Совершенство

– Ни разу не видел, чтобы ты ела, – продолжает парень, шагая рядом. – Ты что, не голодная была? Дот делает вкуснющий сыр на гриле.

Люси только едва заметно качает головой, но этого достаточно, чтобы он ощутил прилив робкой надежды.

– Тебе не холодно? У меня в комнате флиска есть… – Колин морщится. Звучит, как самая дурацкая пикаперская фраза.

Еще с минуту они молча продолжают идти, только листья шуршат под ногами. Молчание становится неловким, но, странное дело, ощущения, что его игнорируют, у Колина нет.

– Ты что, недавно сюда переехала? – он улыбается ей, склонив голову набок. – Ты будто просто – раз, и появилась.

Она слегка сбивается с шага, но это все. Колин изучает ее профиль: нежная бледная кожа и пухлые алые губы, как будто все время слегка надутые.

– А в какую школу ты ходила до этого? – интересуется он.

Люси ускоряет шаг, но ничего не отвечает. Парень уже решает сдаться, когда она почти останавливается и, показывая на его гипс, произносит:

– Как ты сломал руку?

Он бессознательно сжимает и разжимает пальцы на левой руке.

– Да на велосипеде. Прыжок не удался.

– Болит? – спрашивает она. Голос у нее хриплый, будто прошлым вечером она была на концерте и орала там так, что чуть голова не отвалилась. Он представляет себе, как она танцует одна, будто с цепи сорвалась, и ей совершенно наплевать, что о ней подумают.

– He-а. Бывало и хуже. Кости ломал, трещины, сотрясения мозга, вывихи. Все было. А это – фигня. – Тут он резко замолкает, осознав, что это звучит, будто он хвастает, как какой-нибудь типчик из студенческого братства, который треплется всем, как бьет о лоб пивные бутылки.

Люси хмурится вновь.

– Почему ты продолжаешь этим заниматься, если все время причиняешь себе боль?

– Ради острых ощущений, – даже не задумавшись, отвечает Колин. – Для адреналина. Ну, такое чувство, знаешь, когда делаешь что-то, и это напоминает тебе: ты жив?

Люси резко останавливается; лицо у нее теряет всякое выражение, и она обхватывает себя руками.

– Мне надо идти.

– Погоди, – просит он. Но уже слишком поздно. Она удаляется прочь быстрым, решительным шагом.





Глава 5





Она


Как только Люси вспоминает о том, что с ней случилось, в памяти всплывает еще несколько островков-воспоминаний, соединенных зыбкой сетью ассоциаций. Она вспоминает себя: громкий смех, тонкие руки и волосы настолько безнадежно-прямые, что постоянно выбивались из любой заколки или резинки. Ей легко давалась химия, а еще она любила искусство и запах апельсинов и боялась собак.

Она вспоминает лицо своей первой учительницы, но не лицо отца. Вспоминает любимые драные джинсы и толстовку с Куки-монстром, которую маленькой требовала надевать каждый день.

Другими словами, она не вспоминает ничего такого, что могло бы хоть как-то намекнуть на то, почему она здесь, а не раскатывает где-нибудь на облаке, или не танцует в пламени где-то там, внизу.

И этот самый вопрос – Зачем я здесь? – начинает потихоньку разъедать ее скромную защитную оболочку. Вопросы жгут ей язык. Но она знает – отвечать на них некому. С тех пор, как она очнулась, часами размышляла, пытаясь понять, кто же она такая. Если она вернулась на то место, где была убита, значит, она – призрак? И если это действительно так, то каким образом она может носить одежду, открывать двери – как ее могут видеть? Может, она – ангел, упавший, пробив облака, на тропинку у озера? Тогда куда девались крылья? Где чувство цели?

В груди – тянущее чувство постоянной тревоги, ощущение, что она может взять и исчезнуть так же быстро – и загадочно, – как появилась. Почему-то мысль о том, что она будет не здесь, а где-то еще, пугает Люси гораздо больше, чем возможность остаться здесь в качестве тени. По крайней мере, это место кажется знакомым. А какое-то другое может оказаться полным кошмаром: многоголовые монстры, иссиня-черная тьма, желтые клыки и тоска.

У стольких вещей в этом странном существовании просто отсутствует смысл. Во дворе стоит статуя – та, с простертыми руками, в плаще, падающем тяжелыми мраморными складками с плеч. Люси уверена – в прошлом она касалась статуи множество раз, но теперь это ощущение… какое-то неправильное. Или, скорее, оно более правильное, чем должно быть, когда трогаешь камень. Когда Люси в первый раз задержала руку на изящно вырезанных пальцах, она попыталась вспомнить в точности тот момент, когда она притрагивалась к ним раньше, и удивилась странной на ощупь бархатистой поверхности камня. Но в последний раз она резко отдернула руку: ей показалось – нет, она была уверена, – что ощутила легкое тепло под мраморной кожей и то, что один из пальцев шевельнулся. Остальные ребята огибали статую по широкой дуге, но Люси она манила.

И еще одна вещь, которая отличает ее от остальных: кожа становится почти прозрачной под лучами солнца. Обыденные предметы вроде карандашей и камней завораживают ее, но, когда она берет их в руки, вещи будто наливаются свинцом. Она достаточно материальна, чтобы носить одежду, но вещи весят гораздо больше, чем она сама, и никогда не дают о себе забыть: чересчур жесткая ткань постоянно трется о кожу. В голове у нее полно вопросов и почти нет воспоминаний. Такое ощущение, что ее обронили здесь, и вот она парит в подвешенном состоянии, ждет, когда раздастся грохот от ее падения.

Иногда полнейшая неизвестность, в которой она пребывает, добирается до ее сознания, и тогда она чувствует, что ей нечем дышать, как сжимается грудь и накатывает паника. В такие моменты Люси закрывает глаза и отгораживается от всего, погружаясь в тишину и покой. Вот она, здесь, призрак в девичьей одежде, не дающая покоя этой школе; ей просто нужно к этому привыкнуть. Но ей не хочется лишать покоя кого бы то ни было. Ей хочется стать осязаемой, реальной. Спать в общежитии, есть в столовой, флиртовать. С ним. Все, чего ей хочется – это быть рядом с ним.

И, похоже, ему хочется того же. Колин следует за ней повсюду, и если она – это сплошные вопросы и сомнения, он будто плывет по течению, счастливый уже тем, что может быть с ней рядом. Его присутствие отзывается теплой, мурлыкающей пульсацией под кожей. Он следует за ней по пятам, когда она идет по коридору из класса в класс. Иногда он идет рядом и говорит – обо всем, – хотя она редко отвечает на его вопросы. Он перестал предлагать ей свой обед. Перестал предлагать свои учебники. С того первого дня в коридоре он ни разу не попытался к ней прикоснуться. Но лишать ее своей компании он не спешит.





* * *



Она намеренно держит дистанцию со всеми остальными потому, что чувствует себя настолько другой. Она так и не нашла в себе сил выкинуть ту одежду, в которой она очнулась, но эти вещи – сиротливая стопка на полу в найденном ею сарае – кажутся зацепкой, привязкой к какому-то иному месту Каждый раз, как Люси смотрит на них, ей становится ясно: именно в этом она была похоронена, лежала где-то в оставленной ею могиле. Новая одежда – украденная униформа – уныло свисает с ее худых плеч. Она заставляет себя ходить на уроки, потому что – ну что еще у нее есть? По крайней мере, так она может быть рядом с ним. И чем он ближе, тем она чувствует себя спокойнее. Насколько это опасно – так сильно хотеть узнать кого-то, не зная при этом, кто есть она сама?

Она притворяется, что просто бродит по территории – не ищет его, нет. Но вот она натыкается на него у задних ворот – он выделывает всякие штуки на ВМХ-байке вместе с тем парнем, с которым она постоянно видит Колина рядом – и ее с головой захлестывает волна дикого, радостного возбуждения. Его друг – его зовут Джей, вспоминает она, – симпатичный, немного ниже Колина, но жилистый и с постоянной усмешкой на лице. Его взгляд скользит по ней, мимо и фокусируется на лице Колина, считывая его реакцию на приближение Люси. Потом Джей приподнимается на педалях и уезжает.

– Эй, – говорит Люси слишком, как ей кажется, тихо, но Колин, вздрогнув, поворачивает голову; его глаза расширяются. Каждый раз, как она закрывает глаза, она видит его лицо, но до сих пор реальность его присутствия ошеломляет ее.

Он подъезжает поближе – слишком длинные руки и ноги, слишком длинные волосы – и спрыгивает с велосипеда, резко остановив его в нескольких сантиметрах от ее ног. Похоже, на него произвело впечатление то, что она не отступила.

– Эй, Люси.

Она сглатывает – ее имя, сказанное его голосом, звучит так интимно, что это застигло ее врасплох.

– Как можно ездить со сломанной рукой?

Он пожимает плечами, но в глазах у него разгорается огонек, и она понимает, что это – радость.

– Да мы тут так, дурака валяем, хотим посмотреть, смогу ли я выйти на трассу на следующей неделе.

Тянущее чувство в груди, трепет.

– С одной рукой?

– Ага. – Он ухмыляется, и вид этих чуть неровных зубов в сочетании с кольцом в нижней губе заставляет ее моргнуть и отвести взгляд, прежде чем она может обдумать его ответ.

– Ноги у меня в порядке, а рука, чтобы управлять, нужна только одна.

Она кивает и приглаживает пушистые волосы, лезущие в лицо.

– Ты что, ходишь за мной?

Она ожидает, что он смутится или станет оправдываться, но он только хохочет, вытирая лоб рукавом здоровой руки.

– Я хожу за тобой? – Он переводит взгляд на байк, потом – обратно на нее и подмигивает. – Прямо сейчас – явно нет.

Она смущается, пытаясь сдержать улыбку.

– Ты прекрасно понимаешь, о чем я.

– Понимаю, – говорит он. – И, думаю, да, есть такое дело.

Он замолкает, вглядываясь в ее лицо.

– То есть мы оба знаем, что это так.

Тут его улыбка становится шире – улыбаются щеки, брови, лоб, все лицо – и, наконец, загораются глаза, так, что ей хочется глядеть на него бесконечно.

Медленно опускаются длинные ресницы, будто проявляя еще одно изображение. Ей так нравится, как он моргает. Странно, конечно, но ей ужасно хочется спросить, что он видит на обратной стороне век.

– Почему? – спрашивает она.

– Почему я за тобой хожу?

Она кивает, и его улыбка гаснет.

– Не знаю.

– Ты смотришь на меня иначе, чем все остальные, – говорит она.

Он внимательно ее рассматривает, неторопливо, как это делает только он: будто день состоит из тысячи часов, и спешить абсолютно некуда.

– И как же смотрят на тебя остальные?

– Никак.

Он пожимает плечами; взгляд его смягчается…

– Тогда они идиоты.

Каждым сантиметром кожи она тянется быть рядом с ним, но сомнения возвращаются, накатывают, как облака на серое осеннее небо. Инстинкт самосохранения у него явно отсутствует. Разве можно поверить, что он до сих пор не заметил, насколько она отличается от других?

– Ты не должен за мной ходить. Я не та, за кого ты меня принимаешь.

Он закатывает глаза.