Свои чужие люди

Глава 20




– Здравствуйте. Мое имя Качинский Иван Семенович.

Взгляд Ивана почему-то задержался на молодой девушке, бледной и немного напуганной. Это была Юля Фурцева, только недавно выписавшаяся из больницы. Если бы не жена Качинского Леночка, которая буквально опекала девушку до самой выписки и как хирург, и как бывшая соседка, Юля сбежала бы. И уж конечно, не пришла бы к Качинскому в контору.

Крупный седой мужчина, ссутулившись, сидел на жестком стуле у окна. Он был спокоен, и создавалось впечатление, что тот знает что-то, неведомое другим. Остальные слегка нервничали, это было заметно. Качинский видел, как сжимает и разжимает ладони невероятно красивая женщина, Алевтина Бурова, и ходит по кабинету, словно не находя себе места, журналист Борис Раков. Только погорелец Поляков расположился на мягком диване по-хозяйски, но и его спокойным назвать было нельзя.

Ответили на приветствие Качинского не все: промолчал Раков, а Юля Фурцева испуганно вскинула брови.

– Я прошу несколько минут внимания. Речь пойдет о не совсем обычном завещании некоей Эмилии Яновны Фальк. Кому-то из вас знакомо это имя? Я так и думал. – Качинский удовлетворенно кивнул головой, глядя на недоуменные лица собравшихся. – И все же двое из вас с ней встречались. Вы, Алевтина Андреевна, помните старушку в сквере, с которой вы разговаривали в день рождения вашего мужа?

– Да, конечно, – заметно удивилась Аля.

– А вы, Борис Сергеевич, даже завтракали с ней в кафе.

– Как ни стыдно признаться – за ее счет, – буркнул Раков. – И что же от нас хочет эта Эмилия Фальк? Я правильно назвал имя?

– Правильно, Борис Сергеевич. Теперь я могу приступить к разъяснению сути дела, из-за которого вас здесь собрал.

Эмилия Яновна Фальк при жизни владела пятикомнатной квартирой в доме на углу Дворянской и Воскресенской улиц. Вас пятеро, по числу комнат. Каждый из вас на сегодняшний день оказался по каким-то своим причинам в сложном положении. Эмилия Яновна просила меня оказать вам некоторую помощь. – Качинский остановился, ожидая вопросов. Но все молчали. – Каждый из вас получит по сто тысяч рублей на личный счет в банке и право проживания в одной из комнат ее квартиры.

– Простите, а сама Эмилия Яновна жива? – Аля тревожно посмотрела на Качинского.

– Нет. Сегодня девять дней со дня ее смерти.

– Я что-то не понял, от нас-то что требуется? Зачем старушке, царство ей небесное, все это нужно? – Борис Раков неопределенно махнул рукой.

– Она дает вам шанс. Шанс не опуститься, выжить, состояться в этой жизни. От вас нужно одно – постараться этот шанс использовать. И самое главное условие завещания, – Качинский тяжело вздохнул. – Вы можете проживать в квартире ровно год, начиная с сегодняшнего дня. Через год вы сами будете решать, кто использовал подарок Эмилии Фальк с толком, а кто проиграл.

– Как это проиграл? Что за игра такая? Ну проем я эти сто тысяч, не фиг делать, поживу год. И свалю. Спасибо, конечно, за квартиру не платить, о куске не думать. Но это – год. А дальше?

– Вы не поняли, Борис Сергеевич. За этот год вы должны подняться, а не остаться на прежнем уровне. Вот вы, например, могли бы продвинуть свой сценарий, не так ли?

– Много же я наболтал старушке за чашкой кофе, – опять буркнул Раков.

– Честно, но я тоже пока не понимаю смысла в такой благотворительности, – произнес Виктор Васильевич Маринин, самый старший по возрасту из присутствующих.

– Вы, Виктор Васильевич, единственный из всех, кто уже имеет источник дохода. Но жить вам негде, так? Пока пройдут суды…

– Хорошо, я согласен. Но как я могу, как вы сказали «подняться»? Я – бывший майор, теперь работаю в охране, карьеры там не сделать, в торгаши, где можно раскрутиться, я никогда не пойду, хоть расстреляй.

– Ваше основное вложение – ваш внук. Ему нужны любовь, внимание и лечение, не так ли?

– Ну, это же я и так уж… сам. Мне чужого не нужно. Я сам заработаю на внука.

– Вот и работайте. И живите. Растите мальчика.

– Но это же не материально?

– А кто говорит только о материальных успехах?

– Короче, я понял. Главное – не спиться, так? – Раков весело зыркнул на Полякова. Тот покраснел. – А приз-то какой? Поиграемся год, определим победителей, а приз?

– Призом будет квартира стоимостью двести тысяч евро в собственность, – довольно жестко произнес Качинский.

– Эта, старушкина? Вся целиком? – ахнул Раков.

– Да. Квартира, бывшая во владении Эмилии Яновны Фальк, через год будет принадлежать тому или совместно тем из вас, кто действительно встанет на ноги, и очень твердо. Так что просто проесть сто тысяч и не спиться за это время, этого мало, Борис Сергеевич.

– А когда можно будет заселяться в квартиру? – Все разом повернулись к молчавшей до этого девушке.

– Прямо сейчас. Ключи у меня, до дома – пешком десять минут. Только вы должны подписать договора найма и получить под расписку банковские карты. Если, конечно, согласны.

Первым к нему подошел Поляков.

– Я этого не ожидал, Иван Семенович. Только одного не пойму, я-то как в ваш список попал? – растерянно глядя на Качинского, спросил он.

– А с вами, Георгий Аркадьевич, мы встретились как раз в тот день, когда у меня побывала Эмилия Яновна. На следующий день я рассказал ей о пожаре, и она согласилась вам помочь. Вот и все.

– Спасибо. Огромное спасибо.


– Не подведите, Поляков. Она в вас поверила. Кстати, документы восстановить вам поможет мой друг. Позвоните ему завтра, он вам скажет, куда подойти, – Качинский протянул Полякову карточку с телефоном Беркутова.

– Спасибо.

– Еще одну минуту внимания, – Качинский достал из сейфа пластиковую папку. – Эмилия Яновна сама выбрала комнаты для каждого из вас. Вот план. Комнаты меблированы по необходимости, вы можете делать в них ремонт по своему вкусу, покупать вещи, делать перестановки. По желанию вы можете получить временную регистрацию по этому адресу. Или можете зарегистрироваться, где хотите, это несущественно. По всем возникающим вопросам обращайтесь ко мне, вот мои номера телефонов.

– Почему у меня такое чувство, что старушка нас поимела? – Раков вопросительно посмотрел на Алевтину. – Давайте знакомиться, соседка. Я – Борис Раков, журналист, сценарист. Холост, сердце свободно.

– Алевтина Бурова, – сдержанно ответила Аля, отворачиваясь к подошедшей девушке.

– Я – Юля Фурцева. – Девушка улыбнулась Алевтине.

– Рада знакомству, Юля.

«Спроси меня, почему я согласилась на эту авантюру, ведь не отвечу! Мне и жить есть где – Катерина не прогонит, да и у Светки комната все время пустует. Работу какую-никакую я найду, да хоть бы в школе, воспитателем продленки, например. Зачем мне все это? Все дело в самой Эмилии. Нужно признать, задела она меня в ту нашу встречу. Жаль, что она умерла. Что-то в ней было такое, близкое. Или это мое сожаление по этому вымирающему поколению. По женственности, благородству и красоте. Да… Когда умерла бабушка Ленки, мы учились в девятом классе, один из ее довольно молодых поклонников тогда сказал: «Уходят женщины, одна за другой уходят». Такая тоска была в его голосе! О ком он думал? Не о нас, обтянувших задницу джинсой и в кроссовках на босу ногу! О них, слабых внешне, но сильных духом, красивых в своем естестве, понимающих и умных. Нам за ними уже не угнаться! Вот и Эмилия из них. Но почему же она все повторяла, что я на кого-то похожа? На кого же?» – Аля уже знала, почему она согласилась. Она хотела найти ответ на этот вопрос. Найти в доме самой Эмилии Фальк.





Глава 21




Первое, что сделала Юлька, – это купила телевизор. Она держала его включенным всегда, когда находилась в комнате, тем самым отгораживаясь от звуков коммуналки. Она все еще боялась. Боялась лишний раз выйти из дома, даже в соседний магазин, боялась начать искать работу, боялась позвонить Тамарке. А хотелось. Просто чтобы поговорить. Поговорить о том, как ей удалось выжить.

Тамарка была верующей. По крайней мере, ходила в церковь регулярно, постилась, но вот воздерживаться от плотских утех даже во время Великого поста не могла. Она, как считала Юля, была шлюхой по убеждению, не из-за денег, а удовольствия ради. Внешностью обладала неброской, телом полноватым, характером легким и любвеобильным. Мужики попроще, из командированных, с удовольствием упражнялись с ней в несложном сексе, платя по таксе и никогда сверху: ничем таким особенным она удивить не могла.

А для Юльки Тамарка была не подругой вовсе, скорее старшей сестрой. Чем-то она напоминала Нелли, веселую хохлушку, последнюю жену отца. Хоть и бросила ее Нелли, но не держала на нее зла Юлька, даже понимала где-то: чужой ребенок-то к чему? С отцом они расписаны не были, кооперативная квартира была отобрана у него справедливым советским судом, как и все найденные в доме ценности, Юля пристроена не к чужим людям, а к родственникам. Все как бы хорошо!

Судьба Тамары была похожа на Неллину – сама она приехала из Молдавии, пристроилась работать на молокозавод, быстро к работе поостыла, да и мужика найти в бабьем царстве было сложно. А для того и приехала! Ушла на стройку, шустрый прораб оприходовал ее девичью честь, после сдачи объекта смылся вместе со всей бригадой, оставив Тамарку, как говорят, в интересном положении. Легко родив Миньку, Тамара быстро смекнула, что с ребенком и вовсе никому нужна не будет, а мужика-то хотелось, вот и стала сдавать себя внаем: и деньги завелись, и женское удовольствие получала регулярно. Откровенно признаваясь в своих слабостях, она так же откровенно каялась перед иконой Божьей Матери, думая, что та ее поймет и простит: женщина все же.

Юля по неопытности все не так делала в сложной профессии платной любовницы: то гонор свой перед клиентом покажет, то чаевые закроит от сутенера. Если б не Тамарино заступничество, быть ей битой часто и больно. Так уж и повелось, что за любым советом – к ней.

Поэтому и не хватает ее сейчас Юльке.

Юлька встала с дивана, посмотрела машинально в зеркало шкафа. «Худовата, мать!» – подумала про себя нелестно, и тут же мелькнуло: а кому теперь нравиться-то? В профессию возврата точно не будет, она, еще лежа в кустах на обочине дороги и корчась от боли, кому-то там свыше обещала. А Марка ей теперь не видать. Потерян для нее он, вместе с надеждой на счастливую жизнь потерян! Выбил из нее эту надежду заботливый папочка любимого!

Юля невольно дотронулась до живота: хоть и аккуратно ее Елена Вадимовна заштопала, а шов до сих пор через майку прощупывается. Это же надо к своей бывшей соседке на операционный стол угодить! Юля, когда от наркоза отошла, сразу ее узнала, хотя и не виделись они лет десять. Как потом оказалось, и та ее вспомнила сразу. И отца Юлиного, и Нелли. И всю эту историю… Пожалела ее ненавязчиво, отца добрым словом вспомнила, над Неллей пошутила: как та смешно ругалась на пацанву во дворе. И спрашивать начала, где живет теперь, чем занимается и, самое главное – как на дороге оказалась. Скрывать профессию смысла не было: все равно мент приходил, пришлось сказать, что клиенты избили. И не помнит она их и не знает. И наказывать некого: просто сняли они ее на дороге, за ноги длинные и призывно задранную юбку. Побоялась Юля всю правду Елене рассказать, мент-то явно ее знакомый! Расскажет ей, она – ему, а он – к Голоду: у того половина полиции куплена. Хотя, может быть, этот Беркутов из честных, такое случается. Сейчас помог паспорт восстановить и, главное, регистрацию не в городе, а в селе. Она попросила, он, не спрашивая, сделал. Поверил, что на дорогу она больше не выйдет. А Елена ее старушке порекомендовала.

А вот что ей дальше делать, она, Юля, не знает.

В дверь постучали. Юля приглушила звук телевизора и откинула защелку. Зачем запирала замок на фиксатор, она объяснить не могла.

– Юля, к тебе пришли, – Алевтина кивнула в сторону коридора.

– Кто?! – Она невольно отшатнулась в глубину комнаты, до того вдруг стало страшно.

– Женщина, – спокойно ответила Алевтина, глядя на Юльку с удивлением.

– А… Я сейчас. Спасибо, – пролепетала Юлька, выходя в коридор.

– Юля, привет! – Елена уже снимала куртку и невысокие сапожки. – У тебя тапки какие-нибудь есть?

– Да, сланцы. Я сейчас принесу, – Юля метнулась назад в комнату.

В гости к Юле еще никто не приходил. Да и кому? Юля знала, что у Алевтины в шкафчике в прихожей в отдельном пакете лежат «гостевые» тапочки: есть у нее подруга Катерина, с которой они кофе пьют, запах по всей квартире разносится. У Виктора Васильевича – детские тапки, для внука. К Полякову никто не ходит, нелюдимый он, Юля с ним за этот месяц только раза три на кухне сталкивалась. А к Ракову, если кто и приходит, то он открывает дверь черного хода, его комната – рядом. И тоже с гостями, похоже, и у него негусто. И дома он бывает редко.

– Проходите в комнату, Елена Вадимовна.

– Ждала я от тебя приглашения, да так и не дождалась! Визитку мою с телефонами потеряла? Так у Качинского бы спросила.

– Я… не устроилась пока, – соврала Юлька и покраснела.

– Брось! У тебя нормально. Только не хватает чего-то. Безлико. Подумай, салфеточку хоть на стол свяжи, фотку в рамке поставь.

– Я вязать не умею…

– А что ты умеешь, Юля? – вдруг серьезно спросила Елена.

Юлька отвернулась к окну.

– Прости. Но – месяц прошел. Я думала, ты сама решишь, что тебе помощь нужна, и позвонишь. Юль, ну не на панель же тебе возвращаться! У меня к тебе предложение. Пойдем к нам в больницу санитаркой. Ну, собственно, ты будешь числиться санитаркой, по трудовой книжке. На самом деле тебе придется мыть полы только в одноместных палатах, сама понимаешь, те, кто там лежат, люди денежные, абы кого в палату не допустят. А по рекомендации…