Стальные останки

– Ты, шлюха черненая!

И мир вокруг нее на миг покачнулся на невидимой оси. Кринзанц лениво тек по венам, что-то гулко стучало внутри, требуя снять напряжение. Ее пальцы дрогнули. Она будто уже ощущала в руках свои ножи.

Но вдруг советница императора услышала шелестящий шепот придворных, увидела, как удивленно моргнул изысканный Джирал, и поняла – Менкарак перегнул палку. Поняла, что непостижимым образом выиграла в ритуальной схватке, на которую хотел поглядеть император.

Пришел черед решающего удара.

– Еще я ума не приложу, – продолжила Арчет ровным голосом, – где его святейшество учился придворным манерам. Неужели, мой повелитель, вы позволите так оскорбить меня и память о моем народе в том самом тронном зале, который кириаты помогли построить?

Справа от трона из толпы выбрался пожилой надзиратель, подошел к Менкараку и взял за руку, но его святейшество сердито отмахнулся от собрата, хоть тот и был старше.

– Эта женщина… – начал он.

Джирал решил, что на сегодня хватит.

– Эта женщина – ценный придворный советник, – ответил император ледяным голосом. – А ты только что оклеветал ее таким образом, что придется держать ответ перед магистратом. У тебя превосходные рекомендации, Пашла Менкарак, но ты меня разочаровываешь. Думаю, тебе лучше удалиться.

В какой-то безумный момент показалось, что Менкарак может поступить вопреки приказу императора. Арчет, зорко наблюдая, увидела в глазах надзирателя признаки того, что лодка его самосохранения была пришвартована не очень хорошо. Она вспомнила, что сказал Шанта на горе, с которой они смотрели на Хангсет: «Говорят, из религиозных училищ теперь выходят люди совершенно иной породы. Вера тверже некуда». Интересно, стремление к мученичеству в них тоже вкладывали? В былые времена Откровение затрагивало эту тему, а нынче она подзабылась.

Пожилой надзиратель что-то горячо зашептал на ухо собрату, и его пальцы с упорством когтей впились в руку Менкарака чуть выше локтя. Арчет увидела, как опасный момент миновал, и открытое неповиновение в глазах Менкарака погасло, словно залитый водой костер. Молодой надзиратель встал на одно колено – наверное, к этому его побудила железная хватка собрата. Он опустил голову.

– Примите мои глубочайшие извинения, ваше величество. – Менкарак не то чтобы говорил сквозь зубы, но его голос звучал хрипло, будто надзирателю не хватало дыхания. Арчет с удивлением ощутила всплеск товарищеских чувств к этому человеку. Она отлично знала, каким испачканным и вымазанным грязью он себя чувствует, стоя так, на одном колене, и выталкивая из себя эти слова. – Если мое рвение в служении Откровению каким-либо образом оскорбило вас, прошу проявить снисходительность к моей неучтивости.

Джирал сыграл свою роль до конца. Он подался вперед и с царственным видом потер подбородок, размышляя. Принял суровый вид.

– Видишь ли, Менкарак, не я должен выказывать тебе снисхождение. – Грубая ложь – в тронном зале любое нарушение приличий было прямым оскорблением императора, даже если он при этом не присутствовал. – Ведь твои оскорбительные комментарии, как-никак, высказаны в адрес моей советницы. Возможно, стоит выразить смирение перед нею.

Придворные по всему залу опять сдавленно ахнули. Пожилой надзиратель растерялся. Менкарак в изумлении поднял голову. Джирал тянул момент, как долгую ноту на горне, виртуозной игрой на котором он славился. Тянул, растягивал…

А потом оборвал.

– Впрочем, необязательно. Полагаю, это была бы крайняя мера. Вероятно, тебе лучше удалиться туда, где присутствие твоей несговорчивой персоны никого не оскорбит. – Джирал кивнул пожилому надзирателю и прибавил более жестким тоном: – Уберите его с глаз моих.

Надзиратель подчинился с радостью. Он почти насильно заставил Пашлу Менкарака встать, а потом, не переставая кланяться, оба удалились к дверям в дальнем конце зала. Джирал проследил за ними взглядом, затем поднялся без лишних церемоний – его отец любил понемногу нарушать протокол, сбивая придворных с толку, – и повысил голос, чтобы его услышали все собравшиеся.

– Оставьте нас. Я буду говорить с Арчет Индаманинармал наедине.

Через минуту или меньше в зале никого не осталось. Один или двое задержались, бросая любопытные взгляды на трон; среди придворных были те, чья роль во дворце отнюдь не сводилась к синекуре, но за годы после восшествия Джирала на престол их ряды проредили, и они остались в меньшинстве. Молодой император в меру возможностей избавился от придворных, которые были наиболее верны его отцу: кого-то отправил в ссылку в провинцию, кого-то в тюрьму, а один-два особо тяжелых случая удостоились внимания палача. Осталась жалкая кучка умелых царедворцев, пребывавших в страхе и унынии – чего, как предполагала Арчет, и добивался Джирал. Подавляющее большинство присутствовавших с огромной радостью покорились воле правителя и освободили помещение.

Файлех Ракан остался на месте, ожидая прямого указания императора, как того требовал его ранг в гвардии Престола Вековечного. И, похоже, Махмаля Шанту тоже не отсылали домой – он начал пятиться, но Джирал встретился с ним взглядом и еле заметно взмахнул согнутой ладонью, веля остаться.

Шорохи и шелест дорогой одежды затихли в коридоре снаружи, двери со стуком захлопнулись. В тронном зале воцарилась тишина. Джирал издал долгий, театральный вздох, выражающий безграничную усталость.

– Только взгляните, с чем мне нынче приходится бороться. Эти новые выпускники Цитадели… ох, с ними нужно что-то делать.

– Только прикажите, ваше величество, – мрачно сказал Ракан.

– Э-э, не прямо сейчас. У меня нет желания устраивать кровавую бойню в преддверии дня рождения Пророка.

«Это верно, повелитель, лучше обойтись без кровавой бойни. – Кринзанц выталкивал эти слова из ее рта; потребовались сознательные усилия, чтобы промолчать. – Не в последнюю очередь потому, что, принимая во внимание альтернативы, подавляющее большинство ихельтетских правоверных селян может просто взять и послать все на хрен, поскольку им надоел такой расклад, и они предпочтут фанатичную преданность заветам Откровения продажной тирании трона и воцарившемуся повсюду упадку, перевернут все с ног на голову и посмотрят, что получится.

А когда ни хрена не получится, конечно, будет слишком поздно».

Она вспомнила уличные бои в Ванбире, наступающие шеренги имперских алебардщиков, крики плохо вооруженных повстанцев, чьи ряды дрогнули, и их перебили. Потом были разрушенные дома тех, кто им помогал, и вереницы бритоголовых пленников. Вопли женщин, которых оттаскивали в сторону, ухватив какую попало, и насиловали до смерти на обочине. Канавы, полные трупов.

После зверств Эннишмина и Нарала она поклялась не принимать участие в подобном. Поклялась Рингилу, успокаивая, что это был последний – последний, мать его! – раз.

А потом ехала через Ванбир и чувствовала привкус собственной лжи, словно та была пеплом, витающим в воздухе.

И теперь Джирал размышляет, не устроить ли то же самое в столице.

– Возможно, мой повелитель, нам стоило бы изучить новые тенденции в Цитадели и придумать, как побороть их с помощью законода…

– Да-да, Арчет. Я осведомлен, как ты любишь законы. Но ты только что собственными глазами видела, что нынче Цитадель воспитывает людей, которым не свойственен избыток уважения к потребностям цивилизованного общества.

– Тем не менее…

– Господи боже, женщина, да заткнись наконец. – Было невозможно понять, по-настоящему Джирал оскорблен или нет. – Я, знаешь ли, ждал от тебя большей поддержки, Арчет. В конце концов, он оскорбил тебя.

«Да, он оскорбил меня. Но лишь после того, как ты своим фальшивым замечанием про верных слуг дал ему повод подумать, что я в опале. Ты проложил перед Менкараком путь, который тот принял за мост, но это была лишь доска на борту корабля, которую ты выбил у надзирателя из-под ног, чтобы поглядеть, как он промокнет до нитки. Это все твои игры, Джирал, ты заставляешь нас соперничать ради собственной безопасности и развлечения. Но однажды ты выбьешь у кого-нибудь доску из-под ног, а он не упадет в одиночку. Схватит тебя за лодыжки, и вы рухнете оба».

– Простите, мой повелитель. Я, разумеется, глубоко благодарна за то, как вы защитили мою честь перед собравшимися придворными.

– Весьма надеюсь, что так и есть. Ты ведь знаешь, я не могу запросто перечить Цитадели. Между нами существует равновесие, и даже в самые спокойные времена оно весьма шаткое.


Она склонила голову. Любой другой поступок был рискованным.

– Да, повелитель.

– Ты им не нравишься, Арчет. – В голосе Джирала появились вздорные, нравоучительные нотки. – Ты последнее, что осталось от безбожников-кириатов, и это их злит. Правоверные предстают не в лучшем свете, когда сталкиваются с неверными, которых не получается разбить или унизить – ведь рано или поздно это начинает выглядеть как досадный маленький изъян в безупречном плане Господа.

Арчет бросила беглый взгляд на Ракана, но лицо капитана Престола Вековечного было бесстрастное. Если он и расслышал в словах императора признаки ереси, – а они были, – то никоим образом не показал, что это его беспокоит. А два часовых по обе стороны от трона оставались бесстрастными, словно каменные истуканы.

И все же…

– Возможно, повелитель, нам стоит поговорить о Хангсете.

– И в самом деле. – Джирал прочистил горло, и Арчет подумала, что на миг он показался почти благодарным за вмешательство. Интересно, насколько сильно он раскрылся в этой последней вспышке, сколько было жалости к самому себе в симпатии, сквозившей в словах «ты им не нравишься, Арчет»? Блистающий трон наделял императора жестокими потенциальными возможностями, но по сути власть Джирала была, выражаясь его же словами, шаткой.

– Мой повелитель, мы обсуждали…

– Да, я помню. Безумную Элит и ритуалы, которые она, по твоим словам, не выполняла. Что ж, к делу.

– Она их выполнила, повелитель.

– Как я и думал. Менкарак, при всех своих недостатках, не кажется мне лжецом. И это случилось по твоему наущению?

– Да, повелитель.

Джирал вздохнул и опять утонул в объятиях трона. Облокотился на ручку, подпер рукой голову и устало взглянул на Арчет из-под ладони.

– Видимо, в конце концов ты мне предоставишь удовлетворительное объяснение всего этого.

– Надеюсь, повелитель.

– Тогда не могли бы мы ускорить процесс? Потому что в данный момент я, похоже, слушаю признание члена моего ближнего круга в колдовстве и сотрудничестве с врагом Империи.

– Не было никакого колдовства, повелитель.

– Да что ты?

– Несомненно, Хангсет атаковала некая сила, имеющая в своем распоряжении технологии, которых нет у нас, и Элит считает, будто помогла ее призвать. Но ее участие в случившемся – самое большее, совпадение. Я уговорила ее повторить ритуалы, которые, как она думает, позволяют связываться с нападавшими, и, конечно, ничего не произошло.

«Это если не считать то, как у тебя мурашки по спине побежали, когда Элит стояла, прямая будто палка, перед грубым каменным изваянием на краю утеса в час перед рассветом, раскинув руки в подражание его терпеливой распятой позе, и звала, пела неистовое, неритмичное заклинание. И текучие северные слоги превращались в вопли, которые уносил яростный морской ветер, пока ты не перестала понимать, кто и какие звуки производит. Там ты услышала, как в песню вложили целую жизнь из страданий и скорби, Арчиди, и на секунду-другую – ведь правда? – тебе показалось, что холодная и жестокая сила может и впрямь ответить из-за завесы мрака и штормового ветра».

– Арчет, хватит уже. – Джирал покачал головой. – Само по себе это ничего не доказывает. Возможно, силы, которые она пыталась призвать, просто не заинтересованы в повторении. Хм? Колдовство – штука ненадежная. Ты сама это частенько повторяла. А Ракан и Шанта говорят, что разрушения впечатляющие, худшее, что им довелось видеть после войны. Кто вернется после такого успешного налета? Какой в этом смысл?

– Повелитель, а в чем смысл нападения на порт, защищенный гарнизоном, если ничего ценного чужаки не взяли и не продолжили наступление?

Джирал нахмурился.

– Это правда, Ракан? Ничего не взяли?

– Нет, ваше величество. Похоже, что так. Убранство домов нетронуто в той части, которую не уничтожил огонь. А в сейфах портового управления лежат слитки серебра, казначейские мешки с жалованием и несколько ящиков конфискованных ценностей – к ним никто не притронулся. – В бесстрастном голосе капитана Престола Вековечного скользнула тень эмоций, легкий намек на смущение. – Но все до единой двери были сорваны с петель, точно с помощью лошадиной упряжки.

– Следует понимать, – сухо проговорил Джирал, – что на нижние этажи портового управления упряжку протащить невозможно.

– Верно, ваше величество.

– Шанта? Ты можешь предложить какое-нибудь другое объяснение?

Морской инженер пожал плечами.

– Возможно, какая-то система блоков. Если закрепить их как надо…

– Спасибо, я так понимаю, это значит «нет». – Джирал помрачнел и опять посмотрел на Арчет. – Сдается мне, мы вернулись к колдовству, которого, как ты заявляешь, не было.

– Повелитель, я не утверждала, что колдовства – или какой-то незнакомой мне формы науки – не было. Я лишь говорила, что женщина по имени Элит к случившемуся непричастна, что я не усмотрела в ее действиях колдовства и не верю в ее способность колдовать. Она лишь свидетель произошедших событий, которому хватает особых культурных знаний, чтобы создать впечатление причастности.

Джирал досадливо хмыкнул и опять откинулся на спинку трона.

– Понятно, да? Смысл последней фразы до меня не дошел, Арчет. Будь любезна, повтори ее для нас так, чтобы чистокровные люди смогли хоть что-то уразуметь.

Арчет проигнорировала завуалированное оскорбление, проглотила его, перераспределила имеющиеся факты и опять воздвигла фасад профессиональной отстраненности, который удерживал ее в здравом уме и на свободе.

– Ладно. Элит, как и многие переселенцы с северных аннексированных территорий, верит в обширный пантеон разнообразных богов и духов. Эта традиция в чем-то схожа с верованиями кочевников-маджаков, но куда более упорядоченная. Ее записывали, меняли, приукрашивали и передавали друг другу среди наомских племен достаточно долго, чтобы она превратилась в систему. В этом пантеоне есть фигура – или, точнее, целая раса, – именуемая «двенды».

– Двинты? – Джирал исковеркал незнакомое слово.