Супергерой для Золушки

– Присоединяйся, – ответила, сглотнув.

Он стоял практически голый – в одном влажном полотенце на бедрах. И вытирал другим полотенцем волосы. Широкая грудь, узкие бедра, капли воды на смуглых икрах. Ох, такое зрелище не для слабонервных одиноких и голодных женщин, вроде меня.

Вернувшись в ванную, Грин бросил полотенце на сушитель. В голове почему-то больше не тикало: «нужно побежать и развесить его, как следует, чтобы высохло», в висках стучало лишь: «сохранять спокойствие, чтобы не наброситься на него прямо сейчас».

– Ненавижу халаты, – буркнул Артем и потянулся к рубашке, но потом вдруг передумал и просто сел возле меня.

– Меня можешь не стесняться, – улыбнулась, пожала плечами и подала ему бокал.

Подкатила ближе столик с ужином.

– А почему я должен стесняться? – Артем отпил вина, поставил бокал и взял вилку.

– Я… – Щеки покрылись румянцем. – Я про…

Скользнула взглядом по его плечам.

– Про мои ожоги, что ли? – Спросил так обыденно, но в глазах все равно промелькнул едва заметный горестный огонек.

– Да. – Кивнула, принимаясь за ужин. – Ты ведь мне ничего не рассказывал. Про это, про все… Все время вместе, а я ничего про тебя не знаю.

С минуту мы ели молча. Ему явно не хотелось обсуждать это за едой.

– У меня была своя фирма, я занимался цветными металлами. – Наконец, сказал он. – Однажды выступил посредником в покупке вагона алюминия. Груз выехал из Душанбе, почти доехал до нас и вдруг потерялся. Половина денег ушла поставщику, меня начали прессовать с обеих сторон очень серьезные люди. Я тогда был совершенно уверен в том, кто это сделал: наш мэр незадолго до этого предлагал мне кое-какие незаконные схемы. Только его люди могли быть в этом замешаны. Пошел к своему дядьке, рассказал все. Тот не то чтобы мне не поверил, просто отказал, ссылаясь на ваши эти вечные «нет доказательств», «как я могу» и прочее.

– Иван Дмитриевич?

– Да. Ну, и я, дурак, решил идти прямо к мэру. – Артем покачал головой. – Сказал, что все знаю. Что он перехватил мой груз, что все расскажу. Тот начал угрожать мне, мы сцепились. В этот же вечер, когда я приехал домой, заметил дальше по улице припаркованный тонированный джип. Переоделся, вышел на пробежку, а когда пробегал мимо, заметил на заднем стекле наклейку – «зайчик-плейбой», точно такая же была у подручного главы города. – Грин не смотрел мне в глаза, глядел перед собой, время от времени хмурясь. – Думал, они за мной просто следят, но все оказалось еще хуже: ночью мой дом подожгли. Потом больница, кома. Как только очнулся, мой приятель, Серега Киселев, предложил оплатить мой долг. Согласился, отдал ему за это свою фирму. Потом был год реабилитации, а затем, после внезапной смерти матери, мне захотелось вернуться в город, чтобы отомстить. На страховку открыл газету, выкупил типографию. Что дальше? Не знаю. – Он улыбнулся. – Есть какая-то потребность в поисках правды. Может, открыть частное агентство, как у моего двоюродного брата Лехи в Самаре? Только, потяну ли.

Я отложила приборы и глотнула вина.

– Вот откуда шрамы на спине…

– Да. Меня в ту ночь разбудил лай Джея. Я проснулся, мог бы выскочить в окно, но пришлось ломать дверь, чтобы спасти пса. А огонь… вещь такая коварная… Всего лишь будто чиркнул по спине. Секунда в объятиях пламени. Я даже ладом ничего не понял, не почувствовал, не знал, как сильно это изменит мою жизнь. – Артем начал есть быстрее, словно заедая самые тяжелые воспоминания. Почти не жевал, вскипая изнутри. – Сам доехал до травматологии, сам дошел до палаты – болевой шок. Думал, отлежусь недельку, и все пройдет. Как же сильно ошибался… За меня здесь врачи отказались взяться. Несколько дней просто перевязывали, снимали кожу лоскутами в попытках «оценить глубину ожогов». Помню, был тогда еще в здравом уме, периодически шутил, но тело постепенно слабело, и приходило понимание того, что дело плохо.

Коснулась его плеча, заставив вздрогнуть.

– Боже…

– Потом за мной прислали с Ростова реанимобиль. Всю дорогу меня сопровождали жуткие галлюцинации: огромные монстры, умершие люди, хихикающие старушки, девочки словно из фильмов ужасов. Сепсис. Заражение крови. Оно и показывало мне эти чудесные «картинки». Я ничего уже не понимал, заговаривался, потом мое тело перестало мне подчиняться. Помню, положили меня на кровать-сетку, чтобы мог испражняться под себя, и легче было убирать. Маму не пускали, сказали, что не жилец, но она все бросила и приехала, чтобы ухаживать. У меня уже были корки под окровавленной простыней, руки привязывали, чтоб не дергался. Я тогда смеялся, чтобы ее ободрить, рассказывал про монстров, а она сдерживала слезы, чтобы меня не пугать. После операции была кома, затем еще какое-то время валялся овощем, затем еще операция. Я уже даже привык к видениям и зеленым человечкам, которых видел чаще своих родственников.

Потом были новые чистки и удаления омертвевшей кожи. Через несколько дней начал есть и пить, но постоянно орал ночами, не давая матери спать. Не понимал, где сон, где явь, где ночь, а где день. Галлюцинации не отступали, они выматывали, меня в них реально убивали, травили, душили, мучали. Монстры предлагали мне на выбор муки или смерть. И я всегда выбирал смерть. Но у меня даже не было сил, чтобы встать и подойти к окну, чтобы покончить жизнь самоубийством. Моральное истощение, постоянно едущая крыша, слезы… Во всем этом ужасе мне не давала умереть лишь улыбка матери. Она встречала меня после каждой операции, когда приходил в себя после наркоза, после каждой обработки и процедуры ее забота дарила мне новые силы.

А потом мне начали пересаживать кожу. Мою же. – Его руки затряслись. – Со всех доступных мест, что не тронул огонь. В конце даже со стоп. Пластика, снова пластика. Кожи не хватало, ее снимали с одних и тех же мест по два раза. За две недели срезанные участки снова восстанавливались. Я привык лежать на животе, мерзнуть в самую адскую жару, позже – жрать обезболивающие, чтобы хоть чуточку стало легче. Самым страшным была перевязка без наркоза, когда въевшиеся в кожу бинты отдирали на живую. Каждый виток – ручей крови. Ревел, как ребенок. Смотрел на свою спину в маленькое зеркальце, которая держала мама, и снова ревел. За месяц мучений скинул килограмм двадцать веса. Пролежни, слезы бледной матери при виде меня без бинтов, когда без кожи можно было видеть даже мои внутренние ткани. Первое мытье через полтора месяца, после которого в ванне вода стала темной от крови. Счастье – первый раз после случившегося просто встать на ноги… У меня до сих пор слезы от вида этой сетки, на которой пришлось пролежать так много времени. Потом опять переливания крови, лекарства, физиолечение…

Его глаза покраснели, из горла вырвался тяжелый вздох.

– Прости, я даже подумать не могла, что все настолько…

– Ничего. Я пережил это, выздоровел, отомстил, как смог, кому надо. – Он отложил вилку и посмотрел на меня. – Прости, я знал, что ты падчерица Андрея. Порох сказал, что ты подающая надежды, амбициозная, толковая, потом я тебя увидел, и мне стало смешно: такая козявка и следователь. Что ты могла расследовать? Кого поймать? Стал копать под тебя, узнал про отчима. Тут мне стало интересно. Потом эта случайная встреча… посмотрел на тебя с другой стороны. Еще и дядя был у меня в должниках, уговорил его. До последнего, как дурак, думал, что хочу влезть в расследование, чтобы разобраться во всем сам, а на самом деле, просто хотел быть ближе к тебе…

Облизнула губы.

– А причем тут Андрей?

Пожал плечами.

– Я слышал, что у него были дела с уже бывшим мэром. Видел их пару раз вместе. А все, что связано с ним, для меня как красная тряпка для быка.

Улыбнулась, убирая мокрые кудряшки с его лба.

– Народный мститель…

Вздохнул.

– Ну, тебя.

Провела большим пальцем по его щеке.

– Тём, теперь твоя война окончена. И ты можешь заняться чем-то мирным.

Наклонился ближе. Его дыхание обожгло мое лицо.

– Пожалуй, займусь тобой.


Я была не против.



***



Щедро пахло морем.

Я вышла на балкон, чтобы встретить рассвет. Закутанная в простыню, словно древнегреческая богиня. Только растрепанная, с горящими от поцелуев губами и раскрасневшимися щеками. Села на кресло и глубоко вдохнула свежий воздух ласкового летнего утра. Ветерок нежно тронул мои волосы, солнце, встающее из-за гор, пробежало лучиками по голым ногам.

Поежилась, довольная своим решением променять теплую постель на созерцание прозрачной чистой воды, пошлепывающей далеко внизу о берег с тихим звуком «ш-ш-ш». Засмотрелась на синеву неба, отражающуюся в безграничном море, на сочную зелень деревьев, утопающих в ярком свете и на крики свободолюбивых чаек, отдающихся эхом в утренней тишине.

Почти физически ощутила, как пустоты в моей душе заполняются. Я не просто прикасалась к счастью, наполнялась им теперь до краев.

Мне не на кого было опереться всю мою жизнь. Да, что уж говорить, я даже не знала, что делать с этой жизнью. Боялась ее. Думала, мое предназначение только в том, чтобы помогать другим, добиваться торжества закона. А теперь… теперь могу легко и безболезненно отпустить свои страхи.

Рядом с ним у меня не возникает опасений. Никаких. Ни насчет завтрашнего дня, ни насчет будущего в целом.

Кажется, я теперь умею любить…

– Море тебе к лицу. – Шепнул, обвивая меня со спины своими сильными горячими руками.

Улыбнулась и закрыла глаза. Сейчас бы кофе…

– О чем ты думаешь? – Спросил, обойдя и присев передо мной на корточки. Взял за руки, поцеловал каждый пальчик по очереди.

Посмотрела в смеющиеся, самые красивые на свете и полные нежности черные глаза.

– Ты сделал то, что никому другому было не под силу.

Наклонилась, крепко поцеловала его в губы.

– Значит, я все-таки супергерой? – Рассмеялся, убирая мои волосы за уши, бережно, прядку за прядкой.

Погладила его волосы.

– Ну… Если только мой, личный.



***



Трудно выныривать из сказки. Особенно если этой сказкой для тебя становятся объятия дорогого сердцу человека.

Но деваться было некуда: чувство преследующей меня и мою семью опасности не отступало ни на секунду. Мама снова не взяла трубку утром, а это было на нее совсем не похоже. Не умела она подолгу обижаться. Мягкая буквально во всем, легко поддающаяся внушению, доверчивая, не способная таить злость. Один раз могла, конечно, не ответить на звонок, чтобы проучить меня, но второй раз за сутки – вряд ли.

А ведь у меня даже не было своего человека в доме, чтобы позвонить и поинтересоваться ее самочувствием. Кристина теперь ненавидела меня пуще прежнего, спрашивать у Андрея – тоже совсем не вариант. Альберт? Тот, вообще, непонятно, где сейчас обитал. То ли в своей квартире, то ли переехал к тестю. Передумав в последний момент, набирать его номер не стала, спрятала телефон в карман.

Неохотно надела свою одежду, в которой ходила уже черт знает сколько времени (для юга, где все время жарко, не самый приятный вариант, сами понимаете). Собрала вещи, покидала их в сумку, надела очки и пошла следом за Артемом.

– Такой ты мне больше нравишься, – он остановился в дверях, чтобы протянуть мне руку.

– Какой такой? – Спросила, сжав его ладонь.

– Такой… – Пожал плечами. – Естественной, утренней, сонной, уютной…

– Домашней, – подсказала, поправляя очки на переносице.

Встряхнула спутанными волосами. Вчера после душа они высохли, как попало, и теперь сильно пушились.

– Именно, – согласился, хлопнув дверью, и увлек за собой.



Навигатор безбожно врал, заставляя нас ездить кругами возле местного отделения Полиции. Наконец, мы припарковались где-то в тихом дворике, вышли, чтобы спросить дорогу, и сразу наткнулись на тусклую вывеску под козырьком подъезда.

– Похоже на какое-то подпольное отделение, – усмехнулась, закидывая сумку на плечо.

– Как всегда в нашей стране, – предположил Артем, – выделили помещение, какое было. Однажды я видел отделение Полиции в здании старой церкви, а опорник и вовсе с торца общественной бани. Так что тут еще нормально.