Танкист живет три боя. Дуэль с «Тиграми»

– Молодец, хорошо воюешь! Тебя бы надо к нам, в танкисты. Что самоходка – всегда во втором эшелоне, опять же – башни нет. Пока развернешься, самого три раза подобьют.

Павел бы и рад к танкистам перейти, да побаивается: раскроется его обман, что вовсе не Сазонов он, а Стародуб. Да и комбат упрется: зачем ему опытного и результативного командира самоходки не за понюшку табаку отдавать в чужие руки?

– Нет, парни, я уж к батарее привык, к экипажу.

– зря ты, подумай хорошенько. Небось, и наград полно?

Павел расстегнул ватник, показал медаль.

– Не густо, не балуют самоходчиков, – разочарованно протянул старшина-танкист. – У меня вон, погляди. – Старшина расстегнул ватник. На комбинезоне поблескивали ордена Красного знамени и Красной звезды и две медали – «за боевые заслуги» и «за отвагу».

Они постояли, поговорили за жизнь, вспомнили разные случаи и разошлись друзьями.

С Катей Павлу пришлось встретиться еще раз при обстоятельствах трагических.

Их батарея двигалась на новое место дислокации, и машина Павла шла замыкающей в колонне. Чтобы не глотать пыль, поднятую гусеницами десятков боевых машин, они немного приотстали.

Самоходку раскачивало на грунтовой дороге.

Сзади их догонял легкий танк. Он был маневренней самоходки и, догнав, стал обгонять.

Павел, на марше высунувшийся из люка по плечи для лучшей обзорности, подумал: «Наверное, Перегудова лихачит».

При обгоне танк выехал левой гусеницей на обочину. Внезапно громыхнул взрыв, под гусеницей сверкнуло пламя, поднялся черный дым. По броне самоходки застучали осколки и комья земли.

«На мину противотанковую напоролись или на неразорвавшийся снаряд», – подумал Павел.

– Стой! – приказал он.

Но Игорь уже и сам остановился рядом с танком.

Взрыв был силен: у танка сорвало гусеницу, оторвало ходовые катки. Боковая броня была вспорота, и из пробоины тянулся дымок.

Павел и экипаж выбрались из самоходки, подбежали к подорванному танку и с трудом открыли люк. Если кто-то из экипажа остался жив, ранен – надо было срочно его вытаскивать, потому что танк мог вспыхнуть в любую минуту.

В башню нырнул Василий – он был самым худым и жилистым, а в легком танке тесно даже для трех членов экипажа.

Василий подавал наверх тела танкистов, а Павел и Анатолий вытаскивали их на броню. Только помогать было уже некому – все были мертвы. Комбинезоны были разодраны осколками и залиты кровью.

Тела переложили на моторный отсек самоходки и догнали батарею. Павел доложил комбату о случившемся.

– Какая мина, Сазонов? Там батарея прошла.

– Они нас обгоняли и выехали на обочину.

– Понял. Вези тела в танковый полк.

Когда Павел доставил тела убитых в полк, для многих танкистов это было шоком. К тому, что танкисты гибли в бою, уже как-то привыкли – война. А тут – девушки, и никакого боя не было. Лежала себе в земле смертоносная железяка, ждала коварно своего часа. И забрала три молодые жизни.

Хоронили погибших уже вечером, всем полком.





Глава 9

Дуэль




А через неделю ранило самого Павла. Глупо получилось, не в бою. Они только атаку немецкой пехоты при поддержке танков всей батареей отбили. И, слава богу, танки оказались средние – T-III и T-IV. Они так и остались догорать на поле боя чадящими кострами. Куда им было лезть на 85-миллиметровые пушки самоходок?

Ни одной вражеской машины Пашке подбить не удалось – другие опередили. зато пехоты немецкой покосил не один десяток, стреляя осколочно-фугасными снарядами по немецким цепям.

Не выдержали немцы отпора, хоть и оголтело лезли. И то сказать – не 41-й год. У нашей пехоты вдосталь автоматов появилось, пулеметов, и патронов к ним хватало.

Бой стих, и самоходки отошли назад. Почти сразу же комбат передал по рации, что полевая кухня подъехала, обед привезли.

Заряжающий Василий, собрав котелки у экипажа, сбегал на кухню и доставил к самоходке харчи. Все уселись на снарядные ящики – пообедать.

Обед сегодня неплохой получился: рыбный суп, пюре картофельное с тушенкой вместо опостылевшей всем каши да жиденький кисель – уж и вовсе редкость. В большинстве своем чай давали, отдающий прелым сеном.


После обеда экипаж закурил, скрутив козьи ножки из обрывков газеты. Павел же решил отойти к ручейку – котелок с ложкой ополоснуть. Но едва он успел зайти за самоходку, как услышал свист мины.

Он успел упасть на землю и прикрыть голову руками – вроде это помогает.

Мина взорвалась в полутора десятке шагов от него, по ноге ударило осколком, и она сразу занемела. Пашка хотел встать, однако нога не слушалась.

Парни из экипажа уже бежали к своему командиру. Из них никого не задело – самоходка от осколков прикрыла. А у Павла уже брючина комбинезона кровью набухла.

Его перевязали индивидуальным перевязочным пакетом прямо поверх комбинезона, подняли на руки и заторопились в полевой медпункт.

Врач разрезал штанину с бинтом и коротко бросил:

– В госпиталь надо, оперировать. Осколок глубоко вошел, ранение слепое.

Вот обидно! Бой прошел без потерь в батарее, а единственной шальной миной ранило.

Павел просился, чтобы его оставили на медпункте, не хотел полк покидать, но врач был непреклонен:

– А если гангрена начнется? У тебя ранение в бедро, ногу по самые… отрежут.

Пашка испугался: не хотелось ногу терять, инвалидом становиться. Видел он уже безногих, раскатывающих на самодельных деревянных колясках, у которых вместо колес подшипники стояли. Когда едет, за квартал слышно.

Пашку отвезли в госпиталь грузовиком. Там его осмотрели, прооперировали под местной анестезией – все равно было больно. Он только зубами скрипел, но молчал. А после в палату отвезли на каталке, хотя Пашка порывался встать и дойти сам.

Он лег на белые простыни, на каких не лежал уже с год, укрылся одеялом и провалился в сон.

А дальше – перевязки каждый день и треп с ранбольными, как называл их персонал. И обязательно каждый день в двенадцать часов все ходячие собирались у репродуктора – послушать сводки Совинформбюро. Интересно было узнать о положении на фронтах. Их Первый Белорусский фронт упоминался в сводках почти ежедневно. И как не упоминать, когда с октября 1944 года фронтом командовал сам Георгий Константинович Жуков, прославленный полководец.

О втором фронте много говорили, потому как реальных успехов у союзников не видели. Да, машины, танки и самолеты в Красную Армию союзники, конечно, поставляли. Неуклюжие «Валентайны» и «Генерал Шерман» Павел сам видел, а консервированную колбасу или яичницу из американского яичного порошка ел не раз. Но солдаты ждали, что союзники будут громить немцев всерьез, и им, тяжко и без передыхов воевавшим уже три года, будет хоть какое-то облегчение. Однако союзники больше топтались на месте, а то и терпели поражение, как в Арденнах, предпочитая больше бомбить немецкие заводы и города. Ни американцы, ни англичане не хотели терять людей, иначе что тогда скажут английские и американские избиратели перед выборами? Нам надо было выстоять, а американцы делали политику и набивали на войне карманы. Америка вышла из войны в 1945 году единственной, кому все остальные страны коалиции были должны за поставки по ленд-лизу.

В госпитале Павел лежал уже не в первый раз. Первое время он отсыпался – все-таки хорошо не подниматься по тревоге. В госпитале тепло, белье чистое, кормят вовремя. А на фронте иногда, бывало, по три дня ничего не ели. Кухня то от наступающих войск отстанет, то под бомбежку попадет. И потому употребляли в пищу что придется, зачастую перебиваясь трофеями, которые находили у немцев в блиндажах.

В госпитале Пашку беспокоило одно – он хотел после выписки в свой полк попасть. А с этим были проблемы.

У немцев возвращение после госпиталя или отпуска – даже по болезни – было четко отлажено. Военнослужащий всегда возвращался в свою часть, свою батарею, свою роту, свой экипаж, поскольку боевую слаженность в расчете или экипаже немцы ценили. Ведь члены того же танкового экипажа иногда понимали друг друга с полуслова, с полувзгляда.

В Красной Армии порядки были другие. После госпиталя можно было не то что в другой полк или другую часть – даже в другой род войск попасть.

– Самоходчик? Ага, с пушкой знаком. У нас наряд, в артиллерию служить пойдешь.

Понаслушался Павел в госпитале рассказов раненых о том, кем им только не приходилось воевать. И в пехоте, и минометчиком, и ездовым в артиллерийской батарее. Только летчики служили в ВВС, и то в свою часть, эскадрилью возвращались редко. После госпиталя – в запасной авиаполк, а там уж как повезет.

Пашка по мере выздоровления даже подумывал сбежать из госпиталя и вернуться в свой полк. Только кто ему скажет, где сейчас его полк? А НКВД и СМЕРШ не дремлют, сцапают без документов и живо в штрафбат угодишь.

Побоялся Пашка, дождался выписки. Одели его в госпитале в видавшее виды, но чистое пехотное обмундирование: гимнастерка, галифе, ватник, ушанка и сапоги кирзовые – на два размера больше. Если помнить, что впереди зима – так это и неплохо, можно две пары портянок на ноги для тепла намотать.

Вот только определили Павла в запасном полку в пехоту. Вернее – с ним никто не разговаривал, просто зачитали фамилии по списку.

– Выходи строиться!

Названные бойцы построились в шеренгу. «Покупатель», как называли в запасном полку представителя фронтовых частей, повел группу на вокзал. И уже на перроне Пашке повезло. Среди многих военных, однообразия армейской одежды мелькнуло знакомое лицо. Комбат!

Пашка рванулся к нему:

– Товарищ капитан!

Комбат удивленно обернулся: кто может окликнуть его в чужом городе? Или обознались? Но Павла сразу узнал.

– Сазонов? Живой! Ты как здесь оказался?

– Меня из госпиталя выписали, в пехоту направляют.

– Как в пехоту? Не может быть!

– Я уже в команде.

– Пойдем, разберемся.

«Покупатель», младший лейтенант, уперся:

– У меня в команде двадцать человек по списку. Не дам!

– Да он самоходчик, – пытался убедить лейтенанта комбат, – у меня в батарее воевал. Десять танков уничтожил, награды есть, а ты его – в пехоту! У меня в экипажах некомплект!