Свидетельницы зла

— Понятно. Так куда ехать-то, майор Вишняков?

Оля оперлась спиной о стену крепче и поползла вверх, разгибая колени. Силы возвращались.

Она выслушала адрес. Очень удивилась, что это далеко за городом. В каком-то дачном поселке, о существовании которого она даже не подозревала. И даже немного повеселела. Это точно Кира профукала свою сумочку с паспортом и телефоном. Вернулась от родителей и в аэропорту прощелкала тот момент, когда ее обокрали. Она могла. Она такая — мягкая, рассудительная, но рассеянная.

— Сколько вам необходимо времени, чтобы добраться? — пристал майор.

— Сорок минут навигатор показывает. — Она уже успела свериться со всеми картами и маршрутами и выбрала самый короткий.

— Тогда приезжайте прямо сюда. Наши где-то застряли в пробках, будут через полтора часа, не раньше.

— Так точно, товарищ майор, — фыркнула Оля, застегивая пуховик.

Пока разговаривала с майором по громкой связи, она успела надеть спортивный костюм, зимние кроссовки и пуховик. Шапки не требовалось. Она их не носила никогда.

— Да, и еще, гражданка Королёва, будьте аккуратны на дороге. Снег пошел. Не хватало мне еще и с вашим телом возиться… — прозвучало это как-то неоднозначно, он это понял и, смущенно кашлянув, уточнил: — В смысле, с трупом.

— Так точно.

Она криво ухмыльнулась, осматривая в зеркальном отражении входной двери свое тело, с которым майору Вишнякову не хотелось возиться, и вышла из квартиры.





Глава 2




Черные жирные птицы кружили над пожарищем и оглушительно каркали. Как они узнали? Откуда слетелись сюда? Что за паразиты, в самом деле?!

Вишняков болезненно сморщился и тут же почувствовал, как натянулась и заныла глубокая царапина за ухом — последствия разговора с его женой Тамарой. Серьезного разговора. Самого серьезного. Самого последнего. Так сказала Тамара, прежде чем вонзила ногти в его кожу за ухом. Что-то она там точно повредила. Крови было много из царапины. Он перепачкал рубашку, подушку, на которой лежал, полотенце, которым пытался вытереться. Кое-как остановил кровь. Залил перекисью. Залепил ранку пластырем. Вроде зажило. Но болело до сих пор. А прошла уже неделя.

— Это, Вишняков, оттого, что клетки твоей кожи перестали регенерироваться. — авторитетно заявила Тамара, собирая свои вещи по огромным чемоданам. — И сам ты весь…

— Что? — Он равнодушно наблюдал за ее сборами, не пытался остановить.

— И сам ты весь перестал регенерироваться. Перестал, Вишняков. Как-то очень рано умер, хотя продолжаешь дышать.

Фраза ей понравилась, она довольно заулыбалась. «Непременно теперь вставит в какую-нибудь свою паршивую статейку», — подумал он тогда. Тамара грешила напыщенностью фраз. И даже из обычного репортажа могла сложить оду. Ее заставляли переписывать, править. Убеждали в том, что хороший русский язык более понятен обывателю, нежели ее высокопарный слог. Она злилась, называла всех твердолобыми интриганами. И срывала зло на муже, с которым прожила три года.

— Не прожила, промучилась! — воскликнула она на прощание. — Когда я выходила за тебя замуж, Вишняков, я что думала?

— Что? — неожиданно сделалось ему интересно.

— Что ты станешь моим помощником. Моим соратником. Что мы вместе будем писать репортажи с мест происшествий. Что ты будешь держать меня в курсе всех следственных действий! А что вышло?

Тамара тряхнула головой, посеченные редкие волосы цвета соломы рассыпались по плечам. Вышло не очень красиво и эффектно, как ей бы хотелось. Вишняков не сдержался, фыркнул. Она тут же поняла причину и рассвирепела.

— А вышло, что ты меня динамил! Раз за разом! Раз за разом! То у тебя нет информации, то ты не имеешь права разглашать тайны следствия! То еще какая-нибудь ерунда приходила в твою тупую голову, и ты меня посылал, Вишняков! Три года! — Тамара выставила три пальца. — Три года я потратила на тебя. И никакой благодарности! Все! Я ухожу. Вот твои ключи!

Тамара и раньше уходила. Но без вещей и с ключами. Через неделю, остыв, возвращалась. Какое-то время все было относительно мирно и тихо. Потом тишина сменялась Тамариным ворчанием. Ворчание перерастало в скандалы, и она снова уходила.

Но без вещей и с ключами.

Теперь возле двери грудились ее чемоданы, забитые тряпками. И ключи с грохотом были брошены в сторону двери гостиной. Он там смотрел телевизор, сидя в кресле. Вернее, делал вид, что смотрит. На самом деле размышлял.

Хочет ли он, чтобы она осталась? Жалеет ли, что все вышло именно так — плохо? Будет ли ему ее не хватать?

Странно, на все вопросы был один ответ — нет. И в глубине души он даже радовался, что она приняла решение за них обоих. И что сейчас уйдет, и он больше никогда не услышит ее высокого звонкого голоса, не угадает по странному блеску в глазах о ее сомнительных сексуальных желаниях, возникающих спонтанно и обычно не вовремя.

Тамара ушла. Вещи забрала. Ключи оставила. А он просидел в кресле, делая вид, что смотрит телевизор, часа два. А потом пошел прогуляться. Забрел в бар неподалеку и проторчал там до полуночи. И надрался конечно же. Имел право! У него назавтра должен был быть выходной. Законный выходной!

А его выдернули. Подняли утром телефонным звонком, который он еле услышал. Подняли страшным сообщением о гибели сразу пяти человек. Люди погибли в пожаре. Так сначала доложили. Но потом выяснилось, что все они были расстреляны. Стреляли в затылок. Предположительно из одного и того же оружия. Люди стояли на коленях со связанными за спиной руками. А им стреляли в затылок.

— Жуть! — выпалил подполковник Рябов, приехавший с Вишняковым на его машине на место преступления. — Что скажешь, майор? На что похоже?

— На казнь, — ответил тот противным скрипучим голосом и задрал голову вверх на воронье, кружившее над пожарищем с противным карканьем. — Откуда они только узнают, эти птицы? Ни кладбища поблизости. Ни свалки. Ни гнезд их не видно, а они тут как тут! По селектору им, что ли, кто сообщает?

— Ага, по селектору, майор. — Подполковник Рябов болезненно сморщился. — По селектору это нам сообщат.

— О чем? — рассеянно отозвался Вишняков.


Он наблюдал за ярко-красной точкой, мелькающей между деревьями и постепенно увеличивающейся в размерах. Машина. Ярко-красная машина. Внедорожник. Кто мог на нем приехать? Вероятно, та самая девушка, с которой он чуть больше получаса беседовал по телефону. Ольга Королёва. С какой же скоростью она передвигалась по дороге? После того как он отключил телефон, прошло…

Вишняков специально сверился. Точно. Прошло всего тридцать пять минут. Бестия! Бестия на красном внедорожнике. Летела, наверное, как ненормальная, наплевав на все правила. Обгоняла, подрезая. Сворачивала там, где запрещено. И уж точно никаких знаков не видела.

Машина, подпрыгнув на неровной дороге, вильнула в сторону и встала как вкопанная рядом с его заграничным седаном. Недорогим, конечно, но новеньким почти и добротным. Девица выпрыгнула из машины и тут же повела себя довольно странно. Вместо того чтобы пройти к группе лиц, наблюдающей за ней с напряженным вниманием, она присела перед его машиной, махнула перчаткой по номеру и громко выкрикнула:

— Ну, конечно! А как же еще может быть?!

— Что это, майор? Что за мажорка? Откуда она тут? Зачем?

Рябов скорбно сложил тонкие, посиневшие от холода губы. Он одет был очень легко. По-офисному. В тонком полупальто без теплой подкладки, без шапки и в ботинках на тонкой подошве. Мерз уже минут двадцать, но идти в машину, отогреться, отказался.

— Хозяйка дачного дома? — предположил с надеждой подполковник.

— Никак нет, товарищ подполковник. — Рябов рассматривал девицу, двинувшуюся в их сторону вальяжной, расхлябанной походкой. — Это предположительно подруга одной из погибших. Позвонила на один из уцелевших телефонов. Позвала Киру. Паспорт на имя Киры Новиковой тоже уцелел. Возможно, ею и окажется одна из жертв.

— И ты пригласил эту пигалицу на опознание?! — ахнул Рябов. — Ты тела видел, майор?!

— Видел.

— Да она нам тут сейчас все заблюет к чертовой матери!

— Не думаю, — скривился Вишняков в скорбной улыбке.

Он узнал девицу. Узнал, конечно. Вздорная. Скандальная. Проживает с ним в одном доме, даже в одном подъезде, и постоянно бьется с ним за место на стоянке. Возомнила о себе непонятно что! Решила, что ее большой красной машине должны быть выписаны какие-то непонятные преференции. По умолчанию! Раз она большая и красная, и дорогая. Пару раз перекрывала ему проезд, и дверь на его требовательные звонки не открывала. И ему приходилось добираться на работу на такси. Конечно, он мог бы нагнуть наглую девицу. Позвонить гайцам и слить ее номерок, чтобы они девчонку погоняли. Почему-то не стал. Может, зря. А может, и нет.

Сейчас, рассматривая ее очень близко и очень пристально, Вишняков вдруг заметил в ее вздорной самонадеянности какую-то болезненную уязвимость. Незащищенность. Слабину.

— Здрасьте, — поприветствовала она всех с клоунским полупоклоном. — Ольга Королёва собственной персоной. Кто из вас хозяин во-он того седана?

Она махнула рукой в сторону машины, возле которой только что сидела на корточках. Сунула руки в карманы черных спортивных штанов и по очереди осмотрела присутствующих.

Он тоже ее рассматривал. И признаваться не спешил.

Высокая, худая, коротко стриженные волосы русой копной вьются во все стороны. Лицо узкое, подбородок острый, нос маленький, слегка вздернутый, глаза темные. Точно рассмотреть их цвет Вишнякову не удалось. Длинная челка постоянно сползала ей на глаза, и Королёва сдувала ее, недовольно дергая губами.

Если бы не ее странные кривляния и дерзость, с которой она себя держала, ее запросто можно было бы счесть красавицей. А так…

Подросток. Обиженный на весь белый свет, наглый, избалованный подросток.

— Я хозяин седана, а что хотели, гражданочка?

Вишняков выступил вперед, подходя к ней ближе. Глянул сверху вниз. Он был выше на голову. Его рост смущал многих. Но не ее.

— Вот кто постоянно занимает мое место на парковке возле дома! — вытащив руки из карманов, она шлепнула себя по бедрам. — А я-то думаю: кто, ну кто?!

— А вы его купили, что ли, Ольга Королёва, место это?

— Знаете, да! Оно оплачено. И документ имеется. И надпись на асфальте крупными буквами! — Она нервно прочертила пальцем в воздухе какую-то надпись. — А у вас со зрением, видимо, какие-то проблемы! Как вас там?

— Вишняков. Майор Вишняков. — Он едва заметно кивнул, представляясь. — Вы со мной разговаривали по телефону вашей подруги. И это я вас пригласил опознать тело. Взглянете или и дальше продолжим обсуждать проблему парковочных мест в нашем дворе?

Она сверкнула в его сторону злыми глазами и прикусила губу. Постояла минуту, притопывая снег левой ногой, и кивнула.

— Идемте, где она? — Ольга шагнула мимо него, встала столбом, рассматривая пожарище. — А там осталось… А там от нее хоть что-то осталось?! Я в том смысле, что… Такой пожар. От дома ничего. А от тела… Что-то…

— Тела пострадали мало, — скрипучим голосом вклинился Рябов, подходя ближе к Королёвой.

— Тела?! Вы сказали, тела?!

Ее губы точно задрожали. Вишняков не мог это придумать, он точно видел. Она испугалась. Сильно.

— Да. Я так сказал. — Рябов неожиданно приосанился перед перепуганной девушкой и даже опустил воротник, в котором прятал озябшие уши. — Пять тел, если быть точным. Четверо мужчин. Одна женщина.

— Это не может быть Кира! Не может. — Она покосилась на руку Рябова, которой он взялся за ее локоть и потащил к пожарищу. — Она совершенно точно должна была улететь к родителям. И еще не вернулась. А если вернулась, то у нее наверняка украли сумку в аэропорту. Она такая растяпа!

— Мы сейчас это выясним. Вы убедитесь, что это не она. И спокойно уедете отсюда, — пообещал Рябов, подводя ее к месту, где лежали погибшие, накрытые уцелевшей в огне ветошью. — Вы готовы?

Он остановился возле крайнего тела справа. Из-под мешковины торчали носы грязных от сажи, замшевых женских сапог. Даже цвет угадывался — темно-зеленый, болотный.

— Вы готовы? — Рябов оторвал свою руку от ее локтя, присел, ухватился за край ветоши. — Ольга, вы готовы?

— Погодите! Погодите! — закричала она, ее взгляд остановился на обгоревшей обуви. — А как же паспорт, телефон? Как это все могло уцелеть, если сапоги… Если сапоги обгорели? Ее сапоги…

Рябов с Вишняковым переглянулись. Сомнения почти отпали. Одной из погибших, одной из расстрелянных жертв, была Кира Новикова. Украсть в аэропорту сумку — да, могли. Но вот снять с нее обувь, пока она еще была жива, это вряд ли.