Сто лет пути
Часть 12 из 41 Информация о книге
Приткнувшись на свободном пятачке, полковник выпрыгнул из машины, велел человеку в форме быть бдительным и служить, и вдвоем с Шаховским они пошли к чистенькому дому — довольно далеко. — Значит, так, Дмитрий Иванович, говорю я, ты помалкиваешь, наблюдаешь картины жизни, а потом докладываешь мне о наблюдениях, понял?.. Профессор Шаховской уже, пожалуй, привык к манере полковника Никоненко распоряжаться и давать указания, как будто он, Дмитрий Иванович, был у него в подчинении. — Дом-то, дом, — Никоненко задрал голову и посмотрел на мраморную маску на фронтоне, решетки и мозаики. — Не простой, а золотой. — Модерн, начало двадцатого века, — поддержал Дмитрий Иванович. — Вон, видишь, по углам еще собаки!.. — Где, где? Профессор показал — где. — А почему они задницами к нам сидят? Чего не лицом-то? — Наверное, архитектор так придумал. Тогда любили всякие такие штуки, странные маски, скульптуры, детали. Чтобы нужно было разглядывать. Домофон прозвенел с переливами, подождал, потом еще прозвенел. Дмитрий Иванович рассматривал спины и хвосты сидящих по углам собак. …Кто может позволить себе жить в таком доме в самом центре старой Москвы? Как выглядят люди, которые приходят сюда… к себе домой, привычно не замечая решеток и мозаик? О чем они думают, чего боятся, кого жалеют? Это же должны быть какие-то необыкновенные люди, раз они здесь живут! Домофон наконец-то спросил, кто там, и Никоненко сердито отрапортовал, кто и зачем. Как видно, и на него дом произвел впечатление. В роскошном мраморно-мозаичном подъезде, где было тихо и шаги гулко отдавались от стен, полковник, кажется, обозлился еще больше. Дмитрий Иванович наблюдал с интересом, а потом решился проверить наблюдение. — Ахматова однажды страшно возмутилась, когда при ней сказали, что в петербургских подъездах было сыро и воняло кошками. Она сказала, что тогда в подъездах пахло только кофе и дамскими духами. — А у всех разные подъезды были, ты не поверишь, Дмитрий Иванович! У прекрасных дамочек, вроде этой твоей, обязательно должно духами пахнуть, от кошачьей мочи они в обморок хлопаются!.. Кабина лифта залилась неярким желтым светом, когда Шаховской потянул на себя затейливую чугунную решетку. Декорации приключения ему очень нравились, было любопытно и весело еще и потому, что полковник злился. На третьем этаже оказалось всего две квартиры, дверь в одну из них распахнута настежь. — Проходите, пожалуйста, — пригласила высокая пожилая женщина в переднике и наколке, стоявшая на изготовку. — Вас ждут. Нет-нет, обувь снимать не нужно. Никоненко с тоской посмотрел на мраморный пол, в котором отражалась люстра и его собственные ботинки с пятнами засохшей грязи. Участковый уполномоченный Анискин из глухой сибирской деревни, где ты есть-то? Давай, давай, выступай на подмогу!.. — Да я вам тут свинарник форменный устрою, — выпалил Анискин и округлил глаза. — На улице-то не май месяц! И мигом разулся. Шаховской его маневр оценил, а женщина не дрогнула. — Сюда, пожалуйста. В большой квадратной комнате, выходившей окнами на скверик, было тепло, светло и просторно. Мебели не слишком много, и располагалась она вольготно, уютно, как-то так, что сразу хотелось именно «расположиться» удобно, заговорить о приятном, подумать о хорошем. Девушка ходила в отдалении у самых окон, разговаривала по телефону и улыбнулась, когда полковник и профессор возникли в дверях. Улыбнулась и помахала рукой — мол, проходите, проходите, не стесняйтесь! — Чаю или кофе? — Чаю, — немедленно согласился Анискин. — С вареньем. Есть варенье?.. И опять ничего не получилось!.. Ни изумления, ни возмущения, ни уничижительных взглядов. Женщина просто кивнула и вышла, тихо прикрыв за собой двери. — Ну, все, все, — сказала девушка в телефон. — Потом поговорим, ладно?.. Нет, все в порядке, просто ко мне приехали. Шаховскому показалось, что в телефоне у нее никого нет, и не разговаривает она ни с кем, просто так придумано, чтобы встреча с «правоохранительными органами» началась с… ожидания. Она разговаривает. Они ждут. Есть минута, чтобы оценить друг друга. Ничего оценить Шаховской не смог. Девушке могло быть двадцать пять лет, а могло пятьдесят. Она идеально соответствовала интерьеру в итальянском вкусе, но она могла соответствовать любому богатому интерьеру. Она говорила очень правильно и держалась естественно, но естественность и правильность могли быть не своими, а выработанными в результате тренировок. Девушка договорила, бросила телефон в подушки дивана, покачала головой и вздохнула, как будто сокрушаясь, что дела не дают никакого покоя, и извиняя себя за это. — Милана, — непонятно сказала она. — И вам не хворать, — моментально откликнулся участковый уполномоченный. Девушка удивилась. — Меня зовут Милана. Хотя вы, наверное, знаете. Если ее зовут Милана, значит, пятьдесят ей быть не может, подумал Шаховской. Всякие такие имена — Камилла, Анжель, Ханна-Влада — новейшее изобретение. Впрочем, имя можно и поменять. Или придумать себе новое. Вполне возможно, что в паспорте она значится как Ольга или Елена. — Полковник Никоненко Игорь Владимирович. А это профессор Шаховской. Наш эксперт из… Государственной думы. — Боже мой, как все серьезно, — пробормотала Милана. — Присаживайтесь, где вам будет удобнее. Вы по поводу Павлика, да? Но я ничего не знаю и даже не понимаю, что вас интересует. — Да мы спросим, и вы поймете, Милана… Как вашего батюшку звать? — Кого? Папу? — растерялась девушка. Этот, из Думы, симпатичный, смотрел очень внимательно, просто глаз не отводил. Второй тоже уставился, даже не моргает. — Папу зовут Слава. То есть Вячеслав Викторович. — Вы с Павлом Ломейко давно знакомы, Милана Вячеславовна? — Довольно давно. Ну, несколько лет. Года три, может быть. — Где познакомились? Она усмехнулась и села в кресло, очень красиво. — А это важно? — Да кто ж теперь знает, что важно, что неважно, — со вздохом сказал участковый уполномоченный, — особенно после того, как Павла Игоревича-то зарезали!.. Так где же? У Шаховского, как в игре, были готовы на выбор три варианта ответа: на приеме в честь Валентина Юдашкина, на приеме в честь Хосе Карераса, на приеме в честь столетия банкирского дома «Ллойд и Вебер». — На благотворительном аукционе, кажется, — сказала девушка, которой совсем не понравилось упоминание о том, что Павла Игоревича зарезали. — Меня с ним папа познакомил. А какое это имеет значение? — Чей папа? Ваш или Павла Игоревича? — Мой! У него с Павликом были какие-то проекты, но потом все разладилось, я даже не знаю толком. Мы об этом никогда не говорили. — Вы часто встречались с потерпевшим? — Господи, какое ужасное слово! — Так ведь как есть, — и Анискин развел руками. — По-другому-то и не скажешь!.. Каждый день? Через день? Милана вздохнула. Нужно быть осторожной и внимательной. Когда этот, который сейчас сидит в носках, позвонил и заявил, что хочет с ней поговорить, она немедленно перезвонила папе. Тот велел поговорить. Ничего такого в этом нет, все правильно, стандартная процедура, сказал папа. Расскажи, что знаешь, аккуратненько, без подробностей лишних, чтоб потом не затаскали. Сейчас они, которые из прокуратуры или Следственного комитета или откуда еще, опять в большую силу вошли. …Вот дурачок, почему он в носках сидит? — Вы понимаете, — она поправила волосы сначала с одной, а потом с другой стороны, — поначалу мы очень даже часто встречались, каждый день, правда! Павлик… Он очень умный, очень. Собирался докторскую диссертацию защищать. С ним было так интересно. Он за мной ухаживал, очень красиво. — А что у него супруга имеется и детишек двое, вы, стало быть, не знали, Милана Вячеславовна? Она опять взялась за свои волосы. Все они знали! Папа сразу сказал, что Павел женат давно и безнадежно, а мама сказала — сколько можно?! Женат, ну и что? Значит, разведется. Холостых женихов нынче днем с огнем не сыщешь, замуж теперь не выходить, что ли?! — Конечно, не знала, — ответила Милана. — Да мне и в голову не приходило! Павлик никогда про жену не говорил и вообще был не похож на… женатого человека. Он был такой свободный, никогда не спешил домой, не знаю… эсэмэсок не писал! Он все время проводил со мной. Мы даже жили вместе. — Долго жили? — Долго! Месяца три, наверное. Дурачок в носках сочувственно покачал головой. Почему-то Милане казалось, что он притворяется. Странное ощущение. Как будто за ним спрятался другой человек и тот, спрятавшийся, пристально и недоброжелательно за ней наблюдает. — К моменту убийства вы уже вместе не жили, правильно я понимаю? — Мы в последнее время вообще редко виделись, — сказала Милана, решив «убийство» пропустить мимо ушей. — Ну, реже, чем раньше. Павел был очень занят, у него работа новая, страшно трудная. — Вы были на его новой работе? — На Воздвиженке? Ну конечно! Там так красиво! Павел ремонт начал, потому что здание в ужасном состоянии. Его же только недавно под музей отдали. — В ужасном, и не говорите, — прокудахтал участковый уполномоченный, — как взойдешь, так сразу видно!.. Сплошной кошмар, куда ни глянь. А в день убийства вы чем занимались? Вот он, главный вопрос, поняла Милана, но с этим-то все легко. Папа сразу сказал, будут спрашивать про день, так и должно быть. Мы подготовились, не волнуйся. — Утром я была дома, потом поехала с мамой в салон красоты на бульвары. У меня сейчас как раз мама гостит. А вечером день рождения отмечали в «Крокусе», там был миллион человек. — Мама давно гостит? — Недели две, а что? — Откуда она приехала? — Из Саратова, — удивилась Милана. — Они с папой в Саратове живут. — Это ваша квартира? — Моя, конечно. Мне папа подарил.