору Хортов имел право на полную анонимность, в том числе даже внутри редакции, и передачу авторства самому шефу или его доверенному лицу. То есть полная творческая воля: принес материал, сдал из рук в руки, если понравился, тут же получил деньги – и гуляй. Правда, был и чувствительный недостаток: Хортову не полагалась зарплата, командировочные, суточные, мобильный телефон и оплачиваемый отпуск. Эту работу – уже третью по счету – ему нашел давний сослуживец Кужелев: приехал однажды ночью, дал телефон и адрес редакции и велел утром ехать на собеседование, мол, уже есть договоренность с главным редактором, только ни в коем случае не ссылайся на меня, а скажи, что ты от какого-то Назарова. Хортов, с подачи «достоверных источников», написал четыре материала, которые пошли с колес в номер и имели успех у читателей, как потом говорил Стрижак.

В этой статье ничего особенного не было – житейская история без крупных фамилий и жареных фактов, так что Хортов не стал скрываться под псевдонимом и рукопись вручил Аде Михайловне с удовольствием: может, одарит дельным советом…

Он полагал встретиться со Стрижаком в пятницу к вечеру, однако тот неожиданно пригласил в четверг утром, сразу же после планерки. Хортов приехал чуть раньше и, дожидаясь своего часа, бродил по длинному коридору возле приемной, пока не встретил ответственную секретаршу. Пожилая барственная дама вы–шла от главного, и они чуть не столкнулись, однако Ада Михайловна словно не заметила чуть ли не двухметрового литсотрудника. Хортов поздоровался и неуклюже, по-военному раскланялся, на что получил ледяной, отчужденный взгляд из-под очков. И даже слегка отпрянул, думая, что обознался.

А она пошла прочь, чеканя шаг по гулкому коридору.

Такой оборот дела больше изумил, чем насторожил. Он еще не ведал всех тонкостей отношений в редакциях, плохо знал устройство газетной машины и взаимодействие ее хитрых частей и механизмов, а точнее, представлял себе этот вечный двигатель так, как было условлено в договоре – написал, принес, получил. Он и к шефу вошел несколько сбитый с толку и изумленный, словно его только что неожиданно и дерз–ко обманули.

Стрижаку было лет сорок – может, на три-четыре года всего лишь старше, но по манере поведения он казался эдаким демократично-вальяжным, много пожившим человеком. В армии такими быстро становились молодые полковники, рано вкусившие высокие должности и власть. А на гражданке, оказывается, редакторы крупных столичных газет и удачливые, скоробогатые бизнесмены.

Ростом шеф был невысок, так что из-за бумажных завалов на столе торчала седеющая голова, отороченная снизу ковбойским шейным платком, и длиннопалые, подвижные руки.

– Присаживайся, Хортов, – сказал Стрижак, перелопачивая бумаги. – Сегодня что, опять магнитная буря?.. Не слышал? Голова раскалывается…

– Возможно. – Он вспомнил Аду Михайловну. – Какая-то буря чувствуется.

Шеф отыскал его материал в синем пакете и бросил перед собой, затем проглотил какую-то таблетку и встал.

– Так писать нельзя, Андрей Хортов. Материал в таком виде нам не годится. Решительно!.. К сожалению, это заблуждение всех начинающих. Желание поиграть на скандальных темах, заявить о своей смелости, выделиться, самоутвердиться… Ты меня понимаешь?