Стеклянные дома
Часть 52 из 99 Информация о книге
– Что ты собираешься делать? – спросила она, провожая его до двери. – Хочу показать ее старшему суперинтенданту Гамашу, как только он выйдет из зала суда. – А что будет делать он? – Не знаю. – Нажми на него, Жан Ги. Заставь его действовать, – потребовала она. – Он должен отдать команду. – Слушай, никто так не рискует, как он, – сказал Бовуар. – Это неправда. Его сын или дочь не рискуют стать наркоманами. В его дом уж точно не проникнет какой-нибудь одуревший от дозы наркоман, его не пристрелят на улице ради кошелька. А у тебя маленький сын. – Oui. Оноре. – У меня сын в школе и две дочери скоро туда поступят. Мы поставили на карту больше. Мы можем потерять все. Нам нельзя потерпеть неудачу, Жан Ги. – Я знаю. Он и в самом деле знал. – Постой. – Она ухватила Бовуара под руку, затащила назад в кабинет и закрыла дверь. – Он сделал это? – Что? – Ты вынуждаешь меня сказать прямым текстом? – Да. – Совершил ли старший суперинтендант Гамаш клятвопреступление? Солгал ли он о бите и потайной двери в церкви? – Да. Туссен замерла, потом посмотрела на карман, куда Бовуар положил сложенный лист бумаги. – Тогда у нас есть шанс. Но что мне сказать моим агентам? – Придумай что-нибудь. Все это началось с тебя, Мадлен. Ты не можешь теперь отойти в сторону, даже если захочешь. – Ты не имеешь права осуждать меня за это, – сказала она, вновь пытаясь защищаться. – Я тебя не обвиняю. Настанет день, и ты, возможно, получишь заслуженную награду. Ты помогла старшему суперинтенданту составить план. Знаешь, он ведь сохранил салфетку. С того ланча. Она лежит в его столе под тетрадью. Туссен кивнула. Бовуар был прав. Все это началось несколько месяцев назад, за ланчем, когда она в разговоре обронила одну фразу. А старший суперинтендант Гамаш записал ее слова на том, что оказалось под рукой. Та фраза была настолько распространенной, что она даже не подумала о ее истинном смысле. И уж конечно, не могла предвидеть, как ее слова будут восприняты Гамашем. И как он ими воспользуется. – Сжечь наши корабли, – сказала она, вспоминая тот разговор в кафе, когда старший суперинтендант Гамаш посмотрел на нее и в его глазах вспыхнуло что-то. Искорка идеи. – Сжечь наши корабли, – повторил Бовуар. – Ты знаешь, откуда это пришло? Она кивнула. Когда после того ланча прошли дни и месяцы, а ситуация, вместо того чтобы улучшаться и улучшаться, только ухудшилась, Мадлен Туссен стала думать о том, что же она натворила, и вспомнила то выражение. Фраза ничуть ее не утешила. – Это сказал Кортес, – ответила Туссен. – Пятьсот лет назад. Когда испанцы высадились там, где сейчас Мексика. Бовуар кивнул: – Они стояли на берегу, и Кортес приказал своим людям сжечь их корабли. – Чтобы у них и мысли не возникало об отступлении. Два офицера полиции стояли у двери и пытались представить себе тот момент. Что могли сделать люди Кортеса? Спорили ли они? Просили? Стали плести заговор? Или покорно исполнили приказ, настолько высока была их дисциплина? Конкистадоры приплыли в Новый Свет, чтобы завоевать его. Они за несколько лет уничтожат великую цивилизацию ацтеков. А взамен получат невообразимое богатство. Вот только… Вот только… Большинство из них так никогда и не покинет эту землю. Что они чувствовали, стоя там на берегу? Перед ними находился незнакомый континент. Далеко позади остались дом, семья и безопасность. А между – горящий корабль. Ни Бовуару, ни Туссен не требовалось особого воображения, чтобы представить, что чувствовали конкистадоры. Для полицейских пути назад тоже не было. Они чувствовали запах горящего дерева. – Я дам тебе знать, как идут дела, – сказал Бовуар и похлопал себя по карману, где лежал сложенный лист. Он вышел, чувствуя, что темное существо последовало за ним под беспощадное солнце. Мадлен Туссен закрыла дверь и вернулась к столу. Тяжело опустилась в кресло, нажала кнопку интеркома и попросила помощника вызвать к ней инспектора Гогена. Глядя в окно, она размышляла о том, как объяснит ему свой отказ. Темное существо, подобное обгоревшим останкам, тихо стояло в углу и наблюдало. * * * – Обвиняемое лицо действительно явилось к вам, старший суперинтендант? – Да. Я был дома в Трех Соснах со своей женой… – Рейн-Мари Гамаш, – напомнил присяжным Залмановиц. – Именно она нашла тело Кэти Эванс немного ранее в тот день. – Именно. У нас остались на ночь старший инспектор Лакост, глава отдела по расследованию убийств, и инспектор Бовуар, мой заместитель. – Они сейчас в зале суда? – Non. Главный прокурор повернулся и посмотрел на галерею, потом снова на Гамаша. Явно удивленный. Они обменялись взглядами. Это не укрылось от внимания судьи Корриво. Во взгляде прокурора она увидела не только понимание, но и кое-что еще. Совершенно неожиданное. Сочувствие. Морин Корриво раздраженно прищурилась. Она подумала, что сегодня имеет смысл закончить заседание пораньше, пригласить обоих в свой кабинет и выбить из них правду. Но она была терпеливой женщиной и знала, что, если дать им пространство и время, они сами оставят для нее достаточно свидетельств того, что происходит на самом деле. – Обвиняемое лицо пришло во время обеда? – Вообще-то, после обеда. Довольно поздно. – Вас удивило то, что вы услышали? – Я был потрясен. Мы бы, конечно, так или иначе сами все выяснили. Лабораторные криминалистические исследования подтвердили признание. К тому времени мы уже не сомневались, что убийство мадам Эванс было предумышленным. – Почему? – Костюм кобрадора. Очевидно, человек, близкий к жертве, что-то знал. Знал тайну, которую она хранила. – Однако костюм кобрадора, само присутствие кобрадора говорит о чем-то еще, – сказал Залмановиц. – Не о тайне, а о вине, настолько сильной, что она взывала к мести. Гамаш отрицательно покачал головой: – В этом-то вся и странность. Настоящие кобрадоры не имели намерений мстить. Они не совершали нападений на тех, за кем приходили. Их задача состояла в том, чтобы обвинить и предать гласности. Чтобы действовать в роли совести. – И оставить наказание более высокому суду? – подхватил Залмановиц. – Более высокому суду? – переспросила судья Корриво. – Уже второй раз в ходе процесса я слышу эту фразу. Что она должна означать? У Барри Залмановица был вид человека, с которого упали брюки. – Месье Залмановиц? – требовательно произнесла судья. Она поняла, что поймала его, и почти наверняка схватила за уязвимое место. Ей вовсе этого не хотелось, но счастье свалилось прямо ей на колени. – Это цитата, – раздался низкий, спокойный голос старшего суперинтенданта Гамаша. Судья Корриво ждала. Она, конечно, знала эту цитату. Гамаш сам озвучил ее несколькими днями раньше. И Джоан отыскала ее. Но если ею воспользовался и прокурор, то это означало, что мысль далеко не случайная. Они, вероятно, обсуждали это вдвоем.