Стихи для мертвецов

Отец кивнул:

– Мэтт. Хороший парнишка. На подлодке служил… тогда, по крайней мере. На атомной.

– Вы не знаете, они в то время не ссорились по какому-либо поводу?

– Да они всегда были душа в душу. Мэтт, когда не его вахта, всегда с ней встречался. А когда это случилось, он находился в море на двухмесячном дежурстве, середина его срока.

– И вы говорите, работа ее устраивала?

– Эта работа значила для нее все. Ну и мы, конечно. И… и Мэтт.

– Вы бы назвали ее оптимистичным человеком в общем и целом?

– Вот тут вы можете дальше не копать, – сказал мистер Бакстер. – То же и копы спрашивали, так что позвольте сэкономить вам немного времени. Если наша Лиззи была несчастной, то она была чертовски хорошей актрисой. Работа. Бойфренд. Она даже прослушала месяцем раньше курс о личной безопасности. Ну вы знаете: самозащита, предотвращение взлома, всякое такое. Зачем человеку, который собирается покончить с собой, ходить на подобные курсы? – Он покачал головой. – Бессмысленно.

– Я понимаю, как вам досталось… а бессмысленность случившегося делала этот груз еще тяжелее. – Пендергаст немного помолчал. – Еще один вопрос. Вы говорите, Элиза жила в вашем доме. Ее комната в настоящее время занята кем-нибудь?

Супруги переглянулись. Потом муж отрицательно покачал головой.

– Вы не возражаете, если я посмотрю?

Короткое молчание, потом Гарольд Бакстер поднялся:

– Я вам покажу.

Они втроем поднимались по лестнице, когда с улицы донесся неожиданный взрыв ребячьего визга и криков.

– Все вокруг меняется, – сказал Бакстер. – Много молодежи сюда переезжает. Мы думали о переезде, но не хватает духа оставить Гроув… и наш дом.

Пройдя до половины коридора, он остановился, открыл дверь и махнул рукой:

– Мы здесь ничего не меняли.

Пендергаст вошел в комнату – светлое жизнерадостное помещение, выкрашенное в канареечно-желтый цвет, с кроватью под балдахином и светлой деревянной мебелью. На стенах висели две акварели, изображающие пляжные сцены, на прикроватном столике стояли фотографии в рамочках. Пендергаст огляделся, обратив внимание, что мать умершей девушки осталась в дверях.

Он повернулся к хозяевам дома:

– Огромное вам спасибо. Мне нужна всего одна минута.

Когда ее муж ушел вниз, миссис Бакстер показала на пластиковый пакет, лежащий на прикроватном столике:

– Это ее личные вещи, которые полиция вернула нам, после того как Лиззи… из Мэна. Вчера полицейские попросили показать. Наверное, они их здесь и оставили.

Пендергаст подошел к столику, взял пакет. Внутри лежали маленький кожаный бумажник, колечко черненого серебра и золотая цепочка с медальоном, на котором был изображен святой с деревянным посохом.

– Апостол Иуда Фаддей, – сказала женщина.

Пендергаст покрутил медальон в руке:

– Святой покровитель проигранных дел.

– Элиза носила его с первого года в колледже. Почему – так нам и не объяснила. – Голос миссис Бакстер стал тихим и странным. – Я каждый день спрашиваю себя, почему она это сделала. Каждый день. Но ответа так и не получила. – Она всхлипнула. – Столько всего на свете, для чего она могла бы жить.

Пендергаст посмотрел на нее.

– Я знаю, вы все еще скорбите, – вполголоса произнес он. – И думаете, что должны были быть какие-то признаки или подсказки, которых вы с мужем не заметили. Но хотя это очень трудно, вы должны понять, что с подобными самоубийствами, произошедшими без всякой видимой причины, разобраться сложнее всего, ведь никто не объяснит, почему так случилось, это неподвластно пониманию. Чего вы ни в коем случае не должны делать, так это винить себя.

Пока он говорил, женщина внимательно смотрела на него. Потом внезапно шагнула вперед и обеими руками обхватила руку Пендергаста, сжав его пальцы на медальоне.

– Возьмите его, – сказала она.

Пендергаст вопросительно посмотрел на нее:

– Миссис Бакстер, я…

Она резким жестом заставила его замолчать:

– Пожалуйста. Мне кажется, вы – тот, кто кое-что знает о проигранных делах.

После этого она развернулась и последовала вниз по лестнице за своим мужем.

Пендергаст несколько секунд стоял неподвижно, потом спрятал медальон в карман пиджака и тут же вытащил пару латексных перчаток. Он положил на прежнее место пакет с вещами Элизы и начал быстро двигаться по комнате, исследуя всякие мелочи, парфюмерию, книги в небольшом шкафу. Как и сказала мать Элизы Бакстер, полицейские тут уже побывали – он видел сбивающие с толку отпечатки их обуви на полу, потревоженную пыль на письменном столе. Это раздражало (даже по прошествии стольких лет он бы предпочел войти в комнату в ее нетронутом состоянии), но было ожидаемо. Снизу донесся звук дверного звонка. Пендергаст начал выдвигать ящики один за другим – комод, ночная тумбочка, трюмо, – быстро просматривая их содержимое и стараясь ничего не нарушить.

Снова звук шагов на лестнице, на сей раз более тихих. Пендергаст снял перчатки и сунул их в карман за секунду до того, как агент Колдмун – в темно-сером костюме – появился в дверном проеме. Он немного запыхался, на висках выступили капельки пота. Вместе с ним в комнату вплыл запах, незнакомый Пендергасту, какая-то смесь паленой кошачьей шерсти и масляной кислоты.


– Агент Колдмун, – сказал Пендергаст, делая шаг вперед. – Как я вижу, сегодня вы одеты. Очень рад видеть вас снова.

– И я рад, – ответил Колдмун, пожимая протянутую руку. – Хотя и надеялся встретиться с вами раньше.

– То есть на шестичасовом рейсе из Ла Гуардиа? Да. Ну, с учетом характера расследуемого дела я решил прилететь сюда без задержки и купил билет на вторую половину вчерашнего дня. – Пендергаст снова потянул носом воздух. – Я прошу прощения, не сочтите за грубость, но что это за необычный запах?

– Какой запах?

– Не знаю. Запах, который может остаться на одежде того, кто, скажем, прошел по дурнопахнущему нефтеперерабатывающему заводу.

– Я никаких запахов не чувствую, – холодно ответил Колдмун. – А теперь не будете ли вы добры ввести меня в курс дела?

– О, конечно. Фелиция Монтера, двадцати девяти лет, убита вчера приблизительно в четыре утра, вероятно во время пробежки трусцой перед работой – она работала медсестрой в медицинском комплексе «Маунт-Синай», и ее смена начиналась в шесть. Тело было спрятано в кустах неподалеку от прогулочного бульвара Майами-Бич, а несколько часов спустя его обнаружила пара, приехавшая провести здесь медовый месяц. На месте преступления почти никаких улик не обнаружено. Местная полиция уже допросила множество людей – сотрудников отеля, мусорщиков, жителей близлежащих домов, отдыхающих, – но пока никаких свидетелей не обнаружилось, и никто ничего не слышал, ни борьбы, ни крика. Миз Монтера недавно порвала со своим бойфрендом, но его не было в городе во время убийства.

– Вы видели тело?

Пендергаст кивнул:

– Первым делом с утра. На теле тоже никаких улик. Горло перерезано ножом, потом одним ударом топорика расколота грудина. Никаких признаков изнасилования или домогательств – все было проделано очень быстро. Кажется, у жертвы ничего не взято… кроме сердца, конечно. За исключением записки на могиле Элизы Бакстер и упоминания в ней о каком-то даре, никаких других мотивов убийства миз Монтеры не выявлено. Обнаружено несколько следов сандалий в крови, уходящих от места убийства, но ввиду преобладания в здешних местах подобного рода обуви у полиции мало надежды на поиски в этом направлении.

– Насколько профессиональной была работа ножом и топориком?

– Топорик свидетельствовал скорее о решительности, чем о каком-либо анатомическом или хирургическом опыте. Удар пришелся чуть в сторону от центра грудины. С другой стороны, рана на шее свидетельствует либо о высокой квалификации, либо об удаче – сонная артерия аккуратно перерезана, отчего жертва быстро истекла кровью.

Колдмун неторопливо кивнул:

– Есть какие-нибудь версии?

– Нет.

Молчание затянулось. Наконец Колдмун снова заговорил своим монотонным голосом:

– А как насчет связи между жертвой и самоубийством той, на чьей могиле оказалось сердце?

– Я не нашел никакой связи. Ни общих знакомых, ни общих интересов, ни рабочих, ни личных отношений. Возможно, жертву выбрали случайно. И потом, эта странная литературная отсылка в записке.

Пендергаст сделал паузу, но Колдмун не задал ожидаемого вопроса. Вместо этого он сказал:

– В записке также говорится о том, что другие тоже ждут даров.

Глаза у него оказались не карие, а скорее золотисто-зеленые. Пендергаст обратил внимание, что они блуждают по комнате, как у скучающего школьника.

– И это предполагает, что здесь имеется какая-то связь. – Пендергаст помолчал. – А значит, часы тикают и нам нужно заниматься делом. Поэтому я предлагаю разделиться и вести следствие в разных направлениях.

– Разделиться?

– Вы, например, могли бы расследовать обстоятельства смерти Монтеры – там еще много чего нужно выяснить, – а я займусь самоубийством Бакстер.

– Иными словами, я должен идти туда, где вы уже побывали.

– Вовсе нет, я только на минуту заглянул на место преступления. А нужно еще многое узнать о жизни миз Монтеры, о ее прошлом, ее знакомых, поговорить с ее экс-бойфрендом. Не исключено, что самую черную работу полиция для вас уже проделала. К тому же мне будет полезно увидеть все вашими глазами.

Глаза Колдмуна перестали обшаривать комнату и снова остановились на Пендергасте.

– Я бы предпочел работать рядом с вами.

Пендергаст посмотрел на него с изумлением:

– Это было бы неразумной тратой сил.

– Мы напарники, и у нас есть приказ работать совместно. Кстати, о приказах. Ответственный заместитель директора Пикетт попросил меня передать вам служебную записку.

Он вытащил из кармана и протянул Пендергасту запечатанный конверт, сложенный и слегка помятый.

Пендергаст молча взял конверт, вскрыл его и достал изнутри лист бумаги.



«СА Пендергасту:

В соответствии с моим вчерашним приказом вы должны тесно и непосредственно сотрудничать с агентом А. Б. Колдмуном, посвящать его лично во все направления следствия, куда бы они ни вели, осведомлять его обо всех ваших выводах или предположениях, вытекающих из данных следствия. Любое отклонение от этой схемы работы будет рассматриваться как неподчинение.

ОЗД Пикетт.