Сыщики 45-го

– Рад, что вы оценили…

– Агентура глубокого залегания, оставленная абвером? У этих людей прекрасные легенды, безупречное «прошлое» и документы на все случаи жизни. Вы – русский, Маша – русская, меня не обманешь. Еврей Вадим Циммерман, как занятно…

– С чего вы взяли, что он – еврей? Странно, люди слышат фамилию и считают, что им все ясно. Вилли Зиммер – тоже звучит неплохо? Не всем же немцам быть светловолосыми и голубоглазыми?

– Понимаю, Григорий Иванович, это почти гениально. Истории несуществующих болезней ваших сообщников тоже вписаны в легенды… Хорошо, не будем пока выяснять подноготную ваших людей. Были немцы, которые в совершенстве изъяснялись по-русски и играючи ориентировались в советских реалиях. Но война кончилась, рейх не вылезет из гроба. Какой смысл мутить воду и дестабилизировать обстановку? Не проще ли жить обычной жизнью, раз так вышло? Или потихоньку продвигаться в сторону ближайшей границы? Но нет, вы грабите банки и инкассаторов, вдохновенно убиваете людей и паханов-уголовников, то есть всячески расшатываете обстановку в городе. Подозреваю, вы преследуете две цели. Первая, разумеется, – личное обогащение, поскольку деньги и в Африке деньги. Второе: у вас теперь другие хозяева – рискну предположить, это британская или американская разведка. Не секрет, что многих высших офицеров абвера, включая их агентурные сети, взяли под крыло наши добрые союзники. Под городом планируется строительство особо важного объекта – факт секретный, но не для всех. Для кого-то это кость в горле. Кому-то крайне важно сорвать проект, сделать так, чтобы полетели головы и все уперлось в нерешенные вопросы. Все начинается с малого – дестабилизировать, убивать, грабить, перебить членов комиссии с того самого особого объекта… Там много иностранных специалистов, они просто откажутся работать. А ведь не все из них являются заключенными колоний. Казалось бы, пустяк, но работы уже приостановлены, начинается нервозность – что крайне на руку нашим западным союзникам… Задача номер один – не допустить строительства объекта. Верно?

– Хм, я так понимаю, вы не являетесь действующим сотрудником НКВД… прошу прощения, МВД?

– Не являюсь. Я из другого ведомства, работаю под прикрытием.

– Эх, Алексей Макарович, – вздохнул Шабалин, – велик был соблазн прикончить вас позавчера в музее. Вы так хорошо стояли, когда я к вам подошел. Теперь жалею, что не сделал этого.

– Признайтесь, так называемое похищение Поленова было не запланировано? Вы сами его похитили, отвезли в свой тайник. Не все сотрудники музея – ваши сообщники. Лукьянов не в теме, сменщик с аппендицитом – тоже, да и пожилая женщина Зинаида Кирилловна Шумейко… Лукьянов что-то выведал о ваших истинных целях, и вы решили его убрать. Просто убить и выбросить – привлечь внимание к музею, а если добавить к этому похищенную картину, то все логично, и музей становится пострадавшей стороной. Идея, признаюсь, спорная, но вы на это пошли.

– Да, Валентин Петрович, на свою беду, сопоставил некоторые факты, попросил объяснений. А еще он видел Иннокентия на угнанной машине – тот допустил оплошность, поставив ее недалеко от музея… В общем, накопились вопросы, Вадим ответил.

– Ко мне на квартиру вторглись Вадим с Иннокентием?

– Да, все правильно. Им не повезло…

– Я знаю. На каком компромате вы держали охранника Авдеенко? Что мог знать Сивый? Полагаю, это связано с налетом на «Аркадию» или на авторитетных воров?

– Не ко мне, Алексей Макарович. Спросите Конышева Петра Антоновича, он должен знать, это его тема.

– Не получится. Чтобы спросить у Конышева, придется как минимум умереть.

– Вам помочь?

– Спасибо, я сам. Думаю, лет через сорок. Ладно, это не так важно, но для следствия было бы полезно. Много белых пятен, Григорий Иванович. Или поможете?

– Хорошо, уважу вашу просьбу. – Он тоже что-то задумал, и сам был не прочь потянуть резину. – Несколько месяцев назад Петр Антонович поймал Авдеенко на неблаговидном деянии. Тот вымогал деньги у мелкого сявки по кличке Шуруп. Шуруп до этого обчистил богатую хату, сдал товар барыге и неплохо нажился. Сержанту Авдеенко капнула об этом местная проститутка. Вместо того чтобы закрыть Шурупа, Авдеенко стал вымогать у него половину «гонорара». Шурупу пришлось отдать, но злобу он затаил. Когда за то же деяние его прищучил Конышев, Шуруп в сердцах сдал Авдеенко. Закрывать коллегу по работе Петр Антонович не стал, но тонко намекнул, что Авдеенко у него теперь в долгу, и если что, то неблаговидное деяние всплывет… Что вас еще волнует? Ах, Сивый… Одна из его подружек видела, как мы ретировались из «Аркадии», и поделилась с Сивым. Просто приметы описала, она же не знала, кто мы такие – данная публика по музеям не ходит. Но городок-то маленький, а мир тесен… Подружка умерла – отравилась какой-то алкогольной дрянью. А Сивый пропал. Не угонишься за ветром, знаете ли. Петр Антонович отслеживал ситуацию, и только Сивый нарисовался… Он тоже не знал, кто мы такие, но мог описать приметы.

– Зачем убили капитана Вестового?

– Он Конышева взял на карандаш. Проницательный был субъект и внимательный очень. Петр Антонович дал промашку. Сорвалась с языка сумма пропавших общаковских денег. С чего бы оперативникам про это знать? Вроде выпутался, замяли, обсмеяли, но Вестовой запомнил. Заработало что-то у него в голове, решил самолично все выяснить…

Свершилось! Бросок невидимого тела, крик боли, потом еще один – на тон ниже – оба слились в жуткий унисон! Молодец, товарищ Рахимович! Алексей оторвался от земли, перевалился через косогор и покатился вниз. В развалах мусора боролись двое. Боль душила, но он не прочь был оказаться третьим, навалился сверху, вывернул руку Шабалина, в которой тот сжимал немецкий «вальтер». К черту эту руку! Он чуть не вырвал ее из плечевой сумки, и от острой боли Шабалин потерял сознание. Рита скатилась с него, Алексей занял «свято место», нанес в челюсть два неслабых удара – чтобы избавить себя от случайностей. Выдохнул, тоже откатился.

Рядом лежала Маша, раскинув руки, глаза ее были закрыты. Из пробитого сердца вытекала кровь. Это правильно, красивым женщинам нельзя стрелять в голову…

– А ты не дурак, капитан, – со свистящим надрывом сообщила Рита. – Мастерски заговорил ему зубы, узнал много полезного…

– Я старался, – прошептал Алексей. – Не поверишь, Маргарита Юрьевна, в раннем детстве посещал театральный кружок при районном Доме пионеров… Бросил, когда народ смеяться начал. Сейчас думаю: зря.

Новое нашествие! Эти четверо подобрались неслышно, свалились, как снег на голову! Откуда они взялись? Люди орали, тыкали в лица стволы пистолетов, кричали, чтобы никто не шевелился (никто и не думал), что они милиция и во всем разберутся! Обнаружив, кто лежит перед ними, как-то сразу притихли, засмущались, стали делать вид, что они тут вообще ни при чем (собственно, так и было).

– А это еще что за шайтаны, Черкасов? – простонала Рита.

– А это, Маргарита Юрьевна, люди из моей группы. Хорошие, кстати, парни. Славятся тем, что всегда приходят вовремя…





Эпилог




В одноместной палате районной больницы было душно и одиноко, пахло лекарствами. Алексей уже ворочался, превозмогая боль, но вставал крайне редко – лишь когда нужда скручивала в бараний рог. В ближайших планах значилось подняться и сломать к чертовой матери шпингалет на окне, иначе оно вообще никогда не откроется!

Операция по извлечению осколка из мягких тканей бедра прошла успешно. Хирург ухмылялся: какое же это ранение? Сплошная симуляция. И с девушкой, которую он оперировал до этого, все нормально. Ранение аналогичное. Похромаете на пару два-три месяца, а там, глядишь, и обойдется… если вдруг что-то еще не случится.

«А что может случиться?» – напрягался Черкасов. «Ну, что-нибудь, – пожимал плечами хирург, – медицина – дело темное. А вы тогда женитесь на этой девушке, товарищ капитан – прекрасный совет. Будете оба хромать, не так обидно. Крепкая семья, надежная ячейка общества… Все молчу, молчу… Знаете, именно сейчас я бы вам не доверил и табуретку…»

Открылась дверь, в палату вошла Рита Рахимович с костылем, внимательно посмотрела вокруг. Больничная пижама, висящая мешком, ее не портила. Немытые волосы, распущенные по плечам – тем более. А еще была бледная кожа, осунувшееся лицо, запавшие глаза. Она направилась к его кровати. Он с любопытством смотрел, как она ковыляет с черепашьей скоростью, как пристраивается у него в ногах.

– Скучно, Маргарита Юрьевна?

Она кивнула:

– Тоска смертная. Хочется всех построить и отправить за сто первый километр.


Он засмеялся.

– У нас неплохо получилось, Рита, – признался Алексей. – Можно сказать, сработались под занавес. В официальных документах это опишут так: благодаря совместным слаженным действиям Министерства государственной безопасности и органов милиции была нейтрализована опасная бандитская группа… ну, и так далее. А может, никак не опишут, что вероятнее всего. Кстати, Маргарита Юрьевна, объясни мне простую вещь: как вы с Мирским оказались в том парке? Я проверялся, хвоста не было.

– Следили не за тобой, – пожала плечами Рита. – Негласно проверялись все значимые лица города. Игорю Борисовичу, мир его праху, запала в душу мысль про важного агента абвера в этом городе. Проверяли многих. Буквально за день до финала появилась информация на Шабалина. Отдельные факты его биографии вызывали вопросы – в частности, две поездки в Новосибирск с эвакуированной коллекцией Третьяковской галереи. Тамошний директор оперного театра не мог вспомнить такую фамилию, хотя у человека здравый рассудок и ясная память. В принципе, не улика, но решили углубиться, понаблюдать. Когда вся компания поздно вечером куда-то отправилась, стало интересно. Но мы их потеряли, потом отправились на звуки выстрелов…

– Почему мне не сообщили про Шабалина?

– Ну, знаете ли, Алексей Макарович, – Рита с издевкой заулыбалась, – во-первых, сами такой, во-вторых, информация запоздала. Мне сообщили, что Шабалин уже дает показания. Фигура, кстати, любопытная. Служил в контрразведке Юденича, бежал в Эстонию. Всесторонне образованный тип, патологическое неприятие советской власти. От Гитлера был не в восторге, но ненависть к Советам затмила все. Перед войной, уже в солидных годах, окончил школу абвера, был выдан за жертву эстонских буржуазных националистов и осел в Советском Союзе, где ловко сменил биографию. С ним была молодая девушка, выдаваемая за племянницу, работать с которой было сущим удовольствием – такая одаренная актриса… У девушки репрессировали всю семью, в 40-м Шабалин взял ее под опеку, вылепил из нее то, что хотел. Ее участие в акциях банды уже частично подтверждается. Эх, не дожил Игорь Борисович…

– У тебя что-то было с Мирским?

– Ты того, да? – покрутила она пальцем у виска. – Это даже трудно представить. Мы вместе работали четыре месяца, просто коллеги. Он человек очень строгих правил. Не курил, практически не выпивал. Полностью отдавался работе, мечтал о карьере в нашем министерстве. В Москве у него остались жена и дочь, которой недавно исполнилось восемь…

О чем-то более приятном поговорить не успели. Открылась дверь, и в палату потянулись выжившие члены оперативной группы. Процессию замыкал мрачный Дьяченко. Он был единственный, кто не улыбался.

– Здравия желаем, товарищ капитан, – бодро поздоровался Чумаков. – Прости подлецов, грешили на тебя. Это нас Дьяченко взбаламутил.

Олег раздраженно скривился, вздохнул. Рита тоже вздохнула, поднялась, перехватив костыль, и побрела из палаты. Оперативники с любопытством смотрели ей вслед.

– Ну, ниче так, – резюмировал Чумаков, дождавшись, когда захлопнется дверь. Но она тут же отворилась, снова показалась мордашка Риты, она, не мигая, глянула на Пашку, и тот мгновенно начал скисать. Дверь опять захлопнулась.

– Ходят тут всякие, – расстроенно пробормотал Чумаков, – товарищи офицеры женского пола… Ладно, надеюсь, не отправят на Колыму…

– О чем это мы, – простодушно сказал Петров. – В общем, бочку мы на вас покатили, Алексей Макарович. Дьяченко ездил в соседний район, к знакомому в тамошнем угро. Тот сделал по просьбе запрос в верха, и выяснилось, что ни в Управлении по оперативному розыску, ни где-либо еще, ни вообще в МВД, нет сотрудника с именем Черкасов Алексей Макарович. На этом основании Дьяченко решил, что ты имеешь отношение к банде…

– Вы тоже решили, – фыркнул, отворачиваясь, Дьяченко. – Ладно, Леха, прости. Считай, что бдительность проявили. Ты сам мутил, что нам оставалось? И гибель Конышева казалась подозрительной. Он же наш, в доску свой, надежный. Решили, что ты от себя подозрения отводишь. Опять же картину, которую ты якобы нашел, а где, как – не пожелал отчитаться. Решили проследить за тобой, потеряли тебя в продуктовом на Базарной, потом услышали выстрелы из парка, но пока добрались… А потом Черепанов втык сделал, чтобы не лезли, куда не просят. Откуда ты, Леха?

– От верблюда, – усмехнулся капитан. – Да, я не работаю в системе МВД. А откуда прибыл, вам лучше не знать. Какая разница? Я самый настоящий Алексей Черкасов, тебе ли в этом сомневаться?

– Да, верно, – заулыбался обычно сдержанный Гундарь, подтащил к кровати несколько стульев, начал выгружать из плечевой сумки гостинцы – бутылку водки, два яблока, два граненых стакана, завернутых в бумагу – во избежание предательского бряканья. У Алексея от изумления расширились глаза.

– Так здесь же нельзя…

– Рассмешил, – улыбнулся Чумаков. – Это нам-то нельзя? Да все нормально, командир. Водка – похабная, яблоки – кислые, компания – сомнительная. А в остальном – все ништяк. Пьем по очереди. Давайте, – он набулькал в стаканы. – Не чокаясь: за Куртымова, за Вишневского, за Ко… Нет, за этого не надо, – он смутился. – Все, поехали.

Водка действительно оказалась поганой, от яблок сводило челюсти, но компания оказалась не такой уж плохой.

– Я тут подумал, – сказал Пашка. – Все бандиты хромые какие-то. Нет, в натуре, мужики. У Конышева нога больная, Шабалин тоже жаловался, у Гаврилова диагноз, пусть и липовый – коленный артрит. Это дело войдет в анналы, как дело Банды Хромых.

– Ни в какие анналы оно не войдет, – отсмеявшись, возразил Алексей, – дело засекретят, и не дай вам бог всуе его упомянуть. Так надо, мужики.

– Да и ладно, нам-то что, – пожал плечами Чумаков, – кстати, свежая информация, товарищ капитан. Помните, прошла малява, что в город едут блатные братья – Вася Муромский и Веня Зарубин?

– Ну?

– Не доехали, – выдохнул Пашка. – Купе в Калинине взяли, там их и нашли с перерезанными глотками.

– И что?

– Ничего, командир. Нам же легче. Пусть они хоть все друг дружку перережут…

– Эх, Пашка, быть тебе начальником уголовного розыска, – усмехнулся Алексей. – Задним местом чую – вот покину я вас, и тебя назначат.

– А меня – нет? – насупился Гундарь.

– А тебя потом, – сказал Пашка. – Когда меня убьют. Егорка, чего зеваешь? Плесни водички, в которой не плавает рыбка…

Выпили еще – за друзей-товарищей, за пятилетку в четыре года. А потом водка закончилась, и оперативники стали собираться.

– Ну, пока, командир, выздоравливай…

Дьяченко уходил последним, как-то заколебался, а на прощание склонился над больным, шепнул:

– А про Женьку мою мы еще поговорим. Нет возражений, Леха? – и ушел, не оглядываясь.

Возражений не было. Стоило поговорить и все расставить по местам. Черкасов виноват, не обсуждается – как любой слабый мужчина, павший от чар соблазнительницы…

Главное управление контрразведки Смерш уже готовилось к упразднению. Структура военная – зачем она нужна, если страна не ведет войны? Сотрудников предполагалось влить в МГБ, в МВД, в другие министерства и ведомства. Но формально детище Абакумова еще функционировало. Намечался новый, невиданный по масштабу и значимости проект – стране, как воздух, требовалась атомная бомба. У Америки эта штука уже имелась – Нагасаки с Хиросимой не дадут соврать.

9 апреля Совет министров СССР принял важные решения по данной теме. Проект курировал лично Берия Лаврентий Павлович. Мобилизовались инженерно-технические кадры, проводилась колоссальная подготовительная работа. Определялись места для будущих секретных объектов. На территории бывшего химзавода к северу от Уварова должен был разместиться крупный ядерный центр. Объект выбрали не случайно – небольшое население, удобные пути подъезда, железная дорога под боком.

В научных кругах ходили слухи, к сожалению, непроверенные, что под Уваровым также собираются возводить здание для промышленного атомного реактора. Зачастили комиссии. С одной из них и произошла трагическая неприятность… Вражеская разведка работала отлично, и планы советского правительства для нее секретом не являлись. Взорвать город, посеять смуту, сорвать планы, за что в СССР традиционно летят головы, причем зачастую светлые…