Танкисты

– Я к командиру, – поправляя на плече ремень немецкого автомата, заявил Логунов. – А ты, Руслан, бери Николая и бегом к танку. Вытащите пулемет, возьмите все диски. Там еще, говоришь, два диска набить надо патронами. Набьете и бегом к шоссе. Я вас встречу еще в лесу, чтобы вы сдуру на немцев, в случае чего, не нарвались. И еще, передайте Бабенко. Он там один, да с пистолетом. Если придут немцы, пусть спрячется и в бой не вступает. Немцы в худшем случае танк на буксире попробуют утащить. Так он хоть проследит, в каком направлении. Не время помирать, поняли? Выполняйте!

Соколов одобрил план пулеметчика, потому что своего плана у него не было, а у парня уже был опыт рукопашных схваток, да и рассказы его деда-пластуна были сейчас ценны. Руслан говорил, что дед с самого детства рассказывал ему по вечерам у очага, как они воевали, как били немцев, какими хитростями пользовались и побеждали врага. Сейчас они с молодым чеченцем сидели в той же самой трубе под дорогой, из которой слышали разговор немецких офицеров. Логунов с Бочкиным прятались в танках на поле, поджидая немцев там.

Машина подъехала на то же самое место, наверху снова хлопнула дверь, послышался топот ног, как будто кто-то спрыгнул на асфальт из кузова. Шаги у самого края дороги.

– Эти танки? – спросил по-немецки властный грубый голос.

– Так точно, – поспешно ответил второй голос. – Господин майор мне их показывал. Вон тот, что боком сполз в канаву, нам и нужен.

– Черт, как туда подъехать? Тут ни одного спуска нет.

– В крайнем случае бочку можно спустить с машины и откатить туда вручную. А закачать горючее в баки мы можем ручной помпой.

– Да, страшная машина, – сказал кто-то третий, и Соколов почувствовал, как потянуло запахом табачного дыма. – Не хотелось бы с такой встретиться в чистом поле. Да и в окопе тоже.

– Ганс, Вилли! – прервал рассуждения первый грубый голос. – Перестаньте курить. Наблюдать за местностью, охранять машину.

Ясно, какой-то фельдфебель и двое солдат. А еще там водитель, думал Алексей, глядя через кустарник у выхода из трубы на спины двух солдат с инструментальными ящиками в руках, которые пошли через поле к крайнему танку. «Эти двое механиков не выглядят такими уж боевыми. Логунов с Колей справятся с ними легко. Стрельбу бы не подняли раньше времени. А нам с Омаевым придется туго. У нас здесь возле машины четверо».

Сзади зашуршало, Соколов повернул голову и увидел Руслана, который спешил к нему.

– Я осторожно выглянул с другой стороны, – зашептал пулеметчик. – Водитель сидит в кабине. Дверь открыта, ногу свесил. Двое солдат бродят по обочинам, камни ногами пинают. Автоматы так просто на ремнях висят. А их командир, здоровый такой, стоит и смотрит на танки. У него автомата нет, только пистолет в кобуре.

– Придется стрелять, хоть и не хочется, – вздохнул Соколов. – Мы с четырьмя одними ножами не справимся.

– Подождите. – Омаев тронул рукав командира и кивнул вперед. По полю не спеша, перепрыгивая ямки и лужи, шел крупный немец. – Теперь их трое на дороге. А этот к механикам пошел, смотреть, что они делают.

Надо было использовать этот шанс. Лейтенант со своими танкистами проговаривали все ситуации, которые могли сложиться перед нападением. Но упускать такой случай, чтобы захватить машину с горючим для танка, нельзя. И сейчас Логунов и Бочкин каждый в своей подбитой «тридцатьчетверке» следили и за немцами, и за дорогой. Первыми напасть должны были Соколов и Омаев, и тогда по ситуации должны были действовать и сибиряки. Они могли в крайнем случае стрелять, если не будет другого выхода. Но лучше было бы обойтись без шума. Мало ли кто мог очень быстро приехать на шум выстрелов со стороны дороги.

Руслан убедил Соколова, что должен напасть первым. Как только фельдфебель дойдет до танка, надо нападать. План был прост, да другого в голове у командира все равно не было. Надо было что-то предпринимать. И Алексей выждал оговоренное со своим пулеметчиком время, досчитав мысленно до пяти, потом раздвинул кустарник и тихо выбрался из трубы в кювет.

Глубина кювета с этой стороны дороги была больше. Соколов попытался подняться по склону, но тут же столкнулся взглядом с немецким солдатом. Тот настолько был удивлен появлению неизвестно откуда русского в черном комбинезоне, что не схватился за автомат сразу, а медленно, как-то нерешительно потянул его к себе с ремня вперед.

Омаев действовал быстрее и эффективнее. Он выбрался из трубы, заранее зная, как ему выскочить на дорожное полотно. Был здесь сухой участок склона, без травы, да и высотой всего метра полтора. Солдат, топтавшийся по этой обочине, стоял лицом к лесу. Омаев ждал, когда его командир с другой стороны дороги отвлечет автоматчиков. И вот его солдат резко повернулся в сторону своего товарища. Чеченец мгновенно бросился вверх по склону. Неслышно он выскочил на дорогу, схватил за голову ближнего к нему солдата и резким движением перерезал ему кинжалом горло.

Отпустив тело, он бросился вперед. Лейтенант слишком долго поднимался на дорогу, слишком долго, но второй солдат уже заметил движение за спиной и стал поворачиваться. Омаев прыгнул, свалив автоматчика, и ударил его кинжалом в сердце. Все произошло так быстро, что водитель в кабине грузовика даже не успел испугаться. Только что двое его товарищей прохаживались по дороге, и вот уже один лежит, захлебываясь кровью, а второго добивают на асфальте длинным кинжалом.

Водитель схватил автомат, лежавший рядом на сиденье, но тут на дорогу поднялся еще один русский и наставил на него пистолет. То, что это русский, солдат понял сразу. Он приближался к машине, держа водителя на прицеле, пока не оказался совсем рядом.

– Тихо! Не трогай оружие, – произнес русский по-немецки с сильным акцентом.

Тут же открылась вторая дверь кабины, и к водителю сел тот, который только что убил двух автоматчиков на дороге. Страшный окровавленный нож уперся немцу в шею.

Соколов оглянулся на подбитые танки. Там щуплый Коля Бочкин боролся со здоровенным немцем, катаясь по траве. Он пытался удержать руку фельдфебеля с ножом. А из-за танков взлетела большая саперная лопата и опустилась, кто-то еле слышно вскрикнул, потом из-за кормы «тридцатьчетверки» появилась фигура перепуганного немецкого механика, но за его спиной возник Логунов, сжимавший в руке лопату, снятую с борта танка. Снова взмах – и второй немец упал с раскроенным черепом. Увидев катающихся по траве немца и своего земляка, Логунов кинулся на помощь. Еще несколько секунд – и все было кончено.

– Не убивайте меня, – горячо шептал побледневший немец, которого Омаев выталкивал из кабины на дорогу. – Я только водитель, я никого не убивал, меня призвали в армию… я из семьи рабочих… пролетариат…

Соколову стало отчего-то очень противно. Заискивающий, с дрожащими губами немецкий солдат… А были еще и другие, которых он видел с начала войны. Сытые, самодовольные, с закатанными руками, шагающие по его земле. Они грызли яблоки, набранные в свои каски, пили сырые яйца прямо на ходу и отчего-то все время хохотали. Может, и не все время, просто это одна из картин, которая так врезалась в память молодому командиру. Они тогда стояли в засаде, ожидая, когда пройдет пешая немецкая колонна и появятся их танки, чтобы ударить всей ротой. Алексей смотрел в бинокль на чужих солдат, и в нем кипела ненависть…

И сейчас в нем не было жалости – только ненависть. Он вспомнил свой последний экипаж, перед его глазами снова покатился со склона горящий танк Лугового, перед его глазами встала картина полыхающего факелом танка Степы Никитина, который стрелял из горящей машины до последнего.

– Убей его, – коротко бросил Соколов Омаеву и отвернулся.

Короткий вскрик! Ненависти у молодого горца было не меньше, чем у его командира.

– Молодцы, ребята. – Соколов потрепал по голове взъерошенного, возбужденного Колю Бочкина. – Давайте теперь все трупы под дорогу в трубу. Оружие в кузов. Логунов, за руль. Заводите, разворачивайте машину. Уходим!

…Майор Штанге стоял с каменным лицом и смотрел мимо генерала Рутцена, который, чуть не брызгая слюной, шипел и возмущался, тыча стеком в тела немецких солдат, которых нашли под дорогой в сточной трубе.

– Они убивают наших солдат! Убивают тайком, как бандиты, из-за угла! Это варварская страна, и к ним неприемлемы законы цивилизованного мира. Ваш абвер, такие как вы, майор, виновники этих нелепых и ужасных жертв, когда мои солдаты гибнут не в открытом бою, покрывая себя славой, а падают под ударами лопат русского бородатого мужика. И вы виноваты, и весь ваш абвер виноват. Почему вы нас обманули – весь вермахт, весь генералитет? Вы обманули фюрера, наконец! Вы убеждали нас, что Красная Армия слаба, что она дезорганизована, что она только и ждет, чтобы сдаться в плен и выйти из-под тирании жидов и комиссаров. Абвер убеждал фюрера и генеральный штаб, что у Советского Союза нет боевой техники, которая хоть что-то могла бы противопоставить немецким танкам, самолетам, пушкам. Вот это что стоит, майор? Это русский танк «Т‐34», броню которого не могут пробить снаряды наших полевых и танковых пушек. Почему абвер не предоставил армии информацию об этих русских танках, не ознакомил нас с их техническими характеристиками? Мы вынуждены изобретать сами, как с ними бороться. Зенитные 88-миллиметровые снаряды их берут, но зенитные пушки должны стрелять по самолетам, а я не должен думать о том, чтобы тащить их на танкоопасное направление. Почему вы не предупредили нас о таких танках у русских? Потому что вы ничего не знали сами! Вы преступная организация, майор![4]

Когда генерал уехал, а тела убитых солдат стали выносить и укладывать в кузов машины, к майору робко подошел лейтенант Вигман.

– Мне кажется, господин майор, что мы должны доложить рапортом о неслыханном поведении генерала фон Рутцена. О его оскорбительных словах в адрес нашего ведомства. Я полагаю, что он не только абвер оскорбил, он нанес оскорбление адмиралу Канарису.

– Что? – Майор повернул голову и уставился на лейтенанта. – Господи, Отто, перестаньте вы так реагировать на всякую чушь. Мало ли кто и что говорит в запале. У нас с вами есть важная работа. Вы понимаете, что здесь произошло?

– Да, безусловно, – кивнул с готовностью лейтенант. – Группа русских, пробивающихся из окружения, напала на наших солдат. Убили, захватив оружие и транспорт.

– Это он, Отто, – тихо сказал майор, разглядывая обочину дороги. – Я уверен, что это тот самый русский командир. Это не было бессмысленным зверством, русские не хотели стрелять, не хотели поднимать шума. И их всего было четыре человека – это как раз численность экипажа русского танка «Т‐34». Они, Отто, захватили здесь горючее для своего танка. У них пустые баки, танк стоял где-то в укромном месте рядом с дорогой.

– Но как они узнали, что придет эта машина с механиками и горючим?

– Не имею ни малейшего представления, – ответил майор. – Да это и неважно. Они здесь рыскали и искали дизельное топливо. И нашли. А нам очень не хватает хорошего следопыта, чтобы проследить, куда они поехали.


– Мне кажется, что пешком они далеко не ушли от своего танка, – предположил лейтенант. – Они поставили его неподалеку от станции и пришли пешком. Мы можем по карте посмотреть, где есть такие укромные места в этом районе. Только прошла ночь, русские наверняка уже покинули свое убежище.





Глава 7




Эта идея пришла в голову Алексею неожиданно. Слишком отличаются очертания советского танка от немецкого. Любой офицер и солдат, даже повар, писарь или боец похоронной команды, сразу решит, что это чужой танк. Даже если увидит его проезжающим мимо ночью. Повернув танковую башню назад, Соколов опустил ствол пушки вниз, почти положив ее на моторный отсек. Башню сверху накрыли брезентом, тщательно привязав его за десантные скобы на бортах. Открытой оставалась только лобовая броня корпуса. В том месте, где брезент прикрывал командирскую башенку, танкисты проделали отверстие, чтобы две половинки люка башенки свободно открывались. Такое же отверстие пришлось прорезать и над большим общим люком башни. Теперь со стороны понять, что это за механизм едет по дороге, было очень сложно. Не было видно бортового номера, не было видно красной звезды. Выдать могли большие катки гусениц, но это еще надо было сообразить, что они не немецкого образца.

Немецкий грузовик бросать Соколов тоже не хотел. Что-то подсказывало ему, что машина могла пригодиться. Неплохо было бы везти в нем запас горючего, например. Скрепя сердце он посадил за руль немецкой машины Бочкина, который до войны хорошо научился ездить на машине, да только не удосужился получить права. Но Логунов клялся, что Николай водит машину как заправский водитель со стажем.

– Возьми с собой немецкий «шмайсер», – инструктировал Соколов заряжающего, – четыре гранаты. Держись все время за нами, не отставай. А если за тобой погонятся, бросай гранату, веди огонь на ходу из автомата. Мы тебя прикроем, в крайнем случае сами развернемся и устроим им горячую встречу!

Бочкин засмеялся. Было видно, что парень волновался, но был горд, что ему оказали такое доверие. Логунов подошел, обнял его, поддержал словом. Бабенко поднял люк на лобовой броне, установил его на зубчатой рейке в самом высоком положении, чтобы увеличить себе обзор. «Ну, кажется, все, – подумал командир. – Если нужно будет вести полноценный бой, я успею выскочить и ножом перерезать три веревки с левой стороны. Все и не надо перерезать. Пусть брезент волочится, главное – повернуть башню через левый борт и поднять ствол орудия».

Ночью они тронулись в путь. Соколов подсказывал сверху механику-водителю нужные повороты, потому что ему с башни было лучше видно линию грунтовой дороги. Он периодически спускался в башню, смотрел на карту и снова поднимал голову из люка. Дважды они проезжали мимо каких-то строений, возле которых стояла немецкая техника. Тревоги никто не поднимал и погоню не устраивал. К двум часам ночи грунтовая дорога вывела их к железнодорожному полотну, где деревянные щиты позволяли пересекать пути автомобилям и гужевым повозкам. Танк перелетел железную дорогу и снова исчез в лесу. К четырем утра, когда на востоке забрезжил рассвет, они проскочили шоссе Минск – Могилев. Почти под носом у немецкой колонны. Скорее всего, немцы успели увидеть только машину – хорошо знакомый 3-тонный «Опель Блиц».

И снова леса, лесные и проселочные дороги, которые уводили маленькую колонну дальше на юго-запад. Теперь уже Алексей не боялся ехать в дневное время. Они пробирались такими дорогами, где немцев и быть не могло. Нечего им там делать. Когда на фронте идут такие страшные бои, у армии просто не может быть сил и средств оставлять гарнизоны в каждом селе, удаленном от основных транспортных магистралей. А от них группа держалась как можно дальше.

За ночь и утро удалось проехать почти сорок километров. Около одиннадцати часов дня просека неожиданно вывела их к берегу речушки, где Соколов велел остановиться.

Картина перед танкистами открылась безрадостная. Здесь явно проходили бои. В реке торчали, как гнилые зубы, почерневшие деревянные обгоревшие сваи – все, что осталось от моста. В реке и по обе стороны речушки скелетами горбились остовы сгоревших грузовиков. А на берегу, между речушкой и лесом, когда-то стояла деревенька. Небольшая, домов в тридцать. Но сейчас от нее остались только печные трубы да столбы от ворот. Черными безобразными кучами лежали обгоревшие бревна и доски на тех местах, где когда-то стояли дома, цвели фруктовые деревья. На холмике погост. На многих могилах еще не выросла трава. Значит, свежие. Селяне своих хоронили.

Соколов опустил бинокль. Что смотреть, душу только травить. Он велел трогаться, но через несколько минут, когда танк и автомашина снова свернули на лесную дорогу и деревья скрыли от глаз деревню и речку, Бабенко вдруг остановился. Танк качнулся вперед и замер. Двигатель замолчал.

– Что случилось, Бабенко?

– Гусеница, товарищ младший лейтенант!

Механик-водитель выбрался из своего переднего люка и остановился у правого борта, сдвинув шлемофон на затылок. Соколов спрыгнул на дорогу и посмотрел на траки. Два пальца почти выскочили, гусеница держалась на честном слове. И как только Бабенко сумел это почувствовать! Семен Михайлович подошел к гусенице, стал трогать ее, присел, заглядывая сбоку и снизу.

– Один трак придется менять, товарищ младший лейтенант. И пальцы тоже. Погнуло их. Трудно будет выбить наружу. Газовая сварка нужна. Да ладно, справимся.

– Все к машине! – крикнул Соколов в люк. – Логунов, захватите автомат и подсумок с диском.

Когда все, включая Бочкина, собрались возле командира и механика, Алексей приказал:

– Займитесь с Семеном Михайловичем починкой. Логунов остается за меня. Я пойду осмотрюсь. Может, в деревне кто остался. Может, наших красноармейцев видели?

Танкисты сбросили поясные ремни и стали доставать из инструментальных ящиков кувалду, запасные пальцы, которыми соединялись траки гусеницы. С лобовой брони сняли запасной трак. Соколов с автоматом на изготовку двинулся по дороге назад.

Следы гусениц танка были хорошо видны на лесной дороге, по которой давно никто не ездил, кроме, может, деревенских телег. Это не понравилось лейтенанту, но тут уж ничего не поделаешь. Танк есть танк. Выйдя к опушке, Соколов, прячась за деревьями, в бинокль осмотрел сгоревшую деревню, дальний берег реки, где к ней выходила проселочная дорога. Никого. В воздухе была совсем не военная тишина. Где-то в голубой вышине надрывался жаворонок. Пахнуло детством, сенокосами, кострами в ночном, куда он с пацанами гонял коней, с печеной картошкой и страшными рассказами про мертвецов и всякую нечисть.

В деревне делать было нечего. На этом пепелище вряд ли кто-то сейчас жил. И Алексей свернул направо, чтобы пройти лесом. Судя по карте, там, за лесочком, проходила еще одна проселочная дорога, которая вела вдоль леса и реки. Она связывала сгоревшую деревню и мост с другим селом в двадцати километрах отсюда. Стоило оценить ситуацию. Ездят ли по той дороге немцы? Насколько она оживленная? Если ею пользуются, то, возможно, в Алексеевском, как называлось то дальнее село, мог стоять немецкий гарнизон. А это значит, что надо лесом уходить отсюда подальше, в более глухие леса. А если дорога заросла травой, значит, здесь тихо и относительно безопасно.

Через несколько минут впереди, среди деревьев, мелькнула темная фигура. Соколов не понял, показалось ли ему, но на всякий случай шагнул в сторону зарослей орешника и замер, держа автомат наготове. Вскоре послышался звук треснувшей ветки. Потом лесная птица испуганно взлетела с тропы.

Лейтенант увидел человека. Это был старик лет восьмидесяти, с седой длинной бородой, в облезлой шапке-ушанке и ватной безрукавке-душегрейке. Штаны на коленях были залатаны цветными заплатами, на ногах были растоптанные солдатские ботинки, явно великоватые ему на пару размеров. Шел он, старательно поднимая ноги, чтобы не шаркать ими по траве, на плече висела холщовая сумка, в которой что-то подозрительно позвякивало.

Когда старик поравнялся с кустами, Соколов вышел из своего укрытия, благодушно улыбаясь и забрасывая автомат за спину. Но к его огромному удивлению, старик не проявил ожидаемой радости от неожиданной встречи с советским командиром. Он нахмурился и внимательно осмотрел с ног до головы незнакомца в черном танкистском комбинезоне, из-под которого виднелись воротник гимнастерки и петлицы с командирским кубиком.

– Здравствуйте, дедушка, – продолжал улыбаться Алексей. – Откуда идете?

– А ты кто таков, чтобы допросы мне устраивать? – скрипучим старческим голосом проворчал старик, останавливаясь. – Ишь, здравия мне желает. Давненько не виделись!

– Дедушка, а вы что такой неприветливый? – смутился Алексей и перестал улыбаться. – Командиру Красной Армии не рады, что ли?

– А что мне тебе радоваться? Командир какой нашелся. Где она, твоя армия? Ты ее с собой привел? Или один по лесам шатаешься, от людей шарахаешься? Ты назад вон пойди, к речке выйдешь. Там деревня наша, ты глянь на нее, командир.

– Я видел, – вздохнул Алексей. – Сгорела ваша деревня.

– Сгорела. А народу сколько на погост снесли, знаешь? А скажи-ка мне, командир, почему это она сгорела? Мы что, денег на нашу армию жалели? Детей своих не посылали служить, чтобы они учились ратному делу, технику вам новую не давали, оружия не было у вас? Так почему сгорела моя деревня, почему старуха моя померла в огне, а я вот один на белом свете остался? Ответь мне.

– Силен враг, – опустил голову Соколов, обескураженный таким поворотом беседы. – Силен, напал неожиданно, много его. Понимаю. Можешь сердиться и на меня, и на всю нашу армию, только не видел ты, как сражаются красноармейцы, как гибнут, врага сдерживая, как умирают в бою за свою Родину. Не кори, старик, не все так просто.

– Не все так просто, – повторил дед и тоже опустил голову. – Далеко отступили-то? Много землицы русской отдали германцу? До Волги еще не дошли? Москва еще стоит?

– Ни Волги и ни Москвы немцам не видать! – уверенно ответил Алексей. – Собирается армия с силами, резервы подтягивает. Скоро ударим и погоним с нашей земли. Ты, главное, верь, старик.

– Ударите. Ударить вы, может, и ударите, да сколько городов и сел отдали, сколько народу погибло, который вы бросили на произвол судьбы. Врагу отдали. Этих кто вернет? Ладно, лихо было и до этого, ан не погибла Россия. Ты-то чего здесь шатаешься? Из окружения, что ли, выходишь?