Там, где живет любовь

– Кто ты? – громко спросила я дрогнувшим голосом. «Тень» остановилась.

Руднева закопошилась в своей кровати, по всей видимости, открыла глаза, а затем пронзительно заверещала. Да так звонко, что у меня заложило уши. «Тень» от неожиданности дернулась и врезалась в Дианкину тумбочку с многочисленными банками-склянками. Тут же раздался страшный грохот и звон – бутыльки посыпались на пол. Тогда «тень» в ужасе бросилась к двери, но тут произошло что-то совсем невероятное. Амелия вдруг вскочила с кровати и буквально в два прыжка настигла незваного гостя как раз в тот момент, когда «привидение» уже ухватилось за дверную ручку. Запрыгнула сзади на спину и повалила на пол… Дверь со стуком распахнулась, и Амелия вместе с «тенью» вывалилась в коридор. Тут же в нашу комнату проник тусклый желтый свет.

Ирка ворчливо поднялась с кровати, чтобы проверить, кто посмел нарушить наш покой. Диана же сразу бухнулась на колени и принялась собирать упавшие с тумбы банки.

– Блин! Пусти! Ниче не вижу! – мужским голосом вопил некто, завернутый в простыню.

Мы с Иркой, укутавшись в одеяла, выскочили в коридор.

– Пугать нас вздумал? Пугать беззащитных девушек! – рычала от злости Амелия, мутузя бедное «привидение». «Беззащитная девушка» Циглер пыталась стянуть с головы парня простыню, но у нее ничего не получалось. В итоге сама в ней же и запуталась. Рыча от злости, вдвоем с «тенью» Амелия покатилась по коридору. На жуткий шум из своих палат в одних сорочках и коротких пижамках выглянули другие сонные девчонки.

– В чем дело? Что происходит? – шептались они.

Наконец Амелии удалось сорвать простыню, и Ирка, углядев, кто скрывался под ней, сжала кулаки и кинулась к парочке на полу.

– Данька! Что за фигня? А ну, вставай!

– Не могу! – пропыхтел Третьяков под Амелией. – Не видишь, твоя подруга меня очень эротично оседлала!

Циглер, сидевшая на Дане, вмиг стала пунцовой. А когда Даня зачем-то потянул к ней руки (видимо, для того, чтобы снять девчонку с себя), залепила такую звонкую пощечину, что все ахнули. От произошедшего были в шоке не только мы и Даня, но и, кажется, сама Амелия.

– Ты чего руки распускаешь? – гаркнула Циглер.

Данька ухватился за щеку.

– Ты не могла бы на мне не ерзать? А лучше – вообще слезть! – проворчал Третьяков.

Амелия еще больше смутилась и, вскочив, понеслась обратно в нашу палату. При этом едва не сбила с ног вышедшую из комнаты Диану.

– Даня, так это ты? – рассердилась Руднева, увидев запутавшегося в простыне Третьякова. – Чуть все флаконы мне не переколошматил, гад! А Амелия куда?

Даня встал, продолжая растерянно потирать щеку. К нам уже спешил заспанный Боря.

– Завтра поговорим! – пригрозила брату Ирка, еще сильнее кутаясь в одеяло. Все девчонки быстро спрятались по палатам. Никому не хотелось, чтобы красавчик вожатый увидел их в неприглядном заспанном виде.

Утром после зарядки мы с Иркой первым делом затянули Даню в укромное место под соснами, недалеко от двухэтажного недостроенного корпуса.

– Ну и что это вчера было? – сердито поинтересовалась Ира.

Амелия ночное происшествие с нами не обсуждала. Она вдруг стала какой-то задумчивой и молчаливой…

– Да что вы привязались? – хмурился Даня. – По приколу же! Просто хотел вас напугать.

– Простыней? – захохотала Третьякова. – Мы тебе кто, Малыш из «Карлсона», пугать нас этим?

– Да вы же сами любите такие приколюхи, вон, про пауков мне рассказывали, – обиженным голосом ответил Даня. – У меня еще паста была в кармане. А простыня – это чтоб в случае чего не узнали.

– Детский сад, – покачала головой Ирка. – В городе больше всех вопил, что вырос из лагеря, а сам такими глупостями занимаешься. Хотя своего ты добился: тебя теперь и мама родная не узнает.

Конечно, Ирка преувеличивала. Ранения от перепалки с Амелией были не такими уж серьезными. На скуле лишь красовалась большая царапина от кольца Циглер. Я почему-то тут же вспомнила Иркин фингал и негромко захихикала:

– Наша Даша Васнецова всех Третьяковых отделала.

Даня с Иркой сердито посмотрели на меня.

Настроение после взбучки для Дани было приподнятым. Все-таки здорово, что близнецы выбрались вместе со мной в лагерь. Знала, что с ними не соскучишься…

Когда мы шли на обед, в телефоне звякнуло сообщение. Я открыла его, и дыхание тут же перехватило. От мамы. В последнее время я отвечала немногословно, не желая делиться тем, что происходит дома. Но мама, видимо, все-таки допросила с пристрастием тетю Соню. В сообщении родительница расспрашивала меня о Катерине. Кто она? Какая она? Чем занимается? И как я теперь себя чувствую? В этот раз она была такая разговорчивая в своих посланиях… И такая учтивая. Вот как новость о новой папиной пассии задела. Я разозлилась. Не испытывала особых симпатий к Катерине, но почему-то назло маме написала всего два слова: «Катерина классная». И отключила телефон.

Настроение сразу испортилось. Хотя за большими панорамными окнами столовой, которые выходили на сосновый лес, было солнечно, в душе моей заморосил мелкий холодный дождь. За нашим столом царило молчание. Диана и Ирка после всех ночных приключений просто не выспались, Амелия по-прежнему была потерянной. Меня же выбили из колеи внезапные сообщения от мамы.

– Никита снова на тебя пялится, – наклонилась ко мне Руднева.

– Разве? – растерянно отозвалась я, поднимая глаза.

Яровой действительно сидел за столом напротив и неотрывно смотрел на меня. Так мы некоторое время глазели друг на друга.

– Вы ведь снова общаетесь? – не отставала Диана.

– А? Ну да… – Я не отводила взгляда.

Амелия и Ирка в тот момент что-то негромко обсуждали.

– Между вами что-то есть? – бесцеремонно осведомилась Руднева.


– Между нами?..

Внезапно Никита, не доев, поднялся из-за стола и решительно направился к выходу из столовой. Я огляделась в поисках вожатых. Заметив, что все они пока едят и не обращают внимания на своих подопечных, тоже поднялась.

– Ты куда? – впилась в меня удивленными глазами Ирка.

– Надо выйти! – бросила я уже на ходу. За все время так и не притронулась к еде.

Никита дожидался меня на крыльце, засунув руки в карманы шорт и глядя куда-то в сторону леса.

– Что у тебя стряслось? – спросил он, не поворачивая ко мне головы. Казалось, он даже не сомневался в том, что я выбегу за ним следом.

– Почему ты решил, что у меня что-то случилось? – озадачилась я.

Тогда Никита повернулся ко мне и внимательно посмотрел в глаза.

– У тебя взгляд как у побитой собаки.

Я почувствовала, что губы предательски задрожали.

– Сообщение от мамы получила, – ответила я внезапно ослабевшим голосом.

– Не могу видеть тебя такой, – вздохнул Никита, взяв меня за руку. – Пойдем! Расскажешь мне все…

– Куда?

– Я знаю, как отсюда можно слинять.

– Никита! – ахнула я, оборачиваясь на двери столовой. – Слинять днем?..

Яровой молча повел меня за руку в сторону недостроенного корпуса, где утром мы с Третьяковой наехали на бедного Даню. За зданием начинались дремучие, на первый взгляд непролазные кусты. Я повертела головой. Камер здесь действительно не было. Пробираясь сквозь заросли, я исцарапала руки. А увидев высоту забора, снова запротестовала.

– Никит, я не перелезу! Забор слишком высокий!

– Перелезешь. Я тебя подсажу, – ответил Яровой.

По ту сторону забора оказалась пустая разбитая дорога.

– Вон там дачный поселок, – кивнул влево Никита. – Через него можно выйти к нашему озеру, только на другой берег.

Я молча оглядывалась по сторонам, и в моей голове не было больше мыслей, кроме одной: «Хочу, чтобы Никита снова взял меня за руку».

И мы отправились через поселок к озеру. Шли мимо уютных деревянных домиков. По пути я рассказала Никите о сегодняшнем сообщении, о маме, о Катерине…

Миновав постройки, мы пересекли железнодорожные пути.

– Вспомнила Чебурашку и Гену, – засмеялась я. После разговора с Никитой грусть прошла, и вместо моросящего в душе дождика выглянуло солнце. – В детстве мне этот мультфильм казался самым печальным на свете… А когда герои уезжали на крыше поезда мимо таких же елок и фонарных столбов и играли на гармошке, я рыдала навзрыд.

– Серьезно? – широко улыбнулся Никита. Мне так нравилась его фирменная белозубая улыбка, но, повзрослев, он стал улыбаться намного реже…

– Ага!

Запах полевых цветов кружил голову. Внезапно я фальшиво затянула:

– Медленно минуты уплывают вдаль, встречи с ними ты уже не жди. И хотя нам прошлого немного жаль, лучшее, конечно, впереди!

– Вера! – засмеялся Яровой.

– Скатертью, скатертью дальний путь стелется и упирается прямо в небосклон…

Я пела, косясь на Никиту. Яровой шел рядом, улыбался и смотрел под ноги. В ту же секунду поймала себя на мысли, что в груди больше ничего не болит и жизнь моя будто больше не рушится. Мир замер в неге этого солнечного дня.

Мы снова очутились в лесу. Темные ели плотно подступали к узкой тропинке, которая вела к озеру. Идти по ней вдвоем было тесно, поэтому мы постоянно задевали друг друга… В один момент, когда наши руки снова встретились, я не сдержалась и на этот раз первой взяла Никиту за руку.

– Вера, не мучай меня, – выдохнул Яровой.

– О чем ты? – тихо спросила я, выпуская его руку. Сбавила шаг. Никита прошел еще пару метров без меня и обернулся.

– Будто ты не понимаешь, что происходит между нами.

Я молча смотрела на Никиту. Конечно, я все понимала. Внезапное ощущение счастья было таким острым, что мне захотелось, чтобы этот день никогда не заканчивался. Навсегда остались этот лес, это озеро, эти щебечущие над головой птицы… Сердце выбивало бешеный ритм: «Люб-лю-люб-лю».

– Так сильно хочу тебя обнять, – продолжил Никита, глядя мне в глаза. – Будто это единственное, что сейчас по-настоящему важно в мире.