Танкисты

– Девятка, прикрывай нас справа, со стороны дороги. Я на мост. По моему приказу пустишь второй «ханомаг», потом переправишься сам.

«Тридцатьчетверка», ломая молодые деревца, вырвалась из леса и понеслась к мосту. Соколов четко понимал, что не может быть, чтобы там просто так находились два немецких танка. Танк – это вам не самолет, они просто так парами не болтаются. Они выполняют задачи в составе подразделений. Тем более у немцев, которые вообще не использовали танки частями менее батальона. Молодому командиру не хотелось думать о том, с какими силами они сейчас столкнутся. Надо было спасать своих, которые перебрались на другой берег. Прямо под пушки и гусеницы вражеских танков.

На склоне высокого берега появились немцы, несколько десятков автоматчиков. Значит, не стрелковая часть. Бронетранспортер открыл огонь из пулемета… через бойницы в бортах стали бить автоматы. Покатились тела в зеленых мундирах, немецкие солдаты отпрянули, побежали назад, за кромку берега, куда уже лез за ними следом «ханомаг». Соколов понимал, что Сорокин хочет прикрыть их атаку, хочет поддержать огнем пулемета переправу группы. А что он сделает, если там еще танки? Эх, не так все надо было, эх, майор, майор.

Следующий танк не заставил себя ждать. Тех секунд, что понадобились Логунову, чтобы довернуть башню и прицелиться, немцам хватило на первый выстрел. Это было опасно, немецкий танк стрелял сверху, и наклон брони «Т‐34» мог не спасти, снаряд мог попасть в броню под прямым углом. Но повезло: немецкая «болванка» скользнула по башне чуть выше пушки. От удара зазвенела броня, Логунов вскрикнул от боли, но выстрелил и только потом зажал руками лицо. Его окатило осколками брони.

– Что с вами, Логунов? – закричал лейтенант и схватил сержанта за плечо.

– Ничего… сейчас… Лицо посекло.

Командир башни снова прижался к нарамнику прицела и стал крутить башней. Он все же промахнулся: снаряд только задел немецкий танк, и тот сдал назад, скрывшись за кромкой высокого берега. Соколов приказал не форсировать скорость, а идти по мосту спокойно. Сооружение из бревен может не выдержать, а по нему еще надо переправить второй танк и второй бронетранспортер.

– Внимательнее, Василий Иванович, внимательнее, – спокойным голосом приговаривал Соколов, вращая командирскую башенку и выискивая цель.

Трофейный бронетранспортер поднялся на самый верх, но не остановился, как полагал Алексей. И случилось то, чего он так боялся. Стоило «ханомагу» появиться наверху, как возле него тут же рванул снаряд. Черный фонтан разрыва окутал машину. Видимо, было повреждение в тягах передних колес, а может, их просто заклинило от удара. Бронетранспортер повело боком, открылись задние створки люка, и наружу стали выпрыгивать и отбегать в сторону автоматчики. Вторым снарядом «ханомагу» разворотило кабину и мотор. Он замер и окутался черным дымом.

– Справа! – закричал Соколов, увидев немецкий танк. – Бей в борт!

Но теперь и немец потерял из виду советский танк. Видимо, там, наверху, решили, что «тридцатьчетверка» попятится, станет возвращаться, не пойдет через мост. Но танк с бортовым номером 077 быстро оказался возле самого берега.

– Короткая, – скомандовал Логунов механику. Танк остановился, качнувшись всем корпусом.

– Дорожка! – отозвался Бабенко.

С легким гудением башня довернулась, и через секунду пушка выстрелила. Соколов вцепился в нарамник перископа, с радостью увидев, что снаряд попал в заднюю часть борта немецкого танка. Как раз в моторный отсек. Оттуда задымило, потянуло сизым, потом черным дымом. А следом вырвались и языки пламени.

– Вперед, Бабенко, вперед, – откашливаясь и отплевываясь от пороховых газов, приказал Алексей и развернул командирскую башенку назад.

То, что он увидел, заставило его похолодеть. «Тридцатьчетверка» Никитина маневрировала, то останавливаясь, то уходя за деревья, то возвращаясь, делая выстрел и тут же уходя в небольшую балку. В поле неподалеку от опушки горел немецкий танк. Еще один с порванной гусеницей замер метрах в двухстах левее. Подбитый бронетранспортер уткнулся носом в воронку, а вокруг него рассыпались немецкие автоматчики, поливая огнем лес и кустарник, за которыми находились автоматчики Хвалова с мотоциклами. Еще два танка двигались на Никитина по дороге, но были еще далеко, метрах в восьмистах. Чуть ближе остановились два немецких бронетранспортера, высаживавшие пехоту. Откуда они тут взялись? Только что отремонтированный мост – и такое движение сразу с двух сторон!

– Девятка, держись! – крикнул Соколов. – Сейчас мы тебя прикроем. Маневрируй.

Алексей понимал, что Никитин подбил два танка из засады. Он мог бы подбить и больше, потому что со стороны поля определить, кто и откуда стреляет, когда перед тобой стена леса, трудно. Но шедшие сзади танки подбили бы «тридцатьчетверку» Соколова. И Никитин вышел из-за укрытия, чтобы отвлечь на себя огонь врага и прикрыть «спину» своему командиру.

Танк Соколова буквально вылетел по склону наверх. Пушка, заряженная осколочно-фугасным снарядом, рявкнула, выплюнув смерть в первую же цель, которую увидел Логунов. Снаряд разворотил борт немецкого бронетранспортера. Омаев поливал из пулемета немецкую пехоту почти без перерыва. Враг отходил к крайним домикам. Несколько выстрелов осколочными сделали свое дело, заставив немцев укрыться за ними.

Алексей развернул командирскую башенку и посмотрел назад, на другой берег. Его сердце сжалось. Несколько автоматчиков залегли возле самого моста и отстреливались от наседавших немцев. Подбитая «тридцатьчетверка» стояла боком к немцам, развернув башню и наведя ствол пушки на приближающиеся три немецких танка. Груженный бочками с горючим бронетранспортер въезжал на мост. Водитель остановил его метрах в десяти от берега, выбежал на бревенчатый настил и взмахнул рукой. И тут же бросился в воду, скрывшись с головой. На том месте, где только что стоял трофейный «ханомаг», в небо взвился столб огня. Две гранаты разворотили бочки с остатками солярки и бензина. Чудовищный ослепительный взрыв разметал обломки железа и залил жидким огнем треть моста, стекая между бревнами в воду.

Мост горел, голова водителя появилась метрах в трех, и он поспешно стал грести руками, приближаясь к берегу, где залегли его товарищи. Из танка вытащили горевшего механика-водителя, сбили с его спины огонь и потащили в укрытие. «Тридцатьчетверка» стреляла. Пушка выстрелила, но огонь уже полыхал в моторном отсеке, захватывая башню. Пушка выстрелила еще раз.

– Девятка, покинуть танк! – кричал по рации Соколов. – Я приказываю покинуть танк и уходить с бойцами к лесу.

– Уходите, командир, – раздался в шлемофоне тихий хрип, в котором Алексей едва узнал голос командира танка. – Я долго не продержусь, уходи, лейтенант…

– Степан!

Соколов смотрел, как автоматчики перебежками уходят к лесу и под руки тащат двух раненых танкистов. А 079-й стрелял. Выстрел, еще выстрел – и немецкий танк, лишившись гусеницы, развернулся боком. Еще выстрел. Два других танка остановились и стали бить по «тридцатьчетверке». Вот один снаряд угодил в моторный отсек. Вот еще одна вспышка на башне. Пушка больше не стреляла. Еще попадание… еще. Соколов насчитал пять прямых попаданий в корпус танка Никитина. Он звал сержанта, но в шлемофоне была тишина. Мост горел, теперь починить его немцам удастся не скоро.

– Товарищ младший лейтенант, – послышался голос Бочкина, который вел, как и положено по боевому расписанию, наблюдение за правым сектором. – Там наш майор.

– Где? – Соколов развернул башенку и стал осматриваться по сторонам.

– Там, из бронетранспортера сейчас выпал. Шевелится.

Соколов откинул крышку люка и высунул голову из башни. Омаев постреливал в сторону деревни, но оттуда больше в ответ не стреляли, никто из немцев не показывался. Вокруг лежали тела убитых автоматчиков группы. Майор пытался подняться, но у него не получалось. Ноги его были в крови, лицо тоже залито кровью. Как он остался жив в кабине бронетранспортера после прямого попадания снаряда, было непонятно.

– Логунов, наблюдать, – приказал Алексей. – Омаев, держи сектор со стороны деревни. Они могут подтянуть орудия или минометы. Бочкин, за мной из машины. Живо!

Отсоединив разъем ТПУ, Соколов подтянулся на руках и выбросил ноги из люка. Бегая глазами по сторонам, особенно настороженно поглядывая в сторону убитых немецких солдат, он спрыгнул на траву. Следом спрыгнул и Коля Бочкин с автоматом на ремне. Вдвоем они проверили красноармейцев, но живых среди них не было.

Подбежав к майору, Алексей наклонился над ним. Ноги очень сильно пострадали от осколков, большая потеря крови. Лицо Сорокина было бледным, он цеплялся скрюченными пальцами за рукав комбинезона лейтенанта, как будто боялся, что тот его бросит.

Бочкин вернулся из танка с аптечкой. Вдвоем они перевязали майору раны на ногах, голову, наложили жгуты, чтобы остановить кровь. Алексей машинально посмотрел на часы. Жгуты надо снять не позже чем через два часа.

– Коля, давай майора на броню, – торопливо заговорил Соколов. – В танк мы его не сможем спустить, да и места там нет. В его состоянии любое движение – это потеря крови и лишняя боль.

– А как же во время движения, ведь он…

– Я с ним останусь, потащили!

Уложив майора на свернутый брезент – позади башни на корпусе танка, Соколов стал объяснять Логунову:


– Смотри, вот здесь на карте, южнее – лесные массивы. На железную дорогу не суйся. Уходишь на юг, лесами, выбирай места, где глухомань, лучше вот сюда, где болотистые участки. Я буду держать майора на броне, так что полегче на поворотах.

Сержант посмотрел на улыбку на губах командира, который явно храбрился и пытался шутить. Ответить шуткой Логунов не сумел. Он только кивнул и спросил:

– Разрешите выполнять?

– Давайте, Василий Иванович, поспешите.

Майор Штанге спрыгнул с подножки «Мерседеса» и остановился, глядя на поле боя. Такого он не ожидал. Оказывается, группа русских была намного сильнее, чем он предполагал. Здесь, перед мостом, они подбили три танка и два бронетранспортера, потеряв один свой. Вон он стоит дымится. И мост сожгли вместе с третьим бронетранспортером. И уничтожили чуть ли не роту егерей 12-й дивизии.

– Это бронетранспортер русских, – доложил майору лейтенант Вигман. – Командир батальона говорит: они загнали его на мост и подожгли. Видимо, в нем были бочки с горючим. Мост сгорел до половины, бронетранспортер застрял на мелководье и сгорел полностью. И вон тот на высоком берегу за рекой – тоже русских. Они использовали наши машины для передвижения по тылам.

– 079, – прочитал майор на башне русского танка. – Тот первый был 078. Сколько их еще осталось в этой группе русских? Или мы их перебили всех?

– Один танк ушел. Переправился и ушел. Преследовать было нечем, командир батальона сообщил по рации, что в этом районе действует одиночный русский танк.

– Ужасно, – пробормотал майор, идя по траве, обожженной взрывами. – Они опять смогли вырваться из нашей ловушки. Мы рассчитали их маршрут, направление. Мы им построили мост взамен разрушенного во время боев. И они прорвались. Пусть одним танком, но прорвались. Я думаю, что ушел от нас как раз командир их группы. Что же это за человек такой? Я бы очень хотел познакомиться с ним. Очень, Отто, понимаете?

– Боюсь, с нас спросят за такие потери, господин майор, – тихо сказал лейтенант.

– С нас? – Штанге резко повернулся к своему помощнику. – А почему с нас? Это батальон егерей, усиленный ротой танков, не смог взять небольшую группу русских диверсантов и потерпел поражение. Они не смогли, а не мы. Мы им русских подали на блюдечке! Два танка, Отто, у русских было всего два танка! Правда, эти их «Т‐34» для нас большой сюрприз. Мы не рассчитывали столкнуться с такой техникой русских. В генералитете царит паника, срочно летят технические задания на разработку и ускорение выпуска новых моделей средних и тяжелых танков для вермахта.

– Где мы будем теперь искать этот русский танк?

– По-прежнему там. Он будет искать генерала Казакова, а мы – их обоих. Мы с ним встретимся, я еще увижу этого русского. Этого матерого аса, наверняка ветерана испанской и финской. Седовласого полковника, да еще с таким количеством орденов от своего коммунистического правительства, которого нам с вами, Отто, никогда не заслужить. Другого бы на такое дело не послали.





Глава 6




Танк остановился, Алексей наконец разжал затекшие руки. Тишина навалилась такая, что заложило уши. И только спустя минуты он различил щебет птиц, шелест листьев над головой. Откинувшись спиной на башню танка, он посмотрел на раненого майора, которого держал руками почти полтора часа бешеной гонки по бездорожью. Сорокин был без сознания, и это настораживало. Надо, чтобы работал мозг, работало сердце, надо его приводить в чувство.

Оказывается, Логунов давно открыл люк и смотрел по сторонам, высунувшись по пояс.

– Ну, кажется, место тихое. Как вы, товарищ младший лейтенант?

– Рук не чувствую, – поморщился Соколов, пытаясь сжать и разжать пальцы. – Давай ребят, пусть снимут майора на траву, раны осмотрят, кажется, кровотечение усилилось. Напоить его надо.

Самым сложным оказалось спуститься с танка самому. Пока Бочкин и Омаев занимались майором, а Бабенко осматривал траки гусениц и катки с амортизаторами, сержант нашел на карте точку, в которой сейчас находился их танк. Получалось, что они отъехали на юг километров сорок и стояли сейчас между Днепром и железной дорогой Орша – Могилев. Если верить карте, до нужной точки севернее Бобруйска им оставалось преодолеть по прямой всего 120 километров. Соколов поймал себя на мысли, которая его удивила. «Я что, намерен продолжать поиски генерала? С одним танком? А что я смогу сделать, когда найду Казакова?»

Лес был не очень густой, но зато здесь под ногами было очень много мелкой опоки, которая белела между стволами березок. Щебенистая почва почти не оставляет следов, даже танка. Попробуй разгляди, что где-то тут траки вгрызались в мелкий серо-белый щебень. А те камушки, что будут вывернуты и перевернутся темным боком, за несколько минут высохнут на солнце и станут такого же цвета, как и другие вокруг.

Майора уложили под деревом на небольшом травянистом участке, подложив под голову вещмешок. Логунов, Бочкин и Омаев стояли рядом. Соколов знаком велел им отойти и наклонился к раненому.

– Лейтенант… – хрипел майор, едва шевеля побелевшими губами. – Ему не верят, пойми! Если выйдет со знаменем и вынесет документацию штаба, ему поверят. Нельзя ему уничтожать документы, не поверят ему, что уничтожил. Много есть таких… И в плен нельзя ему, и погибнуть нельзя, без вести пропасть нельзя! Очернят его, семья пострадает. А он ведь хороший генерал, талантливый командир, я слышал, как о нем отзывались.

– Найду я его, товарищ майор, обязательно найду, – горячо пообещал Соколов. – И помогу вылететь за линию фронта.

– Ты не понял, лейтенант… – глядя в глаза, твердо сказал Сорокин. – Приказ есть. Приказ Москвы! Если вывезти комкора Казакова из немецкого тыла не представится возможным, его придется застрелить. И составить акт за подписью полковника Горбунова, моей и политработника. Казаков не должен достаться врагу.

Бред какой-то… Соколов ошарашенно глядел на майора. Бредит, умирает или перед смертью открывает тайну? «До чего же я глуп и наивен, – думал лейтенант, – слышал ведь, доходили слухи, но старался не думать, а оно вот, само меня нашло. Значит, и правда у нас так легко решают судьбы людей, если те попали под подозрение».

– Я найду его и верну! – резко сказал Соколов. – Можете на меня положиться, товарищ майор. Я не могу позволить убить человека только потому, что он дослужился до генерала, по делу дослужился, и потому, что кто-то ему перестал верить. Я все сделаю!

Алексей еще что-то говорил, долго и упрямо, и не сразу понял, что майор уже мертв. Глаза майора уставились в кроны берез с беспомощным напряжением. Он еще много хотел, но уже ничего не мог. Соколов поднялся на ноги и посмотрел на своих танкистов. Логунов молча подошел к танку и снял с креплений большую саперную лопату…

В лесу потемнело от наползаюших сумерек. Экипаж сидел на брезенте, уминая остатки сухого пайка. Выпив по пятьдесят граммов водки, которые разрешил Соколов, его танкисты наконец немного расслабились. Разжигать костер было опасно, потому что эта часть леса не была глухоманью. Свет костра можно увидеть с самолета или с грунтовой дороги, проходящей неподалеку. Мало ли кого сюда может занести.

После водки никому не хотелось говорить о войне. Даже похоронив майора, никто не начал разговора о погибших товарищах, с которыми совсем недавно они выходили из расположения корпуса в этот рейд. Остался один танк и его экипаж. Разговор зашел о доме, о близких. Танкисты стали расспрашивать Соколова, кто у него остался дома, есть ли невеста.

– Нет, – со вздохом покачал головой младший лейтенант. – Меня воспитывала бабушка. Были родители, но они погибли на севере, учеными были. Во время экспедиции затерло судно льдами. Мы в Куйбышеве жили. Меня тогда забрала к себе в деревню бабушка. Она еще не старая была. Певунья такая. В поле бригадиром работала. Ее бригаду издалека слышно было. А когда я школу оканчивал, она умерла от воспаления легких. Застудилась зимой и не поднялась больше. Я на завод пошел, год проработал, а потом по комсомольской путевке в танковую школу. Был у нас такой призыв тогда: «Комсомолец, на танк!»

– А мы с Василием Ивановичем из самой глухой Сибири, – мечтательно сказал Бочкин.

– Что ты болтаешь, – добродушно проворчал Логунов. – Какая же это глушь? От Омска всего двадцать верст. И хозяйство у нас передовое было, и свет провели в поселок. Вы его не слушайте, товарищ младший лейтенант, Сибирь сейчас не то, что при царе была – место для ссылок. Она расцвела и поднялась. Железные дороги, машины, трактора.

– Вы и до войны с Николаем знакомы были? – улыбнулся Алексей, кивнув на Бочкина.

– Были, – странно потупил взор сержант.