Стёртая

– А что снилось?

– Не помню, – вру я.

Пенни вздыхает.

– Я только лишь хочу помочь. Следующая больничная проверка у тебя в конце следующей недели, но, может быть, стоит сдвинуть ее на этот уик-энд.

– Нет! Мне просто надо… – как бы это выразиться помягче? – надо отвлечься, заполнить чем-то время и голову. А можно мне начать ходить в школу? Пожалуйста.

Она откидывается на спинку стула и пристально, словно ищет что-то, смотрит мне в глаза.

– Слишком рано. Сначала тебе нужно привыкнуть к дому. И…

– Пожалуйста. – Я не говорю о том, что не хочу оставаться дома наедине с мамой, Дракошей. Последние дни, проведенные в компании с ней и Себастианом, оказались едва ли не хуже кошмаров.

– Отвлечение – дело, конечно, хорошее, но тебе необходимо еще и перенаправление. Я дам тебе несколько упражнений, хорошо? Займись ими. Займись по-настоящему, всерьез, и тогда мы определим тебя в школу на следующей неделе. Договорились? – Пенни протягивает руку.

Смотрю на нее недоуменно. Сегодня четверг, до понедельника всего четыре дня.

– Ладно, договорились. – Я пожимаю ее руку.

Дверь в конце коридора приоткрывается. Это Эми. Наверно, ее послали узнать, почему я не вышла.

– Эми? – Пенни машет ей рукой. – Входи. Поможешь нам.

Под их руководством я придумываю себе «безопасное место», или «убежище». Представляю зеленый уголок с деревьями и цветами, где можно лежать на траве и смотреть на проплывающие в небе облака. Когда плохо, когда расстроена или напугана, я должна мысленно бежать туда. И делать это почаще, доводя до автоматизма. Легко и просто, правда?





Глава 11




– Ты точно справишься? – спрашивает мама уже от двери. – Сможешь присмотреть за ними обоими?

– Да, смогу. Я же тебе сказала, – отвечает Эми. – Иди.

Мне бы ее уверенность. Голова от шума только что не раскалывается. И как только такая кроха может производить столько шума? Мамммма, мамммма, маммммммма – и так без остановки.

Дверь закрывается. Я смотрю в окно. Мама и папа идут по дороге в паб. С ними папина младшая сестра, наша тетя Стейси, у которой, похоже, выработался полный иммунитет к воплям собственного сыночка.

Малыш судорожно вдыхает, готовясь к очередному приступу.

Эми склоняется над ним.

– Роберт, хочешь печеньку?

Он кривит рот. Она протягивает руки, и на заплаканном, мокром от слез личике проступает нерешительность. Эми поднимает его и несет в кухню. Через несколько секунд малыш с довольным видом гукает и хрумкает печенькой на полу.

– Как это у него получается? Минуту назад плакал и кричал, а теперь смеется.

– Ребенок, его легко отвлечь.

В кухню входит Себастиан и, бросив один взгляд на Роберта, отпрыгивает подальше, на безопасное расстояние.

– Киса? – малыш тянет к нему руки. – Киса!

Он бросает печеньку, поднимается, хватаясь за ножки стула, делает несколько шажков, шлепается на попу и, обескураженно оглянувшись, слезливо морщится.

– Все хорошо, Роберт! – Эми подхватывает его на руки и подносит к Себастиану, который как будто смирился со своей участью. – Погладь кису… вот так… – Она показывает малышу, как это делать, точно так же, как показывала мне в первый день. Но урок не идет впрок – поглаживания больше смахивают на удары, потом ладонь идет против шерсти. Себастиан спрыгивает со стола и исчезает, сбежав через дырку в двери.

Прежде чем Роберт успевает расплакаться, Эми садится, усаживает малыша на колени и начинает его щекотать.

По прошествии часа, наигравшись с дверцами шкафчиков и поколотив по кастрюлям деревянными ложками, Роберт начинает тереть глазки и засыпает у Эми на руках.

– Чай?

Я поднимаюсь, наливаю воды в чайник и ставлю на плиту.

Не вставая со стула, Эми поворачивается. Как и обещала маме, она наблюдает за нами обоими. Присматривает. Словно я могу обжечь пальцы о плиту или шлепнуться на попу, как Роберт.


Сестра Пенни сказала маме, что я как малое дитя. Но посмотрите на него – он не может учиться так же быстро, как я. Не может даже приласкать как надо кота. Свои первые шаги он делает уже несколько недель, но до сих пор падает. Ему больше года, но он почти не говорит.

На то, чтобы научиться ходить, мне после Зачистки понадобились считаные недели. Говорить полными предложениями я начала через пару недель после того, как произнесла первые слова. Да, верно, я училась быстрее многих, но даже самые медлительные из нас могли поддерживать разговор уже через месяц-другой.

Воспоминаний меня лишили, но тело, мышцы забыли не все. Вот так моя левая рука не забыла карандаш. Стоило мне взять его, как она поняла, что с ним делать. Проблема не в том, чтобы начать все заново. Проблема в том, что, найдя правильный рычажок, можно делать забытое. Кто знает, на что еще я способна?

Ставлю на стол чашку с чаем и сажусь.

– Рука затекла. Можешь подержать его немного? – спрашивает Эми, и я подсовываю руки под Роберта. Она устраивается удобнее, а малыш продолжает спать.

– Спасибо. Милый, правда?

Я с сомнением пожимаю плечами.

– Слишком шумный, когда бодрствует. Мне он больше вот таким нравится.

– Ты права. Как он хныкал, требуя мамочку.

– Мне показалось, она оставила его без особых колебаний. Улетели с мамой и не оглянулись.

– Да, мама с трудом его переносит.

Я это тоже заметила, причем проявилось это не только в очевидных вещах вроде того, что ребенок плакал, поскольку ему требовалось сменить подгузник. Желание уйти от малыша куда подальше возникло у нее едва ли не сразу после его появления. Именно она первой предложила пойти в паб, оставив дома нас троих.

– Почему?

– Даже не знаю, можно ли говорить.

– Что? Скажи.

Эми смотрит на меня молча, потом кивает.

– Ладно, но это семейная тайна. И ты не должна никому говорить.

Киваю.

– Хорошо.

– Прошлой весной, когда я была в сиделках, мне об этом рассказала тетя Стейси. Мама не знает, что я знаю. В общем, до того как папа и мама встретились, мама была с кем-то еще, и у них был ребенок по имени Роберт. Потом они разошлись. Стейси дружила тогда с мамой, так она и познакомилась с папой. Они поженились, а Роберт умер. Вот почему и Стейси назвала сына Робертом. Хотела как лучше, но мне кажется, что мама, когда видит его, думает о своем умершем сыне.

– Ужасно! – У меня перехватывает горло. Сначала родители, когда ей едва исполнилось пятнадцать, потом сын. Не удивительно, что она – Дракоша.

– Знаю, с мамой бывает трудно, но на то есть причины, – говорит Эми.

– А о своем Роберте она никогда не говорит?

– Никогда. По крайней мере, со мной.

Смотрю растерянно на Эми. Мама полна противоречий. Казалось бы, вот она вся, как на ладони, но при этом, оказывается, столько прячется внутри.

– Не понимаю ее, – говорю я наконец.

– А ты смотри на это вот с какой стороны: ты поладишь с ней лучше, если будешь общительнее. Как она.

С улицы доносятся голоса и шаги.

Эми подносит палец к губам, и я киваю.

Передняя дверь открывается, и через несколько секунд в кухню входят мама и тетя Стейси.

– Мой мальчик, – с чувством вздыхает тетя Стейси и, забрав Роберта у Эми, начинает прощаться.

– А где папа? – спрашивает Эми.

Мама закатывает глаза.

– Ему позвонили – какая-то срочная работа. Ушел и даже ланч не закончил.

Она подметает крошки от раздавленных Робертом печенек. Через дыру в двери проскальзывает и трется о ее ноги Себастиан.

– У тебя обед? – спрашивает мама и тянется за банкой в шкафчике. Тут ее внимание и привлекают остатки нашего ланча и чая.

– Ну уж, наверно, никто бы не умер, если бы помыл за собой посуду! – сердито бросает она.

Я вздрагиваю и с трудом удерживаюсь от того, чтобы тут же броситься к раковине. А она будет стоять, смотреть и указывать, что я делаю не так. Но внутренний голос шепчет мне: выскажи ей, что ты думаешь.