Созвездие хаоса
Часть 52 из 68 Информация о книге
– Дима! – окликнула мужа Василиса. Он не ответил. Она спустилась по ступенькам, не чувствуя холода камня и земли, гравия под босыми ногами. Фары их машины все мигали, мигали, мигали… Василисе вдруг вспомнилось, как они с Дмитрием наряжали к Новому году маленькую пушистую ель в саду и светодиоды иллюминации тоже мигали – белым, малиновым и оранжевым цветами. – Димка! – она крикнула совсем громко. Он снова не ответил ей. Она осторожно приблизилась к машине и увидела на лобовом стекле изнутри что-то темное… Что-то испачкало лобовое стекло и… Дверь со стороны водителя была распахнута. Василиса уставилась на то, что открылось ее взору в свете луны. Сначала она тихо вскрикнула, а потом в испуге завизжала. И словно дождавшись желанного отклика, собака-призрак опять, с новой силой завела свою песнь – дикой, первобытной, устрашающей флейты. Собачий вой аккомпанировал истошным женским крикам и рыданиям. Темные соседские особняки – пустые, необитаемые – безмолвствовали. Вдруг в дальнем конце улицы у кого-то сработала охранная сигнализация. Глава 38 При свете фонарей В прозекторской городского морга Дубны Алла Мухина имела долгий разговор с патологоанатомом – той самой женщиной, которую Катя видела в боксе базы, той, что была посвящена во все тайны, потому что проводила вскрытие всех четырех жертв – женщин-мух. Они успели вовремя – патологоанатом закончила работу (она припозднилась у себя в кабинете, составляя очередной отчет) и собиралась домой. Но ей пришлось задержаться. Часть сотрудников полиции, приехавших вместе с Мухиной в Дубну, отправились в похоронное агентство, которое занималось похоронами Евгении Бахрушиной. В приемной среди венков и гробов их встретил дежурный похоронный агент. Сам он о похоронах почти годичной давности понятия не имел, но начал по просьбе полицейских связываться с сотрудниками по телефону, узнавать. Вскоре имена и фамилии членов похоронной команды были установлены. И полицейские поехали к ним домой. Вечером и морг, и прозекторская, и кабинет патологоанатома представляли собой жутковатое зрелище, Катя жалась в углу. Она вспоминала, как по дороге в Дубну Алла Мухина связалась с оперативниками, посланными к дому Константина Чеглакова. И спросила: ну, как дела? И получила ответ: дом закрыт, темен. Хозяина нет. Машины его тоже нет. Мухина велела полицейским оставаться на месте и дожидаться возвращения Чеглакова. Катя все ждала их звонка. Но они так и не позвонили. – Алла, не может такого быть, чтобы кто-то посторонний, даже сестра Бахрушиной, узнала про ожоги на теле! – убеждала патологоанатом Мухину. – Я сама, лично подготовила тело для передачи в морг. Я заклеила все места ожогов большими медицинскими пластырями. Точно так же, как я сделала и с двумя другими трупами. И с телом самой первой жертвы – Саломеи Шульц. Мне сразу эти ожоги чрезвычайно не понравились. Помнишь, я говорила тебе? Но мы тогда еще не знали, с чем мы столкнулись. О серийных убийствах еще речь не шла, шла речь о надругательстве над телом после убийства. Но все следы от ожогов я заклеила пластырем. В момент, когда тело готовили к погребению, там вместе с работниками ритуальной фирмы находился мой помощник. Я специально его туда отправила – для подстраховки. Он про пятна-ожоги на телах ничего не знал. Но он никогда бы не позволил похоронщикам тешить любопытство и сдирать с тела пластыри! – Где помощник? Вызывай его сюда. – До утра не терпит? – Нет, – отрезала Мухина. Молодого прозектора отыскали на вечеринке у друзей. И привезли. Он клялся и божился, что сам лично присутствовал при подготовке тела «той женщины, что нашли на остановке в январе». Похоронщики сделали свою работу профессионально и никаких лишних вопросов не задавали. Через час доставили двух сотрудников похоронного бюро, занимавшихся похоронами Евгении Бахрушиной. Они тоже клялись, что сделали все по инструкции и так, как предписал им патологоанатом. Да, они заметили на трупе спереди пластыри. Но они их не снимали. Да и кому может прийти в голову сдирать пластыри с мертвеца?! – Но кому-то все же могло прийти в голову, зачем эти пластыри наклеены на мертвое тело, – сухо возразила Мухина. Похоронщики тут же возразили: они всякое видели – и жертв аварий, и обмороженных пьянчуг, и утопленников. Так что не надо наводить на них напраслину. С сестрой этой несчастной они не общались. С ней имел дело похоронный агент, занимавшийся всей организацией похорон. А он вообще трупа в морге не видел – это не его дело. И они ему ничего о состоянии трупа и о пластырях не говорили. Катя видела: Мухина верит и не верит. Она сама ведь утверждала, что Нина Кацо не могла знать о посмертных увечьях сестры. О знаке Малой Медведицы, выжженном на ее теле убийцей. Но когда она слышала хор негодующих голосов, все отрицающих и оправдывающихся, ее вера в то, что этого в принципе не могло быть, слабела. – Ладно, с похоронщиками и ясно, и не ясно, а что с сотрудниками морга? – сказала она, обращаясь к патологоанатому. – Здесь большая текучка, – ответила та. – Многих из тех, кто работал здесь в январе, уже нет. Уволились. Начали проверять, вызвали представителя больничной администрации. Подняли записи дежурств в журналах. Из трех человек, работавших в морге санитарами в январе, когда привезли тело Евгении Бахрушиной, двое были уволены. Один по собственному желанию – студент-медик, второй из-за хронического пьянства. Третьего нашли и допросили. Он, как и вся прочая команда, клялся и божился, что ничего не знает ни про какую сестру покойной, с ней он не общался и ничего ей не говорил. Да и пластырей он тоже не помнит. Мало ли жмуриков! Студента-медика в Дубне уже и след простыл. Сыщики узнали его адрес – он снимал комнату, но соседи по квартире, поднятые среди ночи с постели, отвечали, что он уехал еще в начале лета. Куда, они не знали. Вроде как и институт свой бросил или перевелся. Вещи свои все забрал. И на его место хозяин квартиры так никого из съемщиков и не нашел. Этот след обрывался. Точно так же оборвался след и с бывшим санитаром-пьяницей. По сплетням, гулявшим среди сотрудников дубнинского морга, он «спал с нянечкой откуда-то с периферии». Может, тверской, может, калужской. Может, она и забрала своего хахаля с собой в деревню, так как уволилась сама. Нянечку звали то ли Света, то ли Маша, фамилии ее никто не помнил. И о судьбе санитара никто ничего не знал. Эти двое, учитывая их личности, – студент-перекати-поле и алкаш-санитар – вполне могли продать за деньги Нине Кацо информацию о состоянии тела ее сестры Евгении. Но ни подтвердить, ни опровергнуть это было невозможно. Катя видела: Мухина еще не теряет надежды отыскать в Дубне санитара-алкаша. Может, не уехал, а трется где-то у знакомых забулдыг. Оперативники поехали к нему домой – дом в частном секторе, развалюха. И в этот момент… Катя навсегда запомнила этот миг. Они сидели в пропахшем формалином кабинете патологоанатома. Время уже близилось к полуночи. Их лица казались мертвенно-зелеными в свете галогенных ламп и… В этот момент у Мухиной зазвонил мобильный – настойчиво и тревожно. Катя сразу вся покрылась противной холодной гусиной кожей. Она подумала, что он… Чеглаков… Она глянула на Мухину. Та словно онемела. Словно утратила все слова разом, слушая, что ей говорят. – Что? – прошептала Катя. – Он… где? – У нас еще одно убийство. – На остановке автобуса?! Мухина невменяемым взглядом оглядела кабинет прозектора – весь ее вид говорил: что мы тут делаем?! – Это муж Василисы. Дмитрий Ларионов. Его убили прямо во дворе их дома. Катя ощутила, что пол уходит у нее из-под ног. Но она ведь сидела на больничном стуле, в углу! Они мчались назад в ЭРЕБ под вой полицейских сирен. И Катя – ей так казалось – окончательно утратила чувство реальности. Нить происходящего тоже оборвалась. ЭРЕБ – его окрестные леса и берега реки – встретил их кромешной тьмой. И лишь редко-редко в этой тьме горели придорожные фонари – через один, через два, через три. Они ведь приезжали сюда совсем недавно – в это место, где обитала высшая научная элита Дубны и ЭРЕБа и богатые бизнесмены, понастроившие особняков на берегу реки, но Катя во тьме не узнавала окрестностей. В памяти ее остались зияющие ворота и серебристый внедорожник с распахнутой дверью со стороны водителя. Сполохи полицейских мигалок. Нескончаемая песня сирен, как и возле дома покойной Нины Кацо. Но здесь все по-другому. В этом городе жить нельзяяяяяяя… Катя смотрела на мертвого Дмитрия Ларионова. И видела его живым. Как они шли рядом… как звякал его велосипед… как он улыбался, пародируя принца Гамлета… На мне играть нельзяяяяяяяя… Как он мальчишески надменно поднимал брови – так похожий на молодого Смоктуновского в роли Ильи из «Девяти дней одного года». Мертвый, мертвый Илья… В этом городе жить нельзяяяяя… Зачем я сюда приехала???