Страна чудес без тормозов и Конец света
Часть 58 из 76 Информация о книге
– Обязательно найди и послушай, хотя бы разок. Не совсем каноническое исполнение, но с таким чувством – просто блеск! – Обязательно найду и послушаю, – пообещал я, совершенно не представляя, когда же я все это успею. За оставшиеся восемнадцать часов я еще должен хоть немного поспать. Что ни говори, а двое суток без сна могут испортить любое последнее удовольствие. – Где поужинаем? – спросил я. – Как насчет итальянской кухни? – Замечательно. – Я знаю одно местечко, недалеко. Там всегда все самое свежее. – Я голодный, как слон, – предупредил я. – Могу съесть хоть шурупы в белом соусе. – Я тоже, – кивнула она. – У тебя очень стильная рубашка. – Спасибо. Ресторанчик находился в каких-то пяти минутах езды от библиотеки. Мы проехали по извилистой улочке с пешеходами и велосипедистами, и на одном домике вдруг показалась маленькая скромная вывеска: «Итальянская кухня». Европейский деревянный домик отличался от соседних жилых домов только вывеской. Кроны гималайские кедров у тротуара закрывали вечернее небо над головой. – В жизни бы не догадался, что здесь ресторан, – сказал я, загоняя машину на стоянку перед домом. Внутри заведение оказалось совсем крошечным – три столика и четыре табурета у стойки. Официант в белом фартуке посадил нас за у окошка в дальнем углу. За стеклом росла ветвистая слива. – Ты какое вино будешь? – спросила она. – Не знаю… Полагаюсь на тебя, – сказал я. В винах я разбираюсь гораздо хуже, чем в пиве. Пока она выпытывала у официанта секреты карты вин, я разглядывал сливу за окном. Японскую сливу в садике итальянского ресторана. Странное сочетание. А может, и не странное. Возможно, в Италии тоже бывают японские сливы. Как во Франции – выдры. Решив, что будем пить, мы разработали план наступления на местную еду. Это заняло у нас кучу времени. Покопавшись в aperitivo,[108] мы выбрали салат из креветок в земляничном соусе, сырые устрицы, паштет из гусиной печенки по-итальянски, жареную каракатицу в собственных чернилах, маринованную корюшку и баклажаны, запеченные в сыре. Из пасты она остановилась на spaghetti al pesto genovese,[109] а я предпочел tagliatelle alla casa.[110] – Может, возьмем еще одну maccheroni al sugo di pesce[111] и разделим на двоих? – предложила она. – Неплохая мысль, – одобрил я. – Какая сегодня фирменная рыба? – спросила она у официанта. – Только что привезли branzino, – ответил тот. – Судака, иначе говоря. Для вас можем запечь его в миндальном соусе. – О да, пожалуйста! – тут же попросила она. – И мне тоже, – добавил я. – А вместо гарнира – грибное rizotto[112] со шпинатом. – А мне – овощное с помидорами. – Вообще-то, rizotto у нас очень большие… – забеспокоился официант. – Ничего, – сказал я. – Я со вчерашнего утра ничего не ел, а у нее растяжение желудка. – Ага, – кивнула она. – Просто не желудок, а черная дыра. – Как изволите, – сдался официант. – На десерт – виноградный шербет и лимонное суфле, – добавила она. – А напоследок «эспрессо». – Тогда и мне то же самое, – попросил я. Зачитывая вслух наш заказ, бедняга официант дважды переводил дух. Когда он, наконец, удалился, она рассмеялась: – Ты столько себе заказал… Зачем? Лишь бы от меня не отстать? – Вот еще, – возразил я. – Я сейчас хоть слона могу съесть, не веришь? Тысячу лет уже так не голодал. – Это здорово! – похвалила она. – Людям, которые мало едят, я не доверяю. Так и кажется, будто они что-то скрывают. Правда же? – Не знаю… – пожал я плечами. Я и правда не знал. – «Не знаю» – твое любимое выражение, да? Я не знал, что на это ответить, и просто кивнул. – С чего бы это, а? Почему все твои образы такие неопределенные? «Не знаю», – чуть не ляпнул я снова, но тут появился официант. С почтительностью придворного костоправа, исцеляющего ножку Его Высочества, откупорил бутылку и разлил вино по бокалам. – Помнишь Камю, «Постороннего»?[113] Там главный герой все время говорил «я не виноват». Как же его звали-то… – Мерсо, – подсказал я. – Точно, Мерсо! Я давно читала, еще в школе… А сегодняшние школьники Камю не читают. Вообще. Я на работе все эти данные обрабатываю, так что знаю. А ты каких писателей любишь? – Тургенева. – Ну, Тургенев… Это все-таки не очень великий писатель. Да и старомодный какой-то. – Не знаю, – пожал я плечами. – Мне нравится… Флобер тоже неплох. И Томас Гарди. – А современных совсем не читаешь? – Иногда. Сомерсета Моэма. – Считать Моэма современным, – она потянулась к своему бокалу, – это все равно что искать пластинки Бенни Гудмена[114] в музыкальных автоматах. – Главное, читать интересно, – не сдавался я. – Помню, «Лезвие бритвы» прочел раза три. Пускай и не памятник литературы, зато увлекательно. По-моему, лучше так, чем наоборот. – М-да… – Она задумалась. – Ну ладно. Рубашка у тебя все равно очень стильная. – Спасибо, – улыбнулся я. – Ты тоже прекрасно выглядишь. – Благодарю, – сказала она. На ней было платье из темно-синего бархата с белым кружевным воротничком. На шее – две серебряные цепочки. – Сразу после твоего звонка пошла домой и переоделась, – объяснила она. – У меня работа от дома в двух шагах. Очень удобно. – И не говори, – кивнул я. «И правда, удобно!» – хмыкнуло эхо в моей голове. Принесли закуски. Мы замолчали и накинулись на еду. Каждое блюдо было легким и аппетитным – не к чему придраться. Все продукты свежайшие. Упругие устрицы пахли так, будто их подобрали с морского дна всего минуту назад. – Как твои дела? – спросила она, вонзая вилку в устрицу. – Разобрался со своими единорогами? – Пожалуй, – кивнул я, стирая с губ салфеткой чернила каракатицы. – Можно сказать, разобрался. – И где же ты их нашел? – Вот здесь, – сказал я и постучал себя пальцем по лбу. – Единороги живут у меня в голове. Целое стадо. – Это ты в переносном смысле? – Да нет. Переносить тут нечего и некуда. Они действительно обитают в моем сознании. А кое-кто их обнаружил и рассказал мне их историю. – Интересно. Какую? – Да ничего интересного… – Я передал ей блюдо с баклажанами. Она взамен отдала мне корюшку. – Нет, расскажи! Я правда хочу послушать. – В общем, у каждого человека в глубине мозга существует нечто вроде ядра, которое он не может ни осознать, ни почувствовать. В моем случае это ядро имеет форму города. По городу течет река, а сам он обнесен высокой кирпичной стеной. Жители города не могут выйти за стену. Это могут только единороги. Единороги вдыхают в себя чувства и воспоминания горожан. Они впитывают человеческое «эго», как промокашка воду, и уносят из города во внешний мир. Поэтому в самом городе нет никакого «эго». Нет понятия человеческого «я». И я живу в этом городе… Вот такая история. Сам я этого города никогда не видел, поэтому больше ничего о нем не знаю. – Какая оригинальная история, – восхитилась она. Я вдруг понял, что старик ничего не рассказывал мне про Реку. Черт побери, похоже, меня все больше затягивает в тот мир. – Но я же не сочинял ее специально, – сказал я. – Ну и что? Пускай даже на уровне подсознания – она же все равно твоя и больше ничья, так или нет? Никто у тебя ее не отнимет. – В этом смысле – конечно… – Неплохая корюшка, правда? – Объедение. – А тебе не кажется, что твоя история похожа на ту, что я тебе рассказала, про Ленинград? – проговорила она задумчиво, разрезая баклажан пополам. – Ведь украинские единороги тоже существовали обособленно от всего мира – то ли в кратере, то ли за какой-то стеной? – Да, – соглашаюсь я. – И правда похоже. – По-моему, тут должно быть какое-то общее звено… – Ах, да, – вспомнил я и сунул руку в карман пиджака. – У меня для тебя подарок. – Серьезно? – обрадовалась она. – Обожаю подарки. Я вытянул из кармана футляр с кусачками для ногтей и положил ей на ладонь. Она с удивлением повертела инструмент в пальцах.