Связанные честью

— Им будет достаточно моего слова. Никто не усомнится в том, что я забрал твою девственность, когда мы остались наедине. Они не станут, потому что я тот, кто я есть.

«Да, это так. Тогда почему ты меня пощадил?» — еще одна мысль, что никогда не сорвется с моих губ. Но Лука, должно быть, думал о том же, потому как его брови сошлись на переносице, а взгляд стал блуждать по моему телу.

Я напряглась и сделала шаг назад.

— Нет, — произнес он низким голосом. Я замерла. — Ты сегодня уже пятый раз шарахаешься от меня.

Он поставил стакан, взял в руку нож и подошел ко мне.

— Отец никогда не учил тебя скрывать страх от монстров? Они пускаются в погоню, если ты бежишь.

Может, он ожидал, будто я стану противоречить его утверждению, что он монстр, но я была не настолько хорошей лгуньей. Если монстры и существовали, то к ним можно было отнести мужчин из моего мира. Когда Лука возник передо мной, пришлось откинуть голову назад, чтобы взглянуть ему в лицо.

— Этой крови на простынях нужна история, — просто сказал он и поднял нож. Я вздрогнула, и он шепнул: — Это уже шестой раз.

Он подсунул лезвие под край лифа свадебного платья и медленно провел ножом сверху вниз. Ткань расходилась в стороны и наконец упала к моим ногам. Лезвие ни разу не коснулось моей кожи.

— В нашей семье существует традиция раздевать невесту таким образом.

У его семьи было много отвратительных традиций.

В конечном счете, я оказалась перед ним в плотном белом корсете со шнуровкой на спине и в трусиках с бантом чуть выше попы. Мурашки покрывали каждый сантиметр моего тела. Взгляд Луки обжигал кожу. Я отступила назад.

— Седьмой, — произнес он тихо.

Во мне вспыхнула ярость. Если он устал, что я шарахаюсь, может, стоило прекратить быть таким пугающим?

— Повернись.

Я выполнила приказ, и, услышав его резкий вдох, тут же об этом пожалела. Он подошел ближе и слегка потянул за бантик, отчего трусики оказались еще выше. «Подарок, что нужно распаковать. Какой мужчина сможет этому противостоять?» ‒ неожиданно вспыхнули в голове слова мачехи Луки. Я знала, что под бантиком попа будет совершенно неприкрыта. Скажи что-нибудь, чтобы отвлечь его от этого дурацкого бантика над задницей.

— Ты уже пролил за меня кровь, — сказала я дрожащим голосом и едва слышно добавила: — Пожалуйста, не надо.

Отцу было бы стыдно за мое открытое проявление слабости. Но он был мужчиной. Мир был создан для него. Женщины были созданы для того, чтобы он их брал. А мы, женщины, должны были беспрекословно подчиняться.

Лука ничего не ответил, но костяшки его пальцев коснулись кожи между лопаток, когда он поднял нож к корсету. Под лезвием ткань с треском разошлась. Я подняла руки, прежде чем защитный барьер успел упасть, и прижала корсет к груди.

Он крепко обернул руку вокруг моей грудной клетки так, что обе мои руки оказались в его хватке, а второй потянул за плечо, прижимая к себе. Я задохнулась, когда что-то твёрдое толкнулось в поясницу. Это был не пистолет. Жар прилил к щекам, и страх сковал тело.

Он скользнул губами по моему уху.

— Сегодня ты молишь меня о пощаде, но однажды будешь умолять трахнуть тебя.

«Нет. Никогда», — поклялась я себе. Его дыхание было горячим, и я закрыла глаза.

— Только лишь потому, что я сегодня не заявил на тебя свои права, не думай, будто ты мне не принадлежишь, Ария. Ни один мужчина никогда не получит то, что принадлежит мне. Ты моя.

Я кивнула, но он еще не закончил.

— Если я застану мужчину, целующим тебя, я отрежу ему язык. Если увижу, как мужчина прикасается к тебе, я отрежу ему пальцы по одному. Если я поймаю мужика, трахающим тебя, я отрежу его член и яйца, а затем скормлю их ему. А тебя заставлю смотреть.

Он опустил руку и отошел назад. Краем глаза я наблюдала, как Лука опустился в кресло и, взяв бутылку виски, налил себе изрядную порцию. Пока он не передумал, я направилась в ванну, закрыла дверь и повернула замок, потом съежилась от того, как это было глупо. Замок не представлял для него никакой преграды, ровно как и дверь. Ничто в мире не смогло бы меня защитить.

Я внимательно рассмотрела лицо в зеркале. Глаза были красными, а щеки мокрыми. Позволив тому, что осталось от корсета, упасть на пол, я взяла ночную сорочку, которую для меня сложил на стуле один из слуг. Сдавленный смешок вырвался изо рта, когда я надела ее поверх трусиков с бантиком. Часть, прикрывавшая грудь, была из кружева, но, по крайней мере, оно было не прозрачным, чего нельзя было сказать об оставшейся ее длине. Это была самая прозрачная ткань, которую я когда-либо видела, и она не оставляла ничего для воображения ‒ живот и трусики были на виду. Подол рубашки дополнительно отделан кружевом, а длина была чуть выше колена. С тем же успехом можно было выйти голой и покончить с этим, но во мне не было столько храбрости.

Я смыла макияж, почистила зубы, распустила волосы, и, не имея возможности отсрочить неизбежное, схватилась за ручку. Слишком ли плохо будет, если я заночую в ванной?

Глубоко вздохнув, я открыла дверь и вернулась в спальню. Лука все еще сидел в кресле. Бутылка виски была наполовину пуста. От пьяных мужчин не стоило ждать ничего хорошего. Он взглянул на меня и невесело засмеялся.

— И эту одежду ты выбрала, не желая, чтобы я тебя трахнул?

Я покраснела от его грубых слов. В нем говорило виски, но сказать прекратить пить было невозможно. Я придерживалась установленных правил.

— Не я ее выбрала.

Скрестив руки, я разрывалась от желания скользнуть под одеяло и замереть. Но идея лечь в постель тоже казалась не слишком хорошей. Не хотелось делать себя еще более уязвимой, чем уже была. Но и стоять полуголой перед Лукой не лучший вариант.

— Моя мачеха? — спросил он.

Я просто кивнула. Он опустил стакан и поднялся. Конечно же, я вздрогнула. Выражение его лица омрачилось. Ничего не сказав, Лука прошел мимо меня в ванную; когда его рука коснулась моей, и я охнула, он промолчал. В тот момент, когда дверь закрылась, я, резко выдохнув, подошла к кровати, нашла взглядом светло-красное пятно и села на край матраса. Из ванной доносился шум воды, но, в конце концов, Лука вернется.

Я легла на край, повернулась набок и натянула одеяло до подбородка, затем закрыла глаза, заставляя себя заснуть. Мне хотелось, чтобы этот день закончился, даже если это было началом многих адских дней и ночей.


Шум воды прекратился, и несколько минут спустя Лука вышел из ванной. Я пыталась дышать размеренно, будто уже спала, и даже осмелилась глянуть на него сквозь полуприкрытые веки, и то лишь потому, что мое лицо было укрыто одеялом и походило на камень. Лука был в черных трусах. И если в одежде он выглядел впечатляюще, то полураздетый выходил совершенно на новый уровень. Он был сложен из мышц, а его кожа была покрыта шрамами. Некоторые из них были тонкими и длинными, похожие на следы от ножа, а некоторые - круглые и рваные - словно пуля разорвала его плоть. Над сердцем была надпись. Было невозможно прочитать ее издалека, но интуиция подсказывала, что это их девиз. «Рожден в крови. Поклялся на крови. Я вхожу живым и уйду мертвым».

Он погасил свет, погружая нас в темноту. Внезапно я почувствовала, будто нахожусь в лесу, зная, что кто-то меня преследует. Кровать просела под весом Луки, и, сжав губы, я схватилась за край, позволяя себе лишь неглубокие вдохи.

Когда он лег, матрас сместился. В ожидании, что Лука потянется и возьмет то, что принадлежало ему по праву, я затаила дыхание. Будет ли так всегда? Буду ли я жалкой до конца своих дней, а мои ночи наполнены страхом?

Обрушилось давление последних нескольких недель или, может, лет, и на меня накатили беспомощность, гнев и страх. Переполняла ненависть к отцу, но хуже всего был горячий нож разочарования и печали. Он отдал меня человеку, о котором ничего не знал, за исключением репутации умелого убийцы; предложил врагу, чтобы тот делал со мной все, что заблагорассудится. Человек, который должен был защищать, сунул в руки монстра с целью сохранить себе власть.

Из глаз полились горячие слезы, но давление в груди не убавилось. Оно становилось все сильнее, а затем я, не в силах его больше сдерживать, вздохнула и всхлипнула. Возьми себя в руки, Ария. Я пыталась бороться, но с губ сорвался еще один удушливый всхлип.

— Ты будешь плакать всю ночь? — послышался в темноте холодный голос Луки.

Конечно же, он еще не спал. Для человека, занимающего его положение, лучше всегда держать ухо востро.

Я уткнулась лицом в подушку, но теперь, дав волю слезам, уже не могла их унять.

— Не представляю, как бы ты плакала, если бы я тебя все-таки взял. Может, я должен тебя трахнуть, чтобы дать реальную причину для слез?

Я подтянула ноги, пытаясь стать как можно меньше. Знала, что нужно остановиться. Меня не побили или чего еще хуже, но я не могла совладать со своими эмоциями.

Лука зашевелился, и мягкий свет заполнил комнату. Он включил ночник на тумбочке. Я ждала, точно зная, что он смотрит на меня, но продолжала прижимать лицо к подушке. Может, он выйдет, если его окончательно достанет шум. Когда он прикоснулся к моей руке, я так яростно дернулась, что непременно упала бы, но Лука подтянул меня к себе.

— Довольно, — произнес он низким голосом.

Этот голос. Я уже успокоилась и позволила ему перевернуть меня на спину, выпрямив ноги и лежа подобно трупу.

— Посмотри на меня, — приказал он, и я послушалась.

Был ли тому причиной голос, который сделал его печальным?

— Я хочу, чтобы ты перестала плакать. Я хочу, чтобы ты перестала дергаться из-за моего прикосновения.

Я онемело кивнула.

Он покачал головой.

— Этот кивок ничего не значит. Думаешь, я не узнаю страх, когда он на меня смотрит? Когда я выключу свет, ты снова будешь плакать, как будто я тебя изнасиловал.

Я не знала, чего он от меня хотел. Не то чтобы мне нравилось быть до чертиков напуганной. Этот страх не был единственной причиной моего срыва, но он все равно не понял бы. Как он мог понять мои чувства? Словно мою жизнь украли? Моих сестер, Фабио, мою семью, Чикаго - все, что я когда-либо знала и от чего теперь должна была отказаться.

— Чтобы подарить спокойствие и заткнуть тебя, я готов поклясться.

Облизав губы, я чувствовала на них соленые слезы, пальцы Луки сжались на моей руке.

— Клятву?

Он взял мою ладонь и прижал к татуировке на сердце. От моего прикосновения его мышцы напряглись, и я выдохнула. Он был теплым, а кожа нежнее, чем я ожидала.

— Рожденный в крови, поклявшийся на крови, я клянусь, что сегодня не буду пытаться украсть твою невинность и не причиню тебе вред.

Его губы скривились, и он кивнул в сторону пореза на руке.

— Я уже пролил кровь, это скрепит клятву. Рожден в крови. Поклялся на крови.

Он накрыл мою руку, расположенную на татуировке, и стал ждать.

— Рожденная в крови. Поклявшаяся на крови, — тихо произнесла я.

Лука отпустил мою руку, и я опустила ее на низ живота, ошеломленная и смущенная. Клятва многое значила. Без лишних слов он погасил свет и вернулся на свою сторону кровати.

Слушая его ритмичное дыхание, зная, что он не спит, я закрыла глаза. Он не нарушил бы свою клятву.



ГЛАВА 7



Солнечный свет ударил мне в лицо. Я попыталась потянуться, но через талию была перекинута рука, а твердая грудь прижималась к спине. Хватило мгновения, чтобы вспомнить, где нахожусь, что произошло вчера, и я снова напряглась.

— Хорошо, ты проснулась, — сказал Лука хриплым ото сна голосом.

Меня поразило осознание. Лука. Мой муж. Я была замужней женщиной, но Лука сдержал обещание. Он не подтвердил заключенный брак. Я открыла глаза. Рукой Лука сжал мое бедро и перевернул на спину. Он оперся на локоть, а его взгляд остановился на моем лице. Хотелось бы мне знать, о чем он думает. Было странно находиться в кровати с мужчиной. Хотя наши тела не соприкасались, я чувствовала исходящий от Луки жар. При свете дня шрамы на коже были менее заметны, чем прошлой ночью, но мышцы оставались все такими же впечатляющими. Интересно, какими они будут на ощупь.

Он потянулся и взял мою прядь волос двумя пальцами. Я затаила дыхание, но мгновение спустя Лука отпустил ее, а выражение его лица стало задумчивым.