Сыщики 45-го

Она убегала, смущенная, с пылающими щеками, озиралась, явно не понимая, правильно ли поступает. Не перевелись еще в российских селениях тургеневские девушки. Он не стал ее догонять, не стал набиваться на знакомство. Некогда – дела. А городок маленький – встретятся еще…

На виадук он поднялся в гордом одиночестве. Все ушли. Наверху господствовал ветер. Все железнодорожное хозяйство было видно, как на ладони. Пять путей, и все забиты составами – пассажирскими, товарными, наливными цистернами. На первом пути у затрапезного вокзала стоял воинский эшелон с возвращающимися домой солдатами. Там тоже пиликала гармошка, бродили люди в форме, мелькали офицерские фуражки. Состав следовал на восток – через Смоленск и далее. Армия сокращалась медленно, поэтапно. Основная волна демобилизации началась лишь в феврале 46-го, три месяца назад. Государство брало на себя обязанность обустроить бывших красноармейцев, в течение месяца обеспечить работой, защитить семьи погибших. На деле так происходило не всегда. Семьи убитых и инвалидов получали кое-какую поддержку – их дома в первую очередь снабжали углем и дровами, они получали небольшие денежные суммы. Основная же масса вернувшихся с фронта не имела никаких льгот, каждый крутился, как мог. Работы в разрушенной стране было вдоволь, но не каждый мог найти себе занятие по душе.

Алексей с любопытством осмотрелся. Как же долго он здесь не был! На вокзале красовался алый транспарант: «Пятую пятилетку в четыре года – выполним!» В стране не хватало самого необходимого, но это не относилось к средствам пропаганды и агитации. Первую послевоенную пятилетку могли завершить и в четыре, и в три года. Стране не в диковинку совершать невозможное.

На севере, за железнодорожным полотном, город обрывался – станция находилась на самой окраине. Несколько кварталов частного сектора, привокзальные мастерские, склады. Далее – густые леса на много километров. На северо-западе – чудом сохранившиеся корпуса завода, до войны относившегося к наркомату химической промышленности. Там производилась оборонная продукция, действовал режим секретности; немцы в период оккупации тоже пытались что-то выпускать, но не получилось. Завод собирались взорвать, но наступление Красной армии было настолько стремительным, что от взрыва отказались и завод бросили.

Основные городские кварталы находились к югу от станции. Три главные улицы – Базарная, Советская, Конармейская – тянулись параллельно железной дороге. Их связывало множество улочек и переулков. Предприятия располагались преимущественно по окраинам. С юга четырехэтажные дома подпирал разбросанный частный сектор. За ним простирались сельскохозяйственные угодья – владения нескольких колхозов. Городок, невзирая на обилие частных домов, был компактным, считался административным центром одноименного Уваровского района. Он не был дырой. Здесь проходила железная дорога, работали предприятия оборонной промышленности. До войны в Уварове проживали тысяч тридцать жителей. Сейчас – значительно меньше, но на район у властей были грандиозные планы…

Девушка давно убежала. Он пожалел, что не спросил ее имени. Тронулся эшелон, динамик на столбе разразился «Прощанием славянки». С запада приближался товарняк – его пропускали по свободному пятому пути.

Алексей выбросил папиросу, собрался было идти в город.

– Минуточку, гражданин, предъявите документы! – прозвучал суровый окрик. Черкасов с удивлением обернулся. По лестнице виадука поднимались два милиционера в мешковатых шинелях. У одного была расстегнута кобура.

– Вы мне? – удивился Алексей. – В чем дело, сержант?

– Без разговоров, гражданин! Предъявите документы!

Алексей пожал плечами и медленно просунул руку в отворот кожанки. Милиционеры обнажили табельные «ТТ», предусмотрительно держась на расстоянии. Храбрецами они не были – у обоих вспотели лбы, побледнели лица.

Алексей неспешно вытащил бумаги. Патрульные немного расслабились. Один взял документы, отступил на шаг, второй продолжал держать Черкасова на прицеле. Сержант внимательно изучил паспорт, поколебался, сверяя оригинал с фотографией в документе, развернул направление, командировочное предписание. Физиономия милиционера вытянулась.

– Извините, товарищ капитан, – сержант вернул бумаги, козырнул. – Выходит, вы у нас будете работать?

– Именно так там и сказано, – кивнул Алексей. – С кем имею честь?

– Сержант Мошков, – представился патрульный. – Отделение районной милиции общественной безопасности. Патрулируем вокзал и его окрестности. Это мой напарник младший сержант Криницын.

Второй тоже принял строевую стойку.

– Почему такая гонка, сержант? – поинтересовался Алексей, убирая бумаги.

– Так это, товарищ капитан… – Мошков смутился. – Сигнал поступил от пассажира поезда, на котором вы прибыли… Подошел к нам, говорит, видел у вас пистолет, вы кого-то стращали в тамбуре…

– Я так и думал. Ладно, ничего страшного, гражданин проявил бдительность. Двое блатных пасли клиентов в поезде, пришлось поговорить. Все штатно, сержант, без трупов. Вам же меньше работы. Еще вопросы?

– Никак нет, товарищ капитан. Просим прощения…

– Здание милиции все там же – на Советской?

– Так точно. Советская, 34. Там и наш отдел, и… ваш, и отделение по борьбе с хищениями социалистической собственности.

– Ладно, увидимся еще… – Черкасов был не в форме, но все же козырнул и зашагал в город.

Он не был в Уварове шесть лет. За это время многое изменилось и не все в лучшую сторону. Он спустился с моста в стороне от вокзальной площади – там кипела жизнь. Площадь выходила на Базарную улицу, на нее сворачивал пассажирский автобус, набитый людьми. Граждане, прибывшие в Уваров по железной дороге, разъезжались по своим отдаленным деревням и поселкам. Автомобильное сообщение помаленьку налаживалось. Были плохие дороги, дышала на ладан техника, но перемены происходили.

Переименовать до войны Базарную улицу во что-то более «социалистическое» у властей не хватило денег. При немцах она тоже была Базарной. Приличных зданий здесь было немного – в основном двухэтажные строения. Старые, почерневшие от времени, они уныло стояли вдоль дороги и ждали своей очереди на ремонт. В домах жили люди – окна застеклены, во дворах сохло белье, доносились детские голоса. Ветхие строения стыдливо прятались за зеленеющими тополями.

Особой спешки не было. Алексей посмотрел на часы и решил пройтись.

Город проснулся, брался за работу. Спешили люди. Тащились старые полуторки, легковые «эмки». Прорычал экскаватор, занимая почти всю проезжую часть – встречным приходилось карабкаться на бордюры.

Несколько бараков отстроили заново – они красовались своей нарядной обшивкой. Бульдозер разрывал теплотрассу. Работал передвижной кран – рабочие вытаскивали из земли проржавевшие трубы.

Черкасов перебежал дорогу, пересек мостик через пересохшую Калачку. Здесь находился городской парк, который в войну фактически уничтожили. Он и сейчас смотрелся не очень, но дорожки проложили, посадили саженцы. Пленные немцы возводили новый Дом культуры вместо разрушенного старого. Урчала бетономешалка, строители укладывали цокольный этаж. Серые небритые лица, выцветшие гимнастерки цвета «фельдграу», рваные сапоги. Они машинально делали свою работу, почти не разговаривая. Статус этих людей не менялся уже больше года. Их кормили, содержали в сносных условиях, но домой не отпускали. Рабочая сила – практически дармовая. Охрана символическая, куда им бежать? Зато работники добросовестные: все сделают, лишнего не попросят. Их еще и развлекали! Динамик на столбе исполнял игривые и политически нейтральные песенки на немецком языке. Последние, впрочем, сменились привычной «Землянкой». А дальше заиграл гимн СССР «Союз нерушимый» – сравнительно новое произведение.

Хотелось тишины и покоя. Алексей миновал парк, прошел вдоль нескольких бараков. Следующее здание от дороги отделяла вереница старых деревьев. Район оставался неразрушенным, что тут разрушать? Затрапезные двухэтажки – отваливалась штукатурка, обнажался худой брус с утеплителем. Два подъезда в здании.

Черкасов стоял у того, что слева, исподлобья смотрел на окна. Сердце защемило, непростительно долго он тут не был… Сохранилась старая табличка, на которой еще читался адрес: улица Базарная, 60. Дом производил гнетущее впечатление. Но здесь было тихо – старые тополя глушили звуки улицы. У второго подъезда стояла помятая «эмка». В песочнице на детской площадке возились малыши под присмотром пожилой женщины в платочке. Появление незнакомца не осталось незамеченным – старушка устремила в его сторону бдительный взор.

Сушилось белье на распорках. Мусорные баки исторгали специфический аромат. Здесь тоже проживали счастливые советские люди, строящие под руководством партии райскую жизнь на земле…

Он вернулся на дорогу, дошел до ближайшего переулка, который вывел его на Советскую улицу. До середины 20-х годов она была Кузнецкой, потом решением местного райисполкома улицу переименовали в Советскую. При немцах ее называли Ратушной, а когда оккупантов турнули, основную городскую артерию вновь нарекли Советской – теперь уже навсегда.

Здесь стояли добротные кирпичные дома, многие из них тянулись вверх аж на четыре этажа. Жить в этом районе считалось почетно. Здесь концентрировались административные здания, городская типография, почта, парикмахерская, магазины, развлекательные заведения, включая пару ресторанов и несколько кафе.

Алексей с удивлением обнаружил, что ресторан «Былина» работает и сейчас, впрочем, на двери висело объявление, что заведение открывается только в шесть вечера. Здание бывшего райкома было в строительных лесах.

Самосвал сливал в короб жидкий бетон. Короб оседлали строители с лопатами. Тоже мрачные и серые, но уже без немецкой формы. «Перемещенные лица», – догадался Алексей. Так называли людей, перемещенных в годы войны за пределы СССР. Военнопленные, узники концлагерей, остарбайтеры – все угнанные в Германию. После войны они возвращались, их было не меньше пяти миллионов. Радость была недолгой – их поразили в правах, подвергали репрессиям, объявили изменниками. Отправили в колымские лагеря, но не всех – рабочие руки требовались и в Европейской части СССР. Вернувшихся людей использовали на восстановлении народного хозяйства, которое шло стремительными темпами…

Черкасов смотрел, вспоминал… В начале 40‐х махровый враг народа, разоткровенничавшийся на допросе, использовал термин «рабы социализма». Критиковал советскую власть за то, что она осуждает миллионы людей по вздорным поводам, а потом использует их на «великих» стройках, мол, за счет этого страна и может хоть чем-то похвастаться. Не было бы зэков – не было бы и успехов. Махровый был враг, самый настоящий противник социализма, но иногда Черкасова посещала мысль: а ведь он в чем-то прав! Производство держалось на миллионах осужденных. А теперь их заменили перемещенные лица и военнопленные – те же самые миллионы…


О большой политике Алексей старался не задумываться. В ней много неясного, противоречивого и опасного…

В добротном здании работала булочная. Очередь тянулась на улицу. В основном пожилые женщины, старики, мужики на костылях. Очередь продвигалась быстро, но короче от этого не становилась. Подходили другие, становились в хвост. Хлеб был не лучшего качества – какие-то серые «кирпичи», но все же настоящий хлеб – не то, чем кормили в войну. Карточную систему еще не отменили, хотя разговоры об отмене шли давно. Продовольствия на всех не хватало – убыль населения не сократила количество голодных ртов. Зарплаты маленькие, а цены на базарах и в магазинах потребкооперации – просто издевательские. Очередь продвигалась. Люди семенили мелкими шажками. Подходили другие, спрашивали, есть ли смысл стоять? Им в ответ пожимали плечами – кто же знает? Стойте, может, и повезет.

Внимание Алексея привлекли двое сутулых мужиков в коротких фуфайках. Они брели по противоположной стороне улицы, курили папиросы и друг с другом почти не разговаривали. Оба в кепках, бритые затылки, какие-то надписи белым на груди. Исподлобья смотрят по сторонам.

Женщина, идущая навстречу, ускорила шаг, опустила голову. Мужики посмотрели ей вслед, перекинулись парой слов. Вроде без пошлостей. Постояли возле «булочной» очереди, но решили не вставать, отправились дальше. Люди отворачивались от них, а те и не лезли с разговорами.

Один покосился на Черкасова, Алексею почудилось что-то знакомое. Или нет? Он засомневался. Мужик угрюмый, небритый, глаза ввалившиеся. Задержал взгляд, нахмурился, но быстро отвел глаза, втянул голову в плечи.

Из переулка вывернул вооруженный патруль. Мужики в фуфайках и ухом не повели. Проигнорировать такую колоритную пару бойцы не могли – остановили, потребовали документы. Те предъявили свернутые вчетверо бумаги, стали терпеливо дожидаться, пока старший патруля их изучит. Наконец бумаги вернули, патруль отправился дальше.

Один из мужиков сунул бумагу за пазуху, отыскал взглядом Черкасова, ссутулился еще больше. Потом оба свернули в переулок.

Алексей не стал их догонять – не было причины. Мало ли знакомых? Были и хорошие, и такие, что лучше не вспоминать.

Массивное трехэтажное здание находилось в глубине дикого сада и со стороны выглядело невзрачным. Соседствующие здания райкома и райисполкома выглядели куда представительнее. Но адрес подтверждался – Советская, 34. И новая табличка над дверью: «Районный отдел милиции. МВД СССР». Пока что непривычно и как-то… по-буржуйски. 15 марта текущего года Пятая сессия Верховного Совета СССР приняла закон о преобразовании Совета народных комиссаров в Совет министров. И все наркоматы, соответственно, стали министерствами, в том числе и ведомство, отвечающее за внутренние дела.

– Вы к кому? – спросил вооруженный пистолетом милиционер, подозрительно разглядывая вошедшего. Насторожились и автоматчики на углу здания – форму войск НКВД по охране тыла пока не изменили.

– Я – к себе, – объявил Алексей, протягивая документы.

– Будете новым начальником уголовного розыска? – Охранник изучил документ и сразу подобрался. В глазах мелькнуло сочувствие.

«Должность расстрельная, – угадал его реакцию Черкасов. – Оттого и отношение уважительное – как к покойному».

– Буду, – согласился он, складывая вчетверо еще не помявшееся направление. – Виктор Андреевич Черепанов на месте?





Глава вторая




– Вот и замечательно… – добродушно бубнил пожилой плечистый майор с одутловатым лицом и живописными кругами под глазами. – Именно вас, Алексей Макарович, нам так и не хватало… Да вы присаживайтесь. Чаю хотите? Агнесса Львовна сейчас принесет…

– Если можно, в другой раз, товарищ майор, – Алексей присел на предложенный стул, украдкой потянул носом. Запаха не было – стало быть, неважный вид начальника милиции объяснялся чем-то другим.

– Как скажете, Алексей Макарович, как скажете… – Майор Черепанов вчитывался в текст служебного предписания. – Стало быть, вас к нам перевели из Отдела уголовного розыска Главного управления милиции.

– Из Главного управления по оперативному розыску, – поправил Черкасов. – А что касается названного вами отдела, то его в природе уже не существует – в прошлом месяце переименован в Управление уголовного розыска при ГУМ МВД.

– Отсталые мы, – хмыкнул Черепанов. – Непривычно пока, инерция работает. Наркоматы переделали в министерства, а вот про МВД РСФСР как-то не слышали – нет такого – пока, по крайней мере. Отсюда и путаница. С участковыми тоже проблема – упразднили должности городских участковых инспекторов, теперь они – участковые уполномоченные для работы на определенном участке территории. В бумагах неразбериха, а в повседневной работе что изменилось?

– Все остается по-прежнему, – улыбнулся Алексей, – борьба с бандитизмом и всеми видами уголовных преступлений.

– Работаем, Алексей Макарович. Ни выходных, ни света белого не видим. Бывает, и ночевать приходится на рабочем месте. Вы навсегда к нам?

– Пока неизвестно, – пожал плечами Алексей. – Назначение адресное – под выполнение конкретной задачи. Вы, конечно, догадываетесь, какой именно. А там поглядят – в столицу меня или здесь оставят.

– Ну, и как оно в столице? – поднял глаза Черепанов. – Мы ведь совсем не в курсе, словно на другой планете живем. До столицы семьсот верст, а кажется, что многие тысячи…

– Спасибо, Москва живет и здравствует. Восстанавливаем народное хозяйство, боремся с бандитизмом и воровством – все, как у людей. А у вас приличное здание. – Алексей повертел головой, озирая скудно обставленный, но просторный кабинет.

– Площади роскошные, – согласился Черепанов. – Вот только людей мало. Текучка большая, сами понимаете…

«Текучка по не зависящим от людей причинам», – мысленно сделал вывод Алексей и уставился на карту района, висящую на стене.

– Только на прошлой неделе двоих потеряли, – удрученно добавил Черепанов. – И это только в вашем отделе уголовного розыска.

Алексей поднялся со стула, подошел к карте. Явно не старая, но уже вся испещрена значками, подписями и непонятными закорючками. Видно, местным «полководцам» частенько приходилось над ней корпеть. Уваровский район – небольшой. Запад Смоленской области – районный центр, клочок стратегически важной железной дороги и ряд незначительных населенных пунктов.

Сам Уваров отражался в полном виде – основные улицы, значимые объекты, включая предприятия, вокзал, электростанцию и даже городскую тюрьму в восточном тупике Базарной улицы. Тюрьма, насколько помнил Черкасов, использовалась всегда, невзирая на удаление от райотдела, ее использовали и царские жандармы, и сотрудники НКВД-ОГПУ, и гестапо, и снова НКВД-МВД, плюс примкнувшее к ним МГБ…

– Опишите в двух словах обстановку, Виктор Андреевич.

Майор выбрался из-за стола, вооружился указкой и подошел к карте. Что-то подсказывало опытному работнику, что столичный назначенец только формально числится его подчиненным, и лучше не лезть к нему с приказами и наставлениями.

– Вам же требуется объективная оценка, Алексей Макарович? Тогда извиняйте, все как есть. Пашем, как проклятые, спим урывками. Сотрудники выходят на работу каждый день. Штат отделения не укомплектован, сотрудники постоянно выбывают. До войны в Уварове проживало порядка 30 тысяч населения. Два года назад, когда прогнали немцев, здесь и шести не осталось. Сейчас население, конечно, выросло. Люди прибывают с востока, с запада – я имею в виду восточную Белоруссию; молодежь приезжает на стройки по комсомольским путевкам… Не все так плохо, – подытожил Черепанов. – В большинстве зданий есть электричество, в половине домов – канализация и водопровод. За год вернулись полторы тысячи демобилизованных, практически всем нашлись работа и жилье. Восстановили льнозавод, – указка ткнулась в карту, – запустили элеватор, фабрику по производству автомобильных покрышек, цементный завод, завод по производству железобетонных изделий в Авдотьином переулке. А ведь еще два года назад все лежало в руинах… На бывшем химзаводе… – указка дрогнула и показала место к северо-западу от города, – одно время работала комиссия из столицы, там сейчас работы не ведутся, но действует режим секретности, объект охраняется – его курирует, если не ошибаюсь, МГБ, к нашему ведомству это не имеет отношения, о чем нам неоднократно напоминали…

– Вы сами местный, Виктор Андреевич?