Созданы друг для друга

И отчего-то именно от этой удивительной детали внешности незнакомца она вдруг моментально перестала напрягаться, нервничать, опасаться и ожидать чего-то плохого.

– Вы знаете, что производите впечатление очень опасных людей? – спросила она у первого – того, который назвался Ринком.

– Мы не нарочно, – улыбнулся он ей.

– Хочется спросить: «Ребята, вы на чьей стороне? За белых или за красных?» За Мао или за Сяо, как в том старом анекдоте.

Анекдот был бородатый и с «душком», как говорится, на гране фола, из обширного арсенала доктора Кольцова, и по реакции мужчин Дина вдруг, мгновенно смутившись, поняла, что он явно знаком этим двоим.

– Мы за добро, девочка, – уверил ее со смешком Сергей Викторович.

– Вы волнуетесь, что информация, которую вам передал Кнут, может быть использована во вред? – прямолинейно спросил Ринков.

– Ну есть такой момент, – наивно призналась Дина. – Какие-то цифры, фамилии, мало ли. А у нас Дубровки всякие случаются.

– Вам придется нам поверить на слово, Дина, – перестав улыбаться и излучать приветливую открытость, каким-то совсем уставшим тоном произнес Антон Александрович. – То, что просил передать Игорь, очень важно, как раз чтобы предотвратить возможность какой-нибудь еще Дубровки.

– Сказать можно все, что угодно, и убедить человека в чем угодно, – заметила Дина и объяснила ему: – Я не знаю почему, наверное, потому, что полтора часа назад практически держала в руке сердце вашего Кнута и видела его поразительное мужество, его волю, может, поэтому, а может, из-за того, что я просто глупая девочка, но я передам вам то, что он просил.

И она пересказала все, что так старательно запоминала, под руководством практически умирающего человека.

Мужчины обменялись очень быстрыми, буквально секундными понимающими взглядами, и Ринков, коротко извинившись, отошел в сторону, на ходу доставая телефон из кармана пиджака.

– Что вы пьете? – спросил ее Кнуров, оставшийся возле Дины, кивнув на пустой картонный стаканчик в ее руке.

– Ужасный, дрянной кофе из автомата, – призналась она и отчего-то немного пожаловалась: – Но он все-таки бодрит, при всей его гадости, а я сейчас в таком состоянии, что без него меня давно срубило бы. – И вздохнула устало: – Смена была тяжелой.

– Как он? – спросил Сергей Викторович, словно отпуская себя на какое-то краткое мгновение.

И только сейчас Дина поняла, насколько он весь напряжен, собран и натянут, как струна, что его духовные силы и переживания направлены на мысли о раненом, увидела, как по-настоящему важен для него тот человек и что это его личное горе и трагедия. И все эти улыбки, шутки и легкость тона, казавшиеся ей очень естественными, на самом деле лишь великолепное умение владеть своими эмоциями.

– Идет операция. Мы его сюда специально везли, сегодня смена одного из самых классных хирургов, повезло вашему Кнуту, или как его там, – Игорю. Если кто и сможет его спасти, так только он. Коллеги в своей среде его Шаманом называют за то, что он совершенно безнадежных вытаскивает, – попыталась она, как могла, подбодрить мужчину. – И раз все еще идет операция, значит, он точно до сих пор жив. Надо ждать.

– Да, – кивнул он с улыбкой, соглашаясь, и спросил: – А вы, Дина, тоже решили ждать?

– Мне бы поспать, – вздохнула она тяжко, сдаваясь перед обстоятельствами. – И желательно часов двенадцать, и хотелось бы так, чтобы никто не будил и не трогал. Но этого вашего героя раненого теперь, наверное, можно считать моим крестником в какой-то степени. Моим и доктора Кольцова. Хотя, скорее, наоборот: сначала его – потом моим. Поэтому я буду ждать. И «Чайковский», как мы называем нашего доктора, потому что Петр Ильич тоже не спит, ждет моего звонка. Так что пойду, возьму себе еще кофе.

– Я принесу, – остановил ее Кнуров.

Подошел сначала к Антону Александровичу, продолжавшему говорить по телефону, что-то коротко сказал тому и двинулся совсем в другую сторону от автомата. Минут через пятнадцать, когда Дина начала клевать носом, вздрагивая всякий раз, когда чуть не валилась из кресла, Кнуров вернулся.

– Вот. – Словно из ниоткуда перед ней появился большой картонный стаканчик кофе с логотипом известной дорогой кофейни, даже из-под крышки которого шел бесподобный аромат.

– О господи, это чудо, что ли? – даже как-то немного проснулась Дина, принимая стакан, предусмотрительно обмотанный дополнительным слоем бумаги.

– Вам надо подкрепиться, как я понял, – ответил Кнуров и протянул ей еще и большой, какой-то прямо раскрасавец-сандвич, завернутый в бумагу той же кофейни.

Ах, какой же это был сандвич! Ум-м-м! Динка слупила его в рекордное время, минуты за полторы, прикрыв глаза от удовольствия и запивая волшебным кофе. Он ее прямо спас, этот непонятный мужик с черными длинными ресницами.

А как только она доела и выбросила в корзину мусор, к ним вышел Константин Павлович. Уставший, взмокший, замученный сверх всякой меры, с посеревшим от запредельной усталости лицом, он взглядом нашел Дину и махнул ей. К отцу она подлетела одновременно с Ринковым и Кнуровым.

– Это друзья и родственники раненого, – торопливо представила мужчин Дина.

– Жив, – коротко оповестил Нагорный, посмотрев по очереди на мужиков. – Состояние критическое, но жив пока. Все покажет эта ночь, первые часы после операции.

– Жив! – Дина повернулась к мужчинам, радостно улыбаясь, и внезапно для самой себя почему-то кинулась и обняла Кнурова, разделяя свою радость с этим чужим ей человеком. – Жив!

Вот так они и познакомились. Раненый Игорь по фамилии Веснин выжил и, благодаря своему здоровому, молодому, натренированному организму, довольно быстро восстанавливался. Ринков с Кнуровым всучили Константину Павловичу увесистый пакет. Тот принял, а как не принять? Дома шестеро по лавкам и все есть хотят, а зарплаты… нет, почитай, у него зарплаты. Как и Дина приняла, и вся их бригада «Скорой», даже Василичу перепало за великолепную скоростную езду.

А когда мужчины забирали еще лежачего Веснина, объяснив Нагорному, что там, куда они его везут, медицинский уход за парнем будет гораздо выше и качественней, чем даже в знаменитом Склифе, Антон Александрович протянул Константину Павловичу и Дине по визитной карточке и очень весомо произнес:

– Если возникнет необходимость, звоните в любое время. Поможем.

Кто поможет, при какой такой необходимости, Дина с отцом спрашивать не стали. Понятно же и так.

Промолчали, кивнули благодарно, в полной уверенности, что больше никогда не увидятся и никакой такой необходимости у них – тьфу, тьфу, тьфу – не возникнет. А с чего бы?

Кто бы тогда сказал Дине, что через год помощь этих мужчин ей ой как понадобится.



– Не могу об этом, – глядя в глаза Гарандину, призналась она. – Мне сейчас лучше обойтись без эмоций. А это… Столько лет прошло, а я до сих пор… И казалось бы, такого уже понавидалась, с таким кошмаром бытовым и трагедиями сталкивалась, а как вспомню тот день…


– Ну ладно, ладно, – придвинулся Влад к ней и погладил по голове, успокаивая и подбадривая, – потом расскажешь. Вот отвезу тебя в усадьбу, сядем там вечерком на террасе, будем чаи гонять и смотреть на закат. Там и расскажешь.

Дина глубоко вдохнула, останавливая неожиданно яркие и четкие воспоминания, загоняя внутрь предательские слезы, и посмотрела на мужчину внимательным, изучающим взглядом.

– В усадьбу? – уточнила она.

– А почему нет? – спросил он. – Батюшка твой говорит, что тебе в лучшем случае при условии строгого соблюдения режима нужно восстанавливаться после сотрясения еще месяца два. Компьютером и телевизором можно пользоваться не больше двух-трех часов в день, руку на перевязи держать после выписки еще две недели. И что, будешь дома сидеть?

– Предлагаешь сидеть у тебя в гостях?

– У нас там красота, – с чувством произнес Влад. – Усадьба стоит на пригорке, и оттуда ви-и-ид открывается – закачаешься: на километры вокруг. Такой простор, такое спокойствие и тишина. А прямо за усадьбой лес стеной, из него часто зайцы выскакивают и лисы. Птицы по утрам поют многоголосьем. А на большом лугу дикие куропатки водятся. И ферма видна, и левады. Это тебе не у телевизора сидеть.

– Подожди, какая ферма? – поразилась Дина. – Ты и ферма? Это как-то совсем не монтируется, – с большим сомнением посмотрела она на него. – Как красный «Феррари», севший на брюхо в раскисшей российской колее.

– Ну-у, не такой уж я и «Феррари», если это метафора про меня, скорее старый, подержанный «Роллс-Ройс», а на ферме у нас раскисшей колеи нет, – протянул Влад неопределенно, легонько пожав плечами, и усмехнулся.

– Так, твоя очередь рассказывать, Гарандин, – преувеличенно-наигранно возмутилась Дина, торопясь уйти от нахлынувших трагических воспоминаний. – Начнем с детства-юности, а там дойдем и до фермы, на которой нет раскисших дорог и где из твоей усадьбы открывается прекрасный вид. А то меня расспрашиваешь, а сам помалкиваешь. Давай, объясни простой советской девушке, как ты заделался крутым до невозможности бизнесменом?

– Как и ты матерью в семнадцать лет, – усмехнулся Влад и повторил ее объяснение: – Случайно и «так получилось».

Ну случайно, это Гарандин сильно преувеличил, понятное дело.

По большому счету, люди делятся на тех, кто имеет способности, некий внутренний заряд, нацеленность и мощную энергию, чтобы что-то делать, созидать, творить, в том числе и серьезный бизнес, и на тех, кто такими свойствами не обладает.

Самое примитивное деление, но если убрать всю словесную шелуху, красиво расцвеченные фразы, классификацию типов людей по характерам и поведению, то, пожалуй, самое точное.

Отец Владислава Олег Дмитриевич Гарандин был уроженцем крупного уральского города, после школы закончил ремесленное училище и пошел на завод работать токарем, отработал год и был призван служить в армию, а после армии, даже не заезжая в свой родной город, сразу же из ворот части прямым маршрутом отправился в Москву и поступил в Политехнический институт. Очень одаренный был человек, обладавший от природы уникальной памятью и техническим складом ума.

Окончив институт, вернулся по распределению в свой город, на свой же завод, где начинал трудовую деятельность, но уже на должность ведущего специалиста в составе инженерной группы, а через три года, из-за нехватки инженерных кадров, Гарандина назначают главным инженером этого огромного завода всесоюзного значения. И посылают в командировку в Москву на учебу для руководящих кадров.

И вот там-то Олег Дмитриевич и встретил любовь всей своей жизни – Леночку Девятову, только-только окончившую институт легкой промышленности и бытового обслуживания по специальности модельер верхней и сезонной одежды, которая была младше его на тринадцать лет.

Они поженились через три месяца, когда у Олега Дмитриевича закончились курсы, и он увез свою молодую красавицу-жену на Урал, где через девять месяцев и родился их сынок Владислав.

С самых первых дней жизни мальчика всей родне стало очевидно, что ребенок у них родился с характером – криком не заходился никогда, если что-то ему требовалось, он даже не плакал, а словно гудел на одной низкой ноте и сразу же успокаивался и мирно засыпал, стоило получить желаемое.

С каждым месяцем и годом жизни маленького Влада все больше и явственней раскрывалась суть его неординарной натуры. Он был целеустремленной личностью и умел реализовать идеи, даже, казалось бы, самые безнадежные для воплощения.

Например, в три годика Влад сам себе выбрал садик. Тот, в который его отдали поначалу родители, мальчику категорически не понравился – ни с кем из деток в группе он не нашел общего языка, не сдружился, а уж с воспитательницей так и вовсе с первого же дня у них возникли напряженные отношения – она сказала что-то неприятное, обидное, и Влад тут же закрылся, отгородился, игнорируя любое ее обращение к нему.

Другой бы ребенок орал-плакал, капризничал, уговаривал родителей вообще в садик его не водить, бузил бы всячески и мучился непониманием взрослых.

Но это же не наш путь, решил трехлетний Владюша и в выходные дни порасспросил подробно (как мог, в три-то года) дворового друга Даньку про садик, в который тот ходит. Полученных сведений вполне хватило для того, чтобы в понедельник во время прогулки деток перед сном выбраться через дыру в заборе с территории своего сада и добраться до другого, благо тот находился недалеко. Деловито поднявшись по ступенькам и войдя в здание, Влад попросил первую встретившуюся воспитательницу проводить его в группу друга Даньки, а когда вошел в игровую комнату, протопал прямиком к молоденькой воспитательнице и столь же деловито поинтересовался:

– Вы хорошая тетя?

– Надеюсь, что да, – обескураженно ответила девушка.

– Вы детей не обижаете, не говорите им, что они негодные?

– Нет, определенно, такого деткам я не говорю, – заверила его она.

А Владик, оглядев деток, которые заинтересованно подтягивались к ним с воспитательницей, спросил:

– А дети у вас тут хорошие?

– Хорошие, – уверила его девушка.

– Тогда я тоже к вам приду, – сообщил Владик.

– Ну приходи, – заулыбалась та.

Скандал, конечно, имел место, а как же без него – нелюбимую Владом воспиталку серьезно пропесочили за то, что у нее дети сбегают посреди дня. А Влада родители пожурили, но лишь за неосмотрительный риск: маленькому ребенку нельзя самому, без взрослых, ходить по улицам.

– И все? – подивилась директор садика.

– А за что еще? – спокойно спросил отец. – В общем, ребенок все сделал правильно: не сложились у него отношения в коллективе и с руководительницей, он нас об этом уведомил, мы действий никаких не предприняли, что ж ему теперь, страдать и мучиться? А то, что мы не услышали просьбу ребенка, так это сами виноваты.

Вот такой у него был отец, с очень особенным взглядом на жизнь, сильно отличающимся от общепринятых стандартов в глухие семидесятые годы.

И уже на следующей неделе Влад радостно бегал и орал в полное удовольствие, играя с детьми в новой группе у той самом молодой воспитательницы, заверившей малыша, что она любит деток. Любит, как показал дальнейший опыт, и не обижает.

Точно так же Влад сам себе выбрал школу. Расспросил родителей, воспитателей в саду и бабушку, какая школа в их городе самая лучшая, и попросил бабулю его туда сопроводить. Доступ в школы в те времена был свободным, вот они с бабушкой и походили по коридорам, позаглядывали в классы, а у встреченного учителя ребенок спросил со всей серьезностью:

– У вас тут детей хорошо учат, не обижают?