Стеклянные дома

Она недоверчиво уставилась на него:

– И вы пошли на это? Зная, какую человеческую цену придется заплатить?

Гамаш не шелохнулся.

– А торговля наркотиками? Прекратилась?

– За последний год она выросла, – ответил он. – Я знал, что так будет. Она и не могла не вырасти. Мы позволили.

– Вы позволили? – почти закричала она, но тут же взяла себя в руки.

Сделав два глубоких вдоха, судья Корриво выставила перед собой руки, словно бастион против новой информации. Потом опустила их, крепко сцепив пальцы. И подалась вперед.

– Зачем? – спросила она, пытаясь контролировать голос.

– Чтобы картель уверился в нашей некомпетентности. Неэффективности. В том, что мы не представляем для них абсолютно никакой угрозы. Нам нужно было придать им храбрости. Невидимый картель, такой защищенный и укрытый, должен был понять со стопроцентной уверенностью, что он может показать себя. Мы хотели, чтобы он потерял осторожность. Только тогда он становился уязвимым.

– А для этого вы позволяли им творить, что их душа пожелает?

– Мы не сидели без дела, – возразил Гамаш. – Мы много работали – с информаторами, агентами под прикрытием, мониторили Интернет. Время шло, и они смелели все больше. Поставки росли и росли…

– Можно подумать, что вы говорите о цветах и фарфоре, – сказала она. – А речь ведь идет о партиях наркотиков, предположительно крупных.

– Oui.

– И вы их пропускали?

– Oui.

Эти ответы повисли в напряженной атмосфере кабинета.

Судья Корриво прищурилась, поджала губы. Костяшки пальцев побелели.

– Вы начали с того, что привели статистические сведения, месье Гамаш. Десятки тысяч в основном молодых людей погибают в год от наркотиков. Сколько этих смертей на вашей совести?

– Постойте… – начал было Барри Залмановиц, но ее взгляд заставил его замолчать.

Она снова уставилась на Гамаша. Он смотрел на нее.

Потом кивнул задумчиво и подумал о тетради в своем столе и записях, которые он начал в тот вечер, когда нашли тело Кэти Эванс.

В тот ноябрьский вечер он грелся у веселого огонька в их доме в Трех Соснах. За окнами из туч летела снежная крупа. А рядом с ним сидела Рейн-Мари. На ковре лежали, свернувшись, Анри и Грейси.

Он писал о надвигающемся ужасе. О последствиях того, о чем он думал.

Время от времени он останавливался, подавляя желание приукрасить свой прогноз, сделать его менее ужасным. Если ему удастся осуществить задуманное. Если он и в самом деле привлечет все ресурсы Квебекской полиции, сосредоточится на одном преступлении. На одной битве, победа в которой гарантирует победу в войне.

– За тот год, что я возглавляю полицию Квебека, совершены тысячи преступлений и, да, были смерти, – сказал он судье Корриво. – На тысячи больше, чем погибает в какой-нибудь кровавой разборке. Это на моей, как вы сказали, совести. И речь идет не только о Квебеке, но и о смертях по ту сторону границы. О поставках, которые мы беспрепятственно пропустили.

– Я должна была бы немедленно арестовать вас прямо здесь, – сказала она и посмотрела на закрытую дверь, за которой сидел секретарь. И охрана суда. Они могли появиться по одному ее слову. И увести этого человека. А она предъявила бы ему обвинение в убийстве.

Поскольку все они знали, что именно это он и совершил.

Расчетливо. Умышленно.

– Если все сработает… – начал Залмановиц.

– А если нет? – спросила Корриво. – Вы взяли монстра, откормили, вынянчили его за год и отпустили на свободу. Ходячий кошмар.

– Non, – возразил Гамаш. – Он уже гулял на свободе, рос и опустошал все вокруг. И с каждым днем становился все опаснее. Он мог бы поглотить Квебек, а у нас не было сил его остановить. За этот год мы соорудили ловушку. И очень осторожно, очень мягко, очень тихо направляли монстра в ту сторону.

Он подался вперед.

– Вы можете меня арестовать. Наверное, даже обязаны это сделать. Но знайте: если вы это сделаете, то тем самым уничтожите наш единственный шанс.

Он поднял палец, указуя им в потолок. Потом опустил его и сжал пальцы в кулак.

Когда он заговорил снова, слова его звучали размеренно.

– Риск огромен. Я с вами согласен. У нас всего один шанс. Но знаете что? У нас не оставалось выбора. У меня не оставалось. Мы проиграли. И не думайте, что я не осознаю цену, которую заплатили за мое решение другие люди.

– Но если все сработает… – снова встрял Залмановиц, сделал паузу, давая судье возможность прервать его, и удивился, когда она позволила ему продолжать. – Если все сработает, картель будет уничтожен. Наркоторговля будет подорвана, если вообще не пресечена. Мы выиграем войну.


Судья Корриво посмотрела на главного прокурора. По существу, до этого момента она игнорировала его. Отстраняла его от участия в разговоре. Но теперь она увидела прокурора свежим взглядом.

Он был прав.

Более того. Судьба провинции – мужчин, женщин и детей, рожденных и нерожденных, – настолько беспокоила его, что он пожертвовал карьерой. И возможно, даже свободой.

А это гораздо больше всего, что сделала она.

Чем дольше она смотрела на него, тем более неловко чувствовал себя Залмановиц, слегка поеживаясь под ее неумолимым взглядом. Неожиданно в ее глазах появилось мягкое, доброе выражение.

Потом она повернулась к Гамашу, и перед ее мысленным взором побежали заголовки газет, один отвратительнее другого. Материалы Enquête[39] по телевидению. Вопросы, выкрикиваемые старшему суперинтенданту репортерами, окружившими его. Почуявшими кровь и потроха. Надеявшимися прыгнуть на него через ограждение и наброситься со своими острыми вопросами и двусмысленными намеками.

Они заявляли, что новый глава Квебекской полиции не на своем месте. Он некомпетентен. Может быть, он хороший человек, однако его лучшие годы позади. И может быть, начали поговаривать в последнее время, не такой уж он и хороший. При нем преступность расцвела пышным цветом. Может, он в доле, как и его предшественник.

Гамаш принимал все это и кое-что другое. Но именно на это он и надеялся. Он умышленно создавал образ Квебекской полиции, как и свой собственный. Картель должен был уверовать, что от него не исходит никакой угрозы.

Квебек превратился в Додж-Сити, а Маршал Диллон[40] дремал.

Но он не дремал. Он ждал. И ждал. И тихо копил силы.

Судья Корриво поняла кое-что еще: старший суперинтендант не одинок в этом деле. Его план не мог осуществиться без участия по меньшей мере нескольких старших офицеров. Небольшой группы мужчин и женщин.

Маленькой. Но мощной.

– Вы знаете, кто глава картеля? – Судья Корриво уставилась на Гамаша. – Конечно знаете. Это обвиняемое лицо? – Она задумалась на секунду и покачала головой. – Какая-то бессмыслица. Обвиняемое лицо пришло к вам с признанием в убийстве, верно? Если только вы не лжете.

Она перевела взгляд с Гамаша на Залмановица.

– Нет-нет, именно обвиняемое лицо убило Кэти Эванс, – заверил ее Гамаш.

На сей раз Барри Залмановицу удалось убедительное выражение лица, свидетельствующее о его непричастности. Но он был удивлен.

Еще одна ложь, причем такая, которая теперь, вероятно, не имела значения. Столько дерьма летало вокруг. Так зачем лгать попусту? Он вспомнил тихий разговор Гамаша и его заместителя несколько минут назад.

Он вспомнил, как Гамаш осел на скамью и опустил голову.

Конец был не за горами. Он уже наступил. Дьявол находился среди нас.

И все зависело теперь от судьи Корриво. Она понимала, что ее обманывали. Не только в ее кабинете, но и в зале суда. Это было одно из самых тяжких преступлений. Клятвопреступление. Обман правосудия. Никто не знал этого лучше, чем трое людей в комнате. Нельзя было сбрасывать со счетов и ее угрозу арестовать Гамаша за убийство. Хотя все они понимали, что у этого обвинения в суде не будет шансов.

Его намерение, пусть и ошибочное, состояло в том, чтобы спасать жизни, а не губить.

Но клятвопреступление? У такого обвинения были все шансы.

Они сидели молча, пока Морин Корриво решала, как ей поступить. Арестовать их? Объявить процесс недействительным? Освободить обвиняемое лицо? Все это она должна была бы сделать. Никто не знал этого лучше, чем трое человек в комнате.

Она сидела абсолютно неподвижно, но они слышали ее дыхание. Дыхание человека, только что поднявшегося по крутой лестнице.

– Мне нужно время, – сказала она. – Чтобы обдумать то, что вы мне сказали.

Она встала, и они поднялись вслед за ней.

– Я вернусь к вам с моим решением до возобновления процесса завтра утром. В восемь. Думаю, вы знаете, каким, скорее всего, оно будет. Приготовьтесь.

– Да, ваша честь, – сказал Гамаш. – Спасибо, что выслушали нас.

Она пожала ему руку, потом сказала, обращаясь одновременно к Гамашу и к главному прокурору:

– Я сожалею.

Когда дверь закрылась, Гамаш посмотрел на часы и поспешил по коридору. Залмановиц не отставал, делая широкие шаги.

– Это прозвучало не слишком обнадеживающе, – сказал он. – Она собирается нас арестовать, да?

– Я тоже так думаю, – ответил Гамаш. – У нее нет выбора. Мы сами это спровоцировали и просчитали последствия. Но мы не знали, что судья Корриво сделает то, что она сделала сейчас.

– Привлечет нас к ответу? – спросил Залмановиц.

– Нет, – ответил Гамаш и посмотрел на прокурора. – Отпустит нас. – Он протянул руку. – Здесь я вас покидаю.

– Можно мне с вами?

– Вы, месье, сделали более чем достаточно. Что бы ни случилось дальше, на вас обрушат горы презрения те самые люди, о которых вы заботились. Коллеги. Друзья. Может быть, семья. Я надеюсь, в душе вы знаете, что поступили правильно.

Барри Залмановиц постоял молча несколько мгновений, потом слабо улыбнулся: