Стеклянный отель

Когда Леон в последний раз прохаживался по комнатам, в них витал дух запустения, словно дом уже попрощался с ними. Они оставили большую часть мебели и вещей – календарь на стене на кухне, кофейные чашки в шкафу, книги на полках, – но комнаты казались опустевшими и заброшенными. Леон никогда не думал, что они с женой примкнут к числу людей, бросивших свой дом. Ему представлялось, что такой поступок ложится на человека печатью позора, но, стоя на подъездной дорожке в утреннем свете в день побега, едва ли не праздновал триумф. Леон отъехал от дома, несколько раз повернул, и вот они оказались на дороге, навсегда покинув привычные места.

– Леон, – сказала Мари, будто делилась с ним восхитительной тайной, – ты заметил, что я оставила входную дверь открытой?

Он искренне обрадовался ее словам. Почему бы и нет? У них не было никаких причин думать, что они смогут продать этот дом. Страна была наводнена более новыми и красивыми домами, в пригородах простаивали целые жилые комплексы. Их долг по ипотеке превышал себестоимость дома. Было так приятно думать, что, оставив дом открытым, они внесли в мир долю анархии. Они знали, что никогда не вернутся обратно, и в этой мысли была особая прелесть. Ему больше не придется стричь траву на газоне или подравнивать садовую изгородь. Плесень в ванной комнате наверху больше не будет его заботой. У них больше не будет соседей. (Тут начинались сомнения по поводу их плана, который, очевидно, не был так уж прекрасен, но казался лучшим среди всех безрадостных вариантов событий. Он взглянул на Мари на заднем сиденье и подумал: теперь нас только двое. Дом был нашим врагом, но он связывал нас с миром. Теперь мы в свободном плавании.)



Последние пару дней, когда они покинули Флориду и ехали на юг, Мари была немного отстраненной, но он знал, что так она переживает стресс – избегая общения, ускользая, замыкаясь в себе, – и к концу недели она вернулась к нему. Они привыкали готовить на крохотной кухне в трейлере, но спустя неделю жизни на колесах наткнулись на дайнер. Пообедать едой, которую они не приготовили сами, казалось им теперь крайне экстравагантным занятием. Они отметили неделю со дня своего побега имбирным лимонадом: Леон был за рулем, а Мари принимала лекарства, которые не сочетались с алкоголем.

– О чем ты думаешь? – спросил он, пока они ели жареную курицу в соусе.

– Об офисе, – ответила она. – Вспоминаю, как я работала в страховой компании.

– Я тоже до сих пор думаю о своей прошлой работе, – сказал он. – Если честно, такое ощущение, что у меня началась совсем другая жизнь.

Работая в судоходной компании, он чувствовал себя подключенным к электрическому току, который освещал целый мир. Теперь, когда он проводил дни в трейлере и ехал куда глаза глядят, он испытывал совершенно другие чувства.



Они провели то лето в основном в палаточном лагере в Калифорнии, недалеко от города Осеано на центральном побережье. Южная часть пляжа выходила к дороге, люди ездили по дюнам на квадроциклах, и моторы издавали на расстоянии высокий жужжащий звук, как жуки. По четыре-пять раз в день на пляж приезжала «Скорая помощь» из-за несчастных случаев с водителями квадроциклов. Но к северу на пляже было спокойно. Леону нравилось здесь бродить. Между Осеано и Писмо-Бич, ближайшим городом вверх по побережью, не было большой разницы. Оба они растянулись на одинокой полосе в Калифорнии, богом забытом побережье с черным песком. Земля здесь потемнела от смолы. По вечерам на пляж слетались стаи куликов и так быстро бегали по песку, что, казалось, на дюйм отрывались от земли и парили в воздухе, их лапки словно смазывались в движении, как у зверей в мультсериале про Дорожного бегуна. Это выглядело комично, но в то же время было трогательно наблюдать, как они все разом меняли направление.

Леон и Мари почти каждый вечер ужинали на пляже. Мари была счастливее всего, когда смотрела на океан, и Леону тоже здесь нравилось. Он старался сделать так, чтобы она проводила побольше времени на пляже, где горизонт был бесконечным, а птицы смешно бегали, как в мультфильмах. Ему не хотелось, чтобы она чувствовала никчемность их жизни. Далеко на горизонте проплывали грузовые суда, и он любил гадать, каким маршрутом они направляются. Ему нравилась бесконечная перспектива Тихого океана здесь, где между Леоном и Японией не было ничего, кроме кораблей и воды. Смогут ли они туда попасть? Конечно, нет, но сама мысль была ему приятна. В своей прошлой жизни он пару раз ездил туда в командировку.

– О чем ты думаешь? – спросила однажды тихим вечером на пляже Мари. Они жили в Осеано уже два месяца.

– О Японии.

– Надо было мне съездить с тобой, – сказала она. – Хоть разок.

– Честно говоря, поездки были скучные. Просто деловые встречи. Я почти ничего не успел увидеть.

Кое-что он все же видел. Ему там понравилось. Однажды он взял два выходных, чтобы посетить Киото, где цвели вишневые деревья.

– Все равно, я бы просто съездила посмотреть.

Они оба понимали без слов: ни один из них больше не покинет этот континент.

Вдали темным прямоугольником в сумерках виднелся контейнеровоз.

– Я не совсем так представлял нашу жизнь на пенсии, – сказал Леон, – но ведь могло быть хуже, правда?

– Гораздо хуже. Было гораздо хуже до того, как мы уехали из дома.

Он надеялся, что кто-нибудь сделал ему одолжение и спалил их дом дотла. С объективной точки зрения масштаб катастрофы был огромным – «у нас был дом, и мы его потеряли», – но в то же время было такое облегчение в том, что больше не нужно думать о доме, о головокружительных ипотечных платежах и вечном ремонте. И в этой нестабильной жизни бывали моменты подлинной радости. Он любил сидеть на пляже с Мари. Хотя они многое потеряли, он был рад, что может находиться рядом с ней.

Но теперь они были гражданами призрачной страны, о которой в своей предыдущей жизни он имел лишь смутное представление, страны на краю пропасти. Разумеется, он всегда знал о стране теней. Он видел ее передовые посты, которые сильнее всего бросались в глаза: убежища из картонных коробок под мостами, палатки, мелькавшие в кустах вдоль дороги, дома с заколоченными дверями, но светом в окнах наверху. Он всегда смутно знал о жителях этой страны, людях, которые оказались за гранью общества, вступили на территорию без удобств и права на ошибку; они ездили автостопом с рюкзаком, в который помещались все их пожитки, собирали бутылки на улицах в разных городах, стояли на Лас-Вегас-Стрип в футболках с надписью «девушки в вашем номере за 20 минут», они были этими девушками в номере. Он видел страну теней, ее окраины и блокпосты, но никогда не думал, что будет иметь с ней хоть что-то общее.

В стране теней каждую ночь приходилось ложиться спать с таким сильным страхом, что Леону он казался почти физически ощутимым, как злобный зверь, поглощающий свет. Он лежал рядом с Мари и напоминал себе, что в новой жизни у него нет права на ошибку или неудачу. Что с ней станет, если с ним что-нибудь случится? Мари в последнее время чувствовала себя не очень хорошо. Страх всей тяжестью наваливался ему на грудь в темноте.





3.


– Как поживаешь на пенсии? – спросила Миранда. Они сидели в ее офисе, который раньше принадлежал начальнику Леона. Сейчас он казался ему больше, чем прежде. Прошло несколько дней после того, как она позвонила ему в Колорадо, и он бросил работу в Marriott – срочное дело по семейным обстоятельствам, сказал он начальнику, надеясь, что еще сможет вернуться, – и поехал в трейлере в Коннектикут, где они припарковались во дворе одного из друзей Мари по колледжу.

– Не жалуюсь, – ответил Леон.

Миранда вроде бы не знала, что он был одним из инвесторов Алкайтиса, хотя вся информация лежала в открытом доступе. В интернете появилось его заявление об ущербе; нельзя сказать, что он особенно сокрушался по этому поводу, но предпочел бы ничего не писать, если бы знал, что теперь его увидит каждый, кто наберет в Google имя Леона.

– Совсем никаких жалоб?

Он улыбнулся.

– Я продемонстрировал чересчур много энтузиазма по телефону?

– Скажем так, я не заметила никаких колебаний, когда тебе предложили бросить праздную жизнь и вернуться к консультированию.

– Ну что ж, – сказал Леон. – Иногда отдыха на пенсии бывает, прямо скажем, многовато.

– Именно поэтому я не хочу уходить на пенсию.


Миранда просматривала папку с файлами. «Я тоже не планировал уходить на пенсию», – подумал, но не стал говорить вслух Леон, потому что решил не показывать отчаяния или горечи, а на вопрос, почему он последние десять лет живет в трейлере, отвечать, что они с Мари устали от хлопот из-за дома и решили исследовать мир. Миранда передала ему папку с надписью «Винсент Смит». Неужели Миранда когда-то была его ассистенткой или он это выдумал? Он смутно припоминал годы, когда проводил все время в дороге, а Миранда занималась организацией его поездок, но теперь было трудно узнать ту тихую девушку в гендиректоре, одетом в безупречный костюм стального цвета и попивавшем чай, который ей подал секретарь.

– Пока изучай материалы, – сказала она. – Само собой, они строго конфиденциальные, но ты можешь взять их домой почитать. Я знаю, ты давно не был в курсе дела, поэтому, если появятся вопросы, обращайся. После твоего ухода у нас изменились некоторые процедуры.

Давно не был в курсе дела? «Да, – подумал он, – можно и так сказать». Он столько лет не был здесь, что ощущал некоторую растерянность. Последний час он расхаживал по успокаивающе знакомым коридорам и пожимал руки людям, которые даже не представляли, насколько им повезло.

Он откашлялся.

– Ты сказала по телефону, что проводить допрос будет человек из отдела безопасности, – сказал он. – В чем будет моя задача?

– Да, проводить допрос будет Майкл Сапарелли, – ответила Миранда. – Он на прошлой неделе созвонился с капитаном и составил для нас предварительное досье. Признаться честно, я глубоко его уважаю. Он работал в полиции Нью-Йорка. Не то чтобы я сомневаюсь, что он хорошо справится со своей работой, – просто считаю, что на допросах должен присутствовать еще один свидетель.

– Боишься, что они попытаются замять дело?

– Скорее, хочу устранить даже малейший соблазн его замять. – Миранда отхлебнула чай. – Не сказать, что я сомневаюсь в порядочности Сапарелли, вовсе нет. Но компания – это как национальное государство. У каждой – своя отдельная культура.

Леон подавил в себе легкую вспышку раздражения – неужто его бывший административный ассистент будет читать ему лекции про корпоративную культуру? – но, с другой стороны, она была права.

– Я посвятила свою профессиональную жизнь этой компании, – продолжила Миранда, – но если говорить об изъянах в ее культуре, я бы отметила некоторое нежелание признавать вину. Хотя, в общем-то, это свойственно всему корпоративному миру, но все равно немного угнетает.

– Поэтому, если компания могла хотя бы потенциально предотвратить то, что случилось с мисс Смит…

– …я бы хотела знать об этом, – продолжила Миранда. – Послушай, если бы я запросила у нас отчет о проблеме избыточных мощностей, гарантирую, мне бы прислали двадцать страниц про экономическую ситуацию и буквально ни слова о том, что можно просто слегка изменить управление флотом.

– Я буду твоими глазами и ушами, – сказал он.

– Спасибо, Леон. Ты точно не против уехать завтра?

– Совсем нет. С удовольствием снова уеду на пару дней из страны. Позже он, правда, устыдился этих слов. В тот вечер он изучил подробности дела. Винсент Смит: 37 лет, гражданка Канады. Помощница повара на Neptune Cumberland, 370-метровом контейнеровозе класса «Неопанамакс», ходившем по маршруту Ньюарк – Кейптаун – Роттердам. Как правило, она работала в море по девять месяцев и брала отпуск на три месяца; постоянного адреса у нее не было, что не редкость для моряков с подобным рабочим графиком. В течение пяти лет она курсировала между морем и землей и однажды ночью пропала недалеко от побережья Мавритании.

Пока единственным подозреваемым по делу о ее исчезновении был Джеффри Белл. Досье на Джеффри Белла: родом из Ньюкасла, что немедленно заставило Леона Преванта подумать совсем о другом континенте и классе судов – корабли класса «Ньюкаслмакс» размером пятьдесят на триста метров, крупнейшие в порту Ньюкасл в Австралии, – но нет, Ньюкасл Белла был тем самым английским Ньюкаслом, Ньюкаслом-апон-Тайн. Сын бывшего шахтера и продавщицы, получил сертификат матроса и несколько лет проработал в Maersk, потом еще в двух компаниях и наконец устроился в Neptune-Avramidis, а на Neptune Cumberland ему присвоили ранг третьего помощника капитана. Его карьера была ничем не примечательна и не привлекла бы внимания, если бы он не встречался с Винсент незадолго до ее смерти.



Два человека рассказали капитану, что слышали, как она с кем-то громко спорила в каюте в свою последнюю ночь на корабле. Судя по записям с камер наблюдения, вскоре после ссоры она вышла из комнаты, пересекла несколько коридоров и поднялась по лестнице наружу на палубу C, хотя экипажу велели оставаться в помещениях, пока не улучшится погода. На этом корабле было слепое пятно без камер – в углу на палубе C. На записи было видно, как она завернула за угол и пропала. Камеры также зафиксировали, как спустя тридцать пять минут Джеффри Белл прошел по тем же коридорам в тот же угол на палубе C и вступил в область слепого пятна. Он вернулся в поле зрения камер через пять минут, но Винсент больше нигде не появлялась – ни на записях систем видеонаблюдения, ни где бы то ни было на борту или на земле. Белл сказал капитану, что отправился на ее поиски, но не смог найти. Капитану его слова показались неубедительными, но никаких свидетелей не было, равно как и тела, и доказательств. Первой остановкой после исчезновения Винсент был Роттердам, и там же Белл сошел с корабля.

– Само собой, – сказала Миранда в первом телефонном разговоре, – полиция даже не собирается проводить расследование.

Ближайшей страной, у берегов которой пропала Винсент, была Мавритания, но инцидент случился в международных водах, поэтому Мавританию он не слишком заботил. Винсент была родом из Канады, капитан корабля был австралийцем, Джеффри Белл – британцем, остальные члены экипажа – граждане Германии, Латвии и Филиппин. Корабль шел под флагом Панамы и с юридической точки зрения был плавучей частью панамской территории, но, разумеется, у Панамы не было ни желания, ни возможностей расследовать пропажу человека у западного побережья Африки. Она исчезла в никуда, потерялась в безымянном пространстве между странами.



Леон встретился с Майклом Сапарелли на борту самолета в Германию. За две минуты до того, как закрыли двери, вместе с несколькими опаздывающими пассажирами в салон ворвался запыхавшийся и раскрасневшийся мужчина на пороге среднего возраста и плюхнулся на сиденье рядом с ним.

– Охранники на досмотре были просто сумасшедшие, – сообщил он Леону. – Причем не в том смысле, что очень строгие, а буквально выжившие из ума. Они вручную проверяли сэндвичи. – Он протянул ему руку. – Извините. Добрый день. Я Майкл Сапарелли.

– Приятно познакомиться. Я Леон Превант.

– Вы же когда-то были воином дороги?

– Был, уже давно. – Раньше я даже не замечал, как пересекал океан.

– Лично я не выносил частых поездок. Для меня идеальные выходные – это когда вообще не нужно выходить из дома. Ну что ж. В чем ваша роль в этом деле?

В этот момент к ним подошел стюард с напитками, и возникла пауза, пока Сапарелли заказывал кофе, а Леон – имбирный лимонад со льдом.

– Отвечая на ваш вопрос, – просто наблюдатель. Вы проводите допрос, а я сижу и смотрю.

– Правильный ответ, – сказал Сапарелли. – Я могу выносить только напарников, которые молчат.

– Я понял, – сказал Леон как можно более дружелюбным тоном.

Сапарелли стал рыться в своем багаже. У него была большая сумка в стиле молодых людей лет двадцати с чем-то в кедах Converse, имеющих обыкновение доезжать в метро до Бруклина, но внезапно Леон осознал, что слишком долго не был в Нью-Йорке, и эти хипстеры за двадцать из его воспоминаний успели стать людьми среднего возраста. Они превратились в Сапарелли.

– Я поискал информацию про Джеффри Белла, – сказал Сапарелли. Он извлек из сумки записную книжку со страницами, которые были усеяны миниатюрными печатными буквами. – Похоже, когда его брали на работу, никто не изучил его биографию.

– А это входит в стандартную процедуру?

– Да, они должны это делать. Кто-то там облажался. В общем, я задействовал местные контакты, чтобы поднять записи об арестах, и похоже, что еще в Ньюкасле он был замешан в насилии. Ничего особенно ужасного, но его дважды арестовывали за драки в баре за год до того, как он стал работать в море.

– Вероятно, мы должны это учесть, – сказал Леон.

– Вот так удача, правда? Можно только надеяться, что не раскопаем чего-нибудь похуже.

Остаток рейса они почти не разговаривали. Леон снова перечитывал файлы, хотя и без того запомнил их содержание.