Спаси себя

Она больше не вернется.

Она умерла.

Мне стало дурно. Тяжело дыша, я зажала рот рукой и пошатнулась.

– Лидия? – словно издалека донесся голос Джеймса.

Я только мотала головой и судорожно вспоминала папины наставления перед похоронами. Стоять прямо, не снимать солнцезащитные очки дольше чем на полминуты, и чтобы никаких слез. Он не хотел дарить прессе больше драмы, чем нужно.

Мне стоило последних сил взять себя в руки. Я старалась не думать о маме. О том, что больше не смогу спросить ее совета. О том, что она больше никогда не принесет в комнату чай, когда я засижусь за уроками. О том, что не смогу ее обнять. О том, что она не увидит своего внука. О том, что я абсолютно одна и боюсь потерять Джеймса с папой, потому что наша семья с каждым днем понемногу разваливается.

Из горла вырвался тихий всхлип. Я крепко сжала дрожащие губы, чтобы больше не издать ни звука.

– Лидия, – повторил Джеймс, на этот раз настойчиво. Он придвинулся ко мне так, что наши локти соприкасались сквозь плотную ткань верхней одежды. Я медленно посмотрела на него. Джеймс снял темные очки и глядел вокруг беззащитными глазами. В них я увидела то, чего так отчаянно искала всю последнюю неделю. То, что напомнило мне, что у меня есть брат и он всегда будет рядом.

Джеймс осторожно поднял руку к моему лицу. Хотя она была ледяной, я все равно почувствовала облегчение, когда он погладил меня по щеке.

– Плевать на отца, – прошептал он. – Если хочешь плакать, плачь. О’кей?

Благодаря этой откровенности стена между нами окончательно разрушилась. Я дала волю чувствам, и они превратились в ураган, потому что Джеймс был рядом, чтобы поддержать. Он обнял меня за плечи и крепко прижал к себе. Я уткнулась лицом в его грудь. И почувствовала себя как дома, на сердце стало намного легче. Пока слезы непрерывно капали на пальто, мы вместе смотрели, как гроб опускался глубже под землю, пока не достиг дна могилы.





5




Руби



В среду я снова пошла в школу. Я пропустила больше недели занятий и теперь могла ощутить последствия такого поведения. Хотя на выходных Лин поделилась со мной конспектами, на уроке было трудно следить за происходящим. Меня дважды спросили на истории, и я не смогла дать внятного ответа. Правда, мистер Саттон, похоже, даже не заметил, как смущенно я опустила глаза в планер. Он сам, казалось, был не в порядке, мысленно наверняка уносился совсем в другое место. Интересно, он так же часто думает о Лидии, как я о Джеймсе?

К полудню я была совершенно раздавлена. Мне хотелось засесть в библиотеке и еще раз просмотреть материалы к следующим урокам, но желудок так сильно урчал, что пропустить обед я не могла.

По дороге в столовую Лин взяла меня под руку:

– Все в порядке? – спросила она, заглядывая мне в лицо.

– Больше я не пропущу ни дня, – недовольно проворчала я, и мы вместе направились к столовой. – Это ужасное чувство, когда не понимаешь, чего от тебя хотят учителя.

Лин похлопала меня по руке:

– Ничего, ты все равно держалась достойно. Не позднее следующей недели ты все наверстаешь.

– М-м, – промычала я, когда мы свернули за угол. – Но это было… – я на полушаге замерла.

Мы стояли в главном зале Макстон-холла. Лестница справа от нас вела в подвал.

Лестница, на которой Джеймс впервые меня поцеловал.

Воспоминание о том, как он приник ко мне губами, неожиданно оживило мои чувства. Оно пронеслось перед глазами, словно фильм: его губы скользят по моим, его руки крепко держат меня, его уверенные движения, от которых подкашиваются колени… Но вдруг мое лицо в этом фильме стало меняться – оно исказилось, черты стали чужими. Теперь Джеймс обнимал не меня, а Элейн и страстно целовал ее.

Внезапно судороги сжали мой желудок, и мне стоило больших усилий не скорчиться от боли.

Тут кто-то врезался в меня сбоку – и я снова очутилась в Макстон-холле. Вместо поцелуя перед глазами была пустая лестница в подвал и люди, бредущие в столовую. Даже спазмы в желудке утихли.

Я глубоко вздохнула. Сегодняшний день можно сравнить с поездкой на американских горках. Каждый раз, когда я еду вверх – кажется, что все нормально и я как-нибудь справлюсь, – но стоит увидеть что-то, напоминающее о Джеймсе, как я снова погружаюсь в пучину боли.

– Руби? – окликнула меня Лин; судя по озабоченному выражению ее лица, окликнула не в первый раз за последние минуты. – Все хорошо?

Я заставила себя улыбнуться и кивнула.

Лин нахмурилась, но допытываться не стала. Вместо расспросов она продолжила то, что пыталась делать весь день: отвлекать меня. По дороге в столовую она рассказывала о новых сериях манги от Цугуми Оба и Такэси Обата, которые она прочитала взахлеб. Она так восхищалась ими, что я немедленно достала планер и занесла их в список для чтения.

Когда мы наконец поели и пошли сдать подносы, там неподалеку стояла, прислонившись к стене, незнакомая мне девушка. Она болтала с каким-то парнем, но замолчала, увидев меня. Выпучив глаза, она ткнула его – не то чтобы незаметно – локтем в бок. Я попыталась их игнорировать.

– Это случайно не тебя столкнули в бассейн на вечеринке у Сирила Веги? – спросила она, сделав шаг ближе.

От ее вопроса я вздрогнула. Этот чертов бассейн связан с худшими воспоминаниями в моей жизни, и я бы с удовольствием избавилась от них с помощью лоботомии.


Не ответив, я ждала, когда лента проедет дальше, чтобы поставить поднос и смыться отсюда.

– Джеймс Бофорт спас тебя. Ходят слухи, что ты его тайная подружка. Это правда?

Казалось, будто стены столовой медленно, но верно надвигаются на меня. Сейчас они раздавят мое хрупкое тело.

– Будь она его девушкой, то присутствовала бы на похоронах, – ответил ей парень так громко, чтобы я услышала.

– Ну, поэтому я подчеркнула слово тайная. Возможно, это одна из его грязных тайн. Ты же знаешь, сколько их у него.

Наконец прозвенел звонок.

Я выронила из рук поднос.

Под ногами всюду валялись осколки. Я уставилась на горошинки, которые катились по полу, и не могла пошевелиться, чтобы их собрать. Тело будто окаменело.

– Прекратите нести чушь, – раздался чей-то низкий голос. На плечи легла сильная рука и вывела меня из столовой. Позади, словно издалека, я слышала голос Лин, она что-то кричала, а Низкий Голос твердо шел дальше, пока не привел меня к лестничной клетке. Только теперь он убрал руку с моего плеча и встал перед мной. Я взглянула на бежевые брюки, темно-синий блейзер и на… лицо Кешава Пателя.

Я заморгала, пока не осознала, что передо мной действительно он. Его черные волосы были собраны в низкий узел, и он как раз убирал назад выбившуюся прядь. Темно-карие глаза Кешава смотрели прямо на меня.

– У тебя все в порядке? – тихо спросил он.

Кажется, я могла бы сосчитать по пальцам одной руки, сколько раз мне доводилось слышать речь Кешава. Из друзей Джеймса он был самым тихим. Если Алистера, Сирила и Рена я хоть немного знала, то об этом парне не имела никакого представления – он как тайна за семью печатями.

– Да, – хрипло ответила я и тут же откашлялась.

Оглядевшись, я сообразила, где мы находимся.

Здесь состоялось мое первое знакомство с Джеймсом: под лестницей, вдали от любопытных глаз. Здесь он хотел дать мне взятку, а я кинула ему в лицо его же деньги. Теперь все в этой проклятой школе будет напоминать о Джеймсе?

– Хорошо, – сказал Кешав. Он развернулся, сунул руки в карманы и ушел. Я смотрела ему вслед. Не прошло и минуты, как из столовой с мрачным лицом выбежала Лин и стала озираться.

– Я здесь, Лин, – пробормотала я, выходя из-под лестницы.

– Я им высказала все, что думаю, – прорычала она, направляясь ко мне. – Какие же идиоты. А чего хотел Кешав?

Наморщив лоб, я смотрела в ту сторону, куда он ушел.

– Понятия не имею.

На сегодняшнем собрании оргкомитета первым в списке дел стояла упаковка подарков от тайного Санты. Ученики и ученицы в последние две недели сдавали нам подарки, которые мы – по традиции – раздадим в последний день перед рождественскими каникулами.

Обычно мне нравится перевязывать письма и сладости и упаковывать их в маленькие мешочки Санты, которые потом будут разносить почтальоны из младших классов. Но, несмотря на рождественские песни, которые мы включили, в этот раз настроение было так себе.

Возможно, все потому, что очень много писем пришло Бофортам, и мы сперва не могли решить, что нам с ними делать. Джеймс с Лидией сейчас не в школе, поэтому сами их забрать не смогут, и сомневаюсь, что было бы правильно отправить письма им домой. Если бы я могла просто спросить их… Но, поскольку такой опции нет, мы устроили голосование и решили пока эти письма попридержать. В конце концов, мы даже не знаем, что в них и не позволил ли себе кто бестактную шутку.

Всю оставшуюся часть собрания я ловила себя на том, что смотрю на пустой стул, на котором сидел Джеймс, когда отбывал свое наказание. Кажется, теперь и правда все будет напоминать о нем, и это при том, что я очень хочу забыть его и то, что нас связывало. Каждый раз, когда я думаю о Джеймсе, мне кажется, будто кто-то сдавил мое сердце.

Словами не передать, как я зла на него.

Как он мог так со мной поступить?

Как?

В то время как мне становится противно от одной только мысли, чтобы подпустить к себе близко кого-то, кроме него, Джеймс, не раздумывая, целуется с другой.

А хуже всего то, что я испытываю не только ярость, но и сострадание. Он потерял маму, и каждый раз, когда меня переполняет жгучая злость, я чувствую вину. Хотя понимаю, что мне не в чем себя винить.

Это несправедливо и тяжело, и вечером, вернувшись домой, я была вымотана этими противоречивыми чувствами. Школа отняла оставшиеся силы, и я не смогла сохранять радостное лицо для семьи. С тех пор как мама узнала о смерти Корделии Бофорт, она обращалась со мной как с сырым яйцом. Я не рассказывала ей о том, что произошло между мной и Джеймсом, но у нее – как и у всякой матери – отлично развит материнский инстинкт, от которого некоторые вещи просто невозможно скрыть. Например, что дочь страдает от неразделенной любви.

Я была так рада, когда вечером наконец легла в кровать. Но при всей моей усталости я еще час проворочалась без сна. Здесь меня ничто не отвлекало. Больше не было ничего, что могло бы встать между мной и моими мыслями о Джеймсе. Я закрыла лицо рукой и зажмурилась. Я хотела оказаться в темноте, но видела перед собой лицо Джеймса. Его улыбку, огонек в глазах, красивый изгиб губ.

Выругавшись, я скинула одеяло и встала. Было холодно, и руки покрылись гусиной кожей, когда я пошла к столу и взяла ноутбук. Я вернулась в кровать и натянула одеяло до подбородка. Подложив подушку под спину, открыла ноут и зашла в браузер.

Казалось, я делаю что-то запретное, вводя в поисковую строку имя.

Д-ж-е-й-м-с-Б-о-ф-о-р-т.

Enter.

Через 0,50 секунды выдало 1 930 760 результатов.

Ух ты.