Тайна родной крови

– Как, баба Таня?! Как Катю? Ей рожать только в августе! – бестолково засуетился он, ища мобильный по карманам.

– Я-то не знаю! Только в окно и увидела, как ее на носилках – в машину! И простынкой белой она укрыта! С головой, – почти прошептала бабка последние слова, и сама испугалась сказанного.

– Так, может, не она?

– Она, Сереженька, она. Живот-то торчал высоко. А больше у нас беременных в подъезде нет. Я было выйти хотела побыстрее, так пока шла, машина-то и умчалась. И тут ты. Номер-то, номер не запомнил?

– Номер… – Сергей вдруг испугался: вот, что еще было странным! Не было номеров у этой «Скорой»! Не было! Без номеров машина!

– Ну?

– Нет, не видел я, – Сергей, наконец, вынул из кармана телефон. – Ах, Кащей! Ах, тварь безродная! – бормотал он, набирая номер.

– Сережа, надо бы больницы обзвонить, – испуганно пролепетала старушка.

– Да, я сейчас из дома позвоню! – Сергей быстро прошел в подъезд.

Он понимал, что пришла беда. Он ждал и ждал, когда прекратится эта идиотская мелодия, установленная Кащеем на режим ожидания. Решил, что возьмет измором, пусть хоть потом тот его и матом пошлет.

– Бери трубу, бери! – заклинал он, бегая по прихожей квартиры. – Але! Кащей!

Но вдруг, услышав спокойный голос бывшего одноклассника, совсем испугался. Не его, Кащея. А факта, что тот окажется ни при чем.

– Ты зачем так с Катькой? Зачем тебе беременная баба? – заголосил он, срываясь на визг. – Что я несу? Ты зачем Катьку увез, сволочь? Куда? Это ты меня спрашиваешь? Наши с тобой дела, не ее! Тебе она зачем? Что ты с ней делать будешь? Я спятил? – Сергей резко остановился, уловив вдруг в голосе Кащея напряженное удивление, и заговорил спокойно. – Да, Катьку увезли. На «Скорой». Что я дергаюсь? Машина без номеров! Вообще нет никаких! «Буханка» древняя. Да ей рожать в августе, какие схватки! Слушай, Коль, прости, что наорал. Не знаю, что делать. Теща со своими скоро прилетает с фестиваля, буквально через несколько часов. Что я ей скажу? Да обзвоню я больницы! А если ее там нет? Спасибо, Коль.

«Не он, точно! Натурально испугался за Катюху. Тогда кто же? Да, больницы! Нужно позвонить!» – Сергей набрал номер единой службы поиска.

Ее нигде не было. Да и не могло быть, так решил он, увидев на полу пакет с кошельком, а на тумбочке Катин телефон. Она, видимо, собиралась в магазин, только не успела. Но дверь открывала – сейчас та была просто захлопнута, а не закрыта еще и на замок, как обычно. Все произошло на пороге. А вдруг ее убили? Почему бабка сказала, что она была укрыта простыней? Как покойница?

– Что тут произошло?! – крикнул он в голос, набирая еще раз номер Кащея.

– Коль, нет ее в больницах. Полицию? Да кому это нужно, искать ее? Скажут, ждите три дня! Чей телефон? И что, он поможет? Давай. Что-то ж надо делать. Записываю. Так. Борин Леонид Иванович[1]. Спасибо, Коль. Я позвоню.





Глава 9




Мерный гул двигателей самолета убаюкивал, но Вера Михайловна так и не смогла заснуть. Всю дорогу, искоса посматривая на беззаботно дремавшего в соседнем кресле мужа, пыталась перебрать в уме варианты того, что может ее ожидать в родном городе. Придумывала ситуацию, гнала мысли через «тьфу-тьфу, не сглазить» и вновь что-то себе сочиняла. Наконец, измучившись, закрыла глаза вроде бы на минутку, а проспала, как позже выяснилось, почти час.



Она умела опережать события, так ей казалось. Часто еще до того, что должно произойти, ей как бы виделась картинка, немой киношный кадр с действующим главным героем. Так было, когда Катя повредила руку, нечаянно толкнув локтем стоявший на подставке горячий утюг. Вера Михайловна обернулась от плиты к девочке именно в тот момент, когда та уже потянулась за шнуром, чтобы выдернуть из розетки. Утюг Вера Михайловна подхватить успела, по локтю Кати он только чуть скользнул, оставив небольшой продолговатый след на нежной коже… И когда Ромка перегнулся через перила балкона в доме культуры, где они давали концерт, она тоже вдруг поняла, что кирпич, на который он привстанет, полетит вниз со второго этажа, и Ромкина нога повиснет в воздухе… Она поймала его тогда за брючный ремень, рванула на себя, упала, больно стукнувшись спиной о выступающий угол стены.

Сейчас она силилась угадать, что будет, и не могла.

– Ну что ты маешься! – услышала она голос проснувшегося мужа. – Все уже позади! Вера, эти поездки тебя доконают, если ты все будешь пропускать через себя. Ты начинаешь дергаться еще дома. Часто без повода.

– В этот раз причин для волнений было предостаточно, – не удержалась она от язвительного тона, вспомнив последний перед отъездом серьезный разговор с Федором. – Главное, ты так вовремя подсуетился…

– Не начинай, Вера! Я же тебе сказал, что буду помогать семье, – досадливо поморщился тот, и Вера, замолчав, отвернулась.

«Так семьи больше нет. Какая ж семья без отца…» – подумала она почти равнодушно, только где-то глубоко в сердце слегка кольнуло больное чувство обиды.



…Ей казалось, самый сложный характер у Кирилла. Частые перепады его настроения иной раз доводили ее до слез. Удавалось, правда, их скрыть, вовремя шмыгнув на кухню или в ванную комнату. И, досчитав до десяти, медленно, с глубокими вдохами-выдохами, успокоиться. Покрасневшие глаза она маскировала очками – зрение с детства было неважным, и дымчатые стекла надежно скрывали следы ее минутной слабости.

Катя первой предложила показать его детскому психологу. «Мама Вера, это у него неспроста… Не от невоспитанности! Это что-то из раннего детства!» – предположила она, а Вера Михайловна согласилась.

…Отец и мать Кирилла Рощина были артистами эстрады, родившими ребенка, когда им было по девятнадцать лет. Бабушек, готовых воспитывать малыша, не было, и маленький Кир рос на руках случайно подвернувшихся нянек, самой постоянной из которых был вахтер дома культуры дядя Вася. Отставной майор, страстный выпивоха, из-за чего и не сложилась его военная карьера, давал мальчику, чтобы тот не плакал, импровизированную соску: мякиш хлеба, завернутый в марлю и смоченный в пиве. Весь день ребенок посапывал в коляске рядом с ним, не слыша ни хлопков входных дверей, ни шума голосов проходивших мимо людей. С годами дядю Васю сменила соседка, из жалости согласившись за мизерную плату брать малыша на день. Привыкший спать днем, Кирилл отыгрывался ночью, доводя уставших родителей до отчаяния своим голодным ором. Те ссорились, пытаясь переложить обязанности по уходу за ним друг на друга, затем бурно мирились под его плач.

Когда Кириллу исполнилось пять, он в одночасье стал сиротой: микроавтобус с артистами, возвращавшимися с концерта из районного центра, попал в аварию. Погибли только родители Кирилла…

И все же сгладить неровности психики мальчика помог не психолог, а время и любовь.

А вот с Ромой проблемы были куда более серьезные. До сих пор тот кричит по ночам, просыпается, пугаясь собственного крика, и пугая других…




Вера Михайловна выглянула в иллюминатор. Самолет заходил на посадку. Они впервые возвращались домой глубокой ночью.

Мысли, уже в который раз, вернулись к Кате.

Говорят, мать больше всех любит первенца. А для Веры Михайловны Катя и была первой дочерью. Хотя и пришла в семью десятилетней. Но несмотря на то, что она со временем стала старшей сестрой для всех остальных детей, ее неприспособленность во всем, что не касалось музыки, заставляла даже Семку подсказывать ей простые вещи. Катя никогда не злилась, отвечала ему улыбкой и… слушалась. Обижаться не умела совсем. Ее обсчитывали в магазине, с наглым видом отдавая сдачу на порядок меньше, чем должно. Даже заметив это, она лишь смущалась, торопливо уходила, отворачиваясь от вороватой физиономии торгашки, а, вернувшись домой, виновато смотрела на нее, маму Веру. С деньгами в их семье никогда слишком хорошо не было, хотя копейки не считали.

И мальчишки, в ту пору еще только переступившие порог их дома, обманывали ее, как могли. Особенно, когда дело касалось выполнения школьных домашних заданий. Хорошо и охотно учился только Рома. Кирилл с Тимуром, дождавшись, пока тот решит задачи, дружно списывали, делая нарочито небрежные помарки, будто бы сами корпели и мучились над решением. Катя, даже и заметив это, хвалила всех одинаково, выдавая сладости поровну: и умному Роману, и тем, кто пользовался его трудами.

Обманывал Катю, причем самым наглым образом, и ее муж Сергей. «С ней может случиться все что угодно! – подумала Вера Михайловна. – От потери кошелька с последними рублями до окончательной ссоры с этим негодяем!»

Шасси самолета плавно коснулись взлетной полосы. Этот негромкий звук словно колоколом отозвался в голове Веры Михайловны. Она дождалась полной остановки самолета и тут же включила телефон. Торопливо набрав Катин номер, сразу сбросила вызов, ругая себя за нетерпение. «Наверняка Катюша заснула, ожидая нас. Пусть отдыхает», – решила она.





Глава 10




Никогда еще они так долго не ехали из аэропорта в город. Или ему, Федору, так казалось? Он так соскучился по Наденьке. Такой ласковой, сладкой!

Как ему не хотелось от нее уезжать в этот раз, хотя Наденька не запрещала. Умница такая, даже не упрекнула его ни разу за эти два года!

Федор и предположить не мог, что бывает вот так, сразу: парой слов не обменялись, а понимаешь – твоя, родная. Словно жил уже с ней долго, в какой-то еще своей жизни – параллельной или прошлой. Скорее, в прошлой – какая она, подзабыть успел. А увидел и вспомнил. Взгляд спокойных серых глаз, ресницы распахнуты. Рука, тремя короткими движениями поправляющая короткую стрижку на затылке. Небрежно так, но женственно! Аж сердце замирает. Тонкое запястье перехвачено золотой змейкой. А на пальце кольцо. Он в первую же встречу не удержался, схватил Наденьку за руку, заметив мельком, что и не протестует она, посмотрел: нет кольца! А след есть! Был след, широкий, как и то кольцо, что вспомнилось – простое, без камешка ободок! А Наденька вдруг покраснела. Он растерялся: что-то тут не так, перемешались две жизни, что ли!

На них уже косо посматривать стали: в маленьком магазинчике все произошло, сигарет забежал купить, а тут она за прилавком. А за ним – очередь…

Отошел тогда в сторону, присел на низкий подоконник, да так и просидел до последнего покупателя.

А потом домой провожал, держа за руку. И мира вокруг не существовало. Только узкий мирок – его и Наденьки.

Два года после – как один день! Только все тяжелее становилось врать Вере. И видеть все понимающие глаза Кати и Сары. Дочки взрослые уже… Хотя, какие они ему дочери!

Спору нет, жалко было девочек, когда остались сиротами. Но не более того. Почему так безропотно согласился удочерить их? Вера решила. А он просто не захотел выглядеть хуже. Хуже, чем жена…



Колесо попало в дорожную выбоину, и микроавтобус слегка тряхнуло. Федор на миг повернулся к Вере. «Даже не вздрогнула! Опять в своих мыслях, будто меня и рядом нет!» – подумал, но не обиделся: привык за столько-то лет!



…Зачем тогда на ней женился, сам гадает до сих пор! Жили дверь в дверь, и не замечал девчонку. Бегала-шмыгала мимо, тонко пискнув «здрасти», точно мышонок серенький, ни красоты никакой, ни стати.

С родителями у него проблем было выше крыши, учеба так себе давалась. Знал, в армию прямая дорога. Косить не собирался, силой бог не обидел, и не только физической. Чувствовал Федор, что согнет любого и без кулаков. Остался на сверхсрочную, умом понимая – на гражданке делать нечего, только за станком тупо смену трубить или водилой в такси.

Если бы отец с матерью оба в одночасье от отравы какой-то выпитой не преставились, не вернулся бы! А так – как раз к похоронам.

Не узнал соседку поначалу – куда мышка делась! Все при ней, хотя и худовата слегка. Так ее вдруг захотел – в постельку, «на сладкое», после стакана водки поминальной. Но чувствовал – без ЗАГСА не пойдет! И с лету расписаться, какая любовь?

После первой ночи понял, куда попал! Музыка у нее только в душе звучала. А в остальном…

Изменял ей всегда. Выбирал баб погорячее, чтоб тело жаркое было да голос громкий, бесстыдный. Изменял, пока Наденьку не встретил. Как-то оглянулся – женщин вокруг нет, так, куклы ходят. А она одна желанна. Так и сохнет по ней с тех пор.



Федор уверенно вел микроавтобус, искоса бросая взгляды на Веру: думал вроде бы о Наденьке, а жена рядом сидит. Впрочем, пока жена. Сейчас соберется с духом и скажет, что на развод подает. И так два года между ней и Наденькой разрывался.

– Вера, в город въехали, пост уже, – сказал громко.

– Да, Федор, – открыла глаза, словно из сна возвращаясь.

– Вера, я сейчас вам помогу с вещами…

– Не нужно, мальчишки сами. Ты поезжай, – сказала спокойно.

– Развестись бы нам, – получилось как-то с тоской, сам на себя озлился.

– Конечно. Только, как с опекой над детьми быть? – посмотрела на него с тревогой.

«Очнулась! Все, что волнует – дети! И еще ее величество Музыка! Как же я жил?! Мое место-то при ней каково было? Помочь-принести?!» – ужаснулся мысленно.

– При чем здесь опека? Я от детей не отказываюсь! – сказал, а в душе мыслишка гаденькая зацепилась: зачем они мне, дети чужие!