Стеклянный отель

– Алкайтиса сегодня утром арестовали. – Оскар почувствовал в ее дыхании запах мятной жвачки.

Он схватился за край стола.

– За что? – с трудом спросил он.

– Говорят, мошенничество с ценными бумагами. Ты знал, что он просил меня уничтожать документы? – спросила она.

– Какие?.. – У Оскара перехватило дыхание, но она, казалось, ничего не замечала.

– Отчеты о счетах, – ответила она. – Служебные записки. Письма. Теперь понятно, почему сюда пришли копы. Погоди. – На ее столе зазвонил телефон. – Офис Джонатана Алкайтиса. – Она слушала, наморщив лоб. – Нет, конечно, нет, я понятия не имею. – Симоне судорожно вдохнула и положила телефонную трубку. Телефон снова зазвонил, потом опять, загорелись индикаторы разных линий. – Он назвал меня сучкой и повесил трубку, – сообщила она Оскару и переключилась на другой звонок, освободив первую линию, по которой тоже сразу начали звонить. – Офис Джонатана Алкайтиса, – ответила она. – Я знаю об этом не больше вас. Мы… я буквально только что узнала. Я знаю. Я… – Она поежилась и осторожно положила трубку на место. Теперь загорелись сразу все шесть линий, и зазвучала какофония из звонков.

– Не отвечай больше, – сказал Оскар. – Ты этого не заслужила.

– Думаю, об этом и так уже сообщили во всех новостях. – Симоне выдернула из розетки телефонный провод, и они молча посмотрели друг на друга.

– Я пойду, – сказал Оскар. Он зашел на 17-й забрать свое пальто. Он был слишком взбудоражен, чтобы стоять и ждать лифт, поэтому решил спуститься по лестнице. Он шел быстро, почти бегом, и чуть не споткнулся о Джоэль, которая сидела в пролете 12-го этажа, вытянув ноги и закрыв глаза.

– Ты умерла? – спросил Оскар.

– Может быть. – Голос Джоэль звучал безжизненно.

– С тобой все в порядке?

– Ты серьезно?

– Я хотел спросить, – пояснил Оскар, – ты просто решила присесть, или у тебя сердечный приступ или что-то вроде того.

– Не думаю, что у меня сердечный приступ.

– Если я оставлю тебя здесь и пойду дальше, ты не спрыгнешь с моста?

– Его арестовали, – сказала Джоэль.

– Да.

– Муж узнает, если еще не узнал, и скажет: «Господи, представляешь, что случилось?», и мне придется или соврать ему в лицо, но это не сработает, потому что он не идиот, или сказать: «Да, дорогой, вообще-то, представляю».

Оскар молчал.

– Ты никогда не задумывался, почему выбрали именно нас? – спросила Джоэль. – На 17-м этаже?

Она все так же сидела с закрытыми глазами. Оскару пришла мысль, что с ней уже могло связаться ФБР и она записывала их разговор. Чего не сделает мать маленьких детей, чтобы избежать тюрьмы?

– Я имею в виду вот что, – продолжила Джоэль, – мне было бы очень интересно узнать твое мнение: как он понял, что мы согласимся? Любой бы согласился, если бы ему дали много денег, или в нас самих были определенные склонности? Может, он посмотрел на меня и подумал: Эта женщина не сильно озабочена моралью, она, наверное, согласится поучаствовать в…

– Мне надо идти, – прервал ее Оскар. – Я себя не очень хорошо чувствую.

Он переступил через ноги Джоэль и побежал дальше, преодолевая один этаж за другим. Что-то кошмарное было в лестничных пролетах небоскреба, в бесконечной спирали из дверей и площадок. Когда Оскар вышел из боковой двери в лобби, вокруг него собралась небольшая толпа, не меньше двух десятков человек, пытавшихся попасть внутрь. У него скрутило живот. Это были инвесторы Алкайтиса. Некоторые из них плакали. Другие вступили в перепалку с охранниками, которые тоже собрались в кучку и выглядели смущенными и растерянными.

– Послушайте, – объяснял один из них, – я вам сочувствую, но нам нельзя никого…

– Ты. – Одна из женщин указала на Оскара. – В какой компании ты работаешь?

– Cantor Fitzgerald, – ответил Оскар. Это было первое название, которое пришло ему в голову.

– Не знал, что здесь есть офисы Cantor Fitzgerald, – сказал кто-то, но Оскар уже вышел на тротуар, где собиралась еще одна толпа: у бордюра припарковались машины, заблокировав движение, сновали люди с камерами, ослеплявшими вспышками света, журналисты обступали каждого, кто выходил из здания.

– Вы работали на Джонатана Алкайтиса? – спросили у него.

– На кого? – переспросил Оскар. – О господи, конечно же, нет.





2.


Оскар прошел мимо Оливии Коллинс, но Алкайтис проводил встречи только на 18-м этаже, и она никогда не бывала на 17-м поэтому не узнала его. Она стояла в лобби вместе с другими инвесторами и пыталась разобраться в новой реальности. Все происходившее вокруг – плачущие инвесторы, репортеры, фургоны новостных каналов, подъезжавшие к зданию, – напоминало дурной сон.

За несколько часов до этого ее разбудил телефонный звонок. «Моника, извини, – сказала она после минутного замешательства, – я спала и не совсем понимаю…» Она замолчала и помрачнела, пытаясь понять, о чем говорит сестра. «Моника, ты что, плачешь?» – спросила она. Она сидела на кровати в своей любимой маленькой квартире, которую снимала по большей части на проценты со вкладов у Алкайтиса, в то время как Моника говорила ей, что никаких вкладов не существовало, и это никак не укладывалось в голове. Оливия медленно встала – от резких движений у нее иногда кружилась голова – и поспешно достала из шкафа непромокаемые сапоги, сумку, которую всегда собиралась вешать на крючок, но никогда этого не делала, и зимнее пальто. «Моника, – оборвала она сестру на полуслове, – я сейчас пойду в его офис и попробую все узнать. Я тебе перезвоню позже».

В такси она накрасила губы яркой помадой и повязала на голову шелковый платок, чтобы придать себе решимости. Она надеялась попасть в офис Джонатана, поговорить с кем-нибудь, но, как выяснилось, была в своем желании не одинока. Рядом с лобби Gradia Building собиралась целая толпа. «Это все мои сбережения, – кричал мужчина в лицо одному из охранников, – вы должны меня пропустить, мне надо хоть с кем-то поговорить, это вопрос жизни и смерти!», но четверо охранников стояли у турникетов и явно не намеревались никого пускать внутрь. Оливия стояла у дверей, с тревогой наблюдая за взбешенной толпой.


– Вы что, не понимаете? – Мужчина обращался к охраннику, на вид совсем молодому, хотя, сказать по правде, теперь большинство людей казались Оливии молодыми. – У меня украли все деньги.

– Я понимаю, сэр, но…

– Успокойтесь, – сказал охранник женщине, говорившей ему что-то прямо в лицо.

– Я не успокоюсь, – ответила она ему, – не надо меня успокаивать.

– Мэм, я сочувствую, но…

– Но что? Но что?

– Что я могу сделать, мэм? Пустить толпу разъяренных людей осаждать восемнадцатый этаж? – Охранник покрылся испариной. – Я просто делаю свою работу. Я делаю свою работу. Отойдите на шаг, пожалуйста.

Оливия подошла поближе, когда другая женщина отступила назад.

– Я подруга мистера Алкайтиса, – сказала она.

– Тогда позвоните в офис, чтобы к вам кто-нибудь спустился, – ответил ей охранник.

Она вновь и вновь набирала номер Алкайтиса, но никто не брал трубку. Какая подлость. Она представила, как они прячутся за закрытыми дверями, слышат звенящий телефон, но не берут трубку. Других номеров она не знала. Она еще долго стояла в лобби посреди человеческого водоворота, заговаривала с другими, и поначалу ее утешало присутствие других людей, которые тоже остались без денег и были в шоке, но спустя какое-то время атмосфера уныния и ярости стала невыносимой, и она поймала такси – последнее такси в обозримом будущем, думала она, глядя на цифры на счетчике, – и вернулась в свою квартирку на окраине.

После кромешного ада в лобби Gradia Building ее дом казался необычайно тихим и спокойным. Оливия закрыла дверь и молча стояла в тишине. Она положила ключи на кухонный стол, села, выпила стакан воды и попыталась примириться с новым положением вещей. После сосредоточенных поисков она нашла последнюю выписку со счета и внимательно ее изучила. До сегодняшнего дня у нее было два источника дохода: инвестиции в фонде Алкайтиса и социальное обеспечение. Глядя на цифры, она решила, что если будет очень экономной, то сможет прожить в своем доме еще два месяца.





3.


На Нью-Йорк уже опустилась тьма, но в Лас-Вегасе было только три часа дня, и Леон Превант, руководитель судоходной компании, который, на свое несчастье, когда-то встретился с Алкайтисом в баре отеля «Кайетт», сидел на совещании, уже давно себя исчерпавшем, но никак не кончавшемся. В его кармане завибрировал телефон.

– Извините, – сказал Леон присутствующим, – срочный звонок. – Хотя и не знал наверняка, срочный ли. Он осознал свою ошибку, когда вышел из кабинета. Леон участвовал в этой конференции уже пятнадцать лет, и на его бейдже по-прежнему было указано название компании, хотя он работал консультантом и его контракт истекал в следующем месяце. Его начальнику велели заморозить контракты с консультантами, «пока дела на горизонте не пойдут на лад», но когда это случится? Леона уволили два года назад, с началом поглощения, и теперь, к концу 2008 года, корабли пересекали океан заполненными только наполовину или даже меньше и могли быть зафрахтованы по цене трети от прошлогодней. Горизонт на суше и на море был затянут облаками и туманом. Иными словами, сейчас было не лучшее время, чтобы остаться без консультаций на совещаниях, пускай даже безжизненных совещаниях, которым пора было закончиться еще двадцать минут назад. Ему звонила бухгалтер. Что бы она ни собиралась ему сообщить, это явно могло подождать, поэтому он перевел звонок на голосовую почту, медленно сосчитал до пяти и вернулся в кабинет, извинившись за отсутствие.

– Все в порядке? – Его начальник Д’Амбросио по-прежнему с мрачным видом изучал отчет, который ему дал Леон.

– Все отлично, спасибо. Если вы успели вникнуть в цифры… – Он надеялся, что все быстро посмотрят на цифры и согласятся обсудить их позже, но совещанию, судя по всему, было суждено длиться вечно.

– Увы, мы успели, – сказал Д’Амбросио. – Просто безумие.

– Что ж. Как видите, перед нами возникла серьезная проблема в виде избытка мощностей.

– Самое мягкое заявление с начала чертова двадцать первого века, – язвительно откликнулся кто-то.

– Разумеется, это коснулось не только нас. Сегодня утром у меня был интересный разговор с другом из CMA. У них простаивают суда рядом с побережьем Малайзии.

– Просто стоят? – Миранда была младшей коллегой Леона в Торонто, а затем в офисе в Нью-Йорке, до того как его перевели в статус консультанта. Теперь она получила бывшую должность Леона, его офис и телефонный номер – все, за исключением его прежней зарплаты.

– Пока да. Просто стоят и пережидают.

– Любопытная мысль, – сказал Д’Амбросио. – Любопытная в том плане, что, наверное, она лучшая среди всех плохих вариантов.

– Тогда у нас получится странная призрачная флотилия. – Это сказал Дэниел Парк, который работал с Леоном в Торонто и теперь возглавлял отдел в Азии. – Так, может, мы просто спишем в утиль пару старых кораблей?

– Мне кажется, это будет гарантированное решение временной проблемы, – сказала Миранда.

– Но этот период спада, – возразил Парк, – этот хаос, назовите как угодно…

– Период затянувшейся неопределенности, – вставил ироничным тоном один из европейских представителей, процитировав утренний доклад. Он был из Германии и появился в компании относительно недавно. Леон не запомнил его имени.

– Да, верно, какие эвфемизмы ни придумывай, такая ситуация может длиться годами. Готовы ли мы несколько лет обслуживать флот невостребованных кораблей у побережья Малайзии?

– Для обслуживания не надо много персонала, – сказал Леон. – Основная часть экипажа, всего несколько человек на борту, чтобы держать суда на плаву.

– Тогда, может быть, мы должны установить временной лимит, – отреагировал немец.

Вильгельм, вспомнил Леон, его звали Вильгельм, но какая у него была фамилия? Его беспокоило, что он не мог ее вспомнить. Раньше он знал всех руководителей старшего звена.

– Может, сейчас мы поставим корабли на якорь и вернемся к этому вопросу через год-два, и если они нам больше не понадобятся, спишем их.

– Звучит как разумное предложение, – сказал Д’Амбросио. – Есть другие идеи, возражения?

– Остается вопрос новых судов «Панамакс», – произнесла Миранда.