Тату с координатами

– Конец связи, товарищ майор, – согласился я, хорошо понимая, что мой взвод – не единственная забота начальника штаба.

Однако оказалось, что забота о моем взводе одна из главных. Едва я завершил разговор с майором Абдусалямовым, как у меня зазвонила трубка сотовой связи. Не понимая, кто мне может звонить здесь, я вытащил трубку и посмотрел на определитель номера. Номер звонившего я знал. Сам только сегодня звонил по нему. Это был старший следователь ФСБ майор Николаев.

– Старший лейтенант Сеголетов. Слушаю вас, товарищ майор.

– Ну, ты, старлей, на чем таком гадаешь? Такие подсказки мне выдаешь, что без гадания тут точно не обходится. Экстрасенс, что ли, какой?

– Никак нет. Я никогда не гадаю, товарищ майор. Я всегда опираюсь на конкретные сведения. Что я такого вам подсказал?

– Ты подсказал мне сделать запрос во ФСИН[30]. Я сделал. Ответ пришел почти сразу. Их компьютер легко нашел фотографию татуировки. Человек был задержан в составе банды, когда переходил границу из Грузии. До этого воевал в рядах «Джебхат ан-Нусры» в Сирии. Получил пожизненный срок. Фотография отчетливая. По моей просьбе его допросили по поводу татуировки. Но заключенный ничего не сказал. Просто отказался отвечать на вопросы. Только улыбался. Срок он отбывает в Свердловской области. Я обратился в местное управление ФСБ. Сегодня его допросят с применением спецсредств. Нам нет необходимости предъявлять доказательства в суде, и потому данных допроса, так сказать, данных оперативного порядка, нам будет достаточно. Но это только третья татуировка. Необходима четвертая. Ее у нас пока нет. Я уже переслал фотографии специалисту. Он говорит, что без четвертой татуировки определить координаты будет невозможно. Нужно искать… Необходимо искать… Мне подсказали, что, возможно, это координаты бандитского схрона, в котором хранится некая гадость, называемая «грязной атомной бомбой»[31]. У моих коллег есть данные, что бандиты «ан-Нусры» через пакистанских пуштунов, поддерживающих талибов, искали там, в Пакистане, возможность изготовить «грязную бомбу». Пакистан, как тебе известно, – ядерная держава, которая имеет неплохих специалистов-ядерщиков. А пуштуны – это основное ядро «Аль-Каиды». При этом «Джебхат ан-Нусра» – это составляющая часть «Аль-Каиды». Ты знаешь, что такое «грязная атомная бомба»?

– Слышал… – ответил я мрачно, хотя никогда с таким оружием дела не имел. Даже меня, человека военного, офицера, понимающего разницу между настоящей атомной бомбой и «грязной атомной бомбой», покоробило и заставило содрогнуться такое сообщение. Что же говорить о простых мирных жителях, которые понятия не имеют об этой разнице. – Что будем делать, товарищ майор?

– Продолжаем поиск по всем возможным направлениям. Одновременно мы организовали поиск по другим каналам. Изучаем вопрос возможной переправки через несколько границ «грязной бомбы». По поводу татуировки ты дал дельный совет. По этому вопросу ничего не посоветуешь?

– Только один вариант, товарищ майор, в голову приходит. С Грузией и Азербайджаном у нас граница более-менее перекрыта. Там больше задерживают, чем пропускают. Хотя тоже, бывает, пропускают. Очень прозрачна граница со среднеазиатскими республиками, куда из Пакистана через Афганистан гораздо проще переправить такой груз. А дальше уже доставлять через Россию. Или даже через Каспийское море прямиком в Дагестан.

– Да, мы тоже обсуждали такую возможность. Соответствующие люди ищут. А ты внимательнее присматривайся ко всем бандитам на предмет четвертой татуировки.

– Я понял, товарищ майор. Буду присматриваться. И солдатам прикажу… Конец связи?

– Только «грязной бомбой» солдат не пугай. Им это знать ни к чему. Конец связи…

Этот мой разговор солдатам не был слышен, как и разговор с начальником штаба сводного отряда, потому что тот велся по отдельной линии прямой связи, а со следователем ФСБ я разговаривал через трубку. Это с майором Рудаковским я общался по общей связи. Борт «триста пятьдесят шесть» на связь пока не выходил, и я его тоже вызывать не спешил. А тут и «Ми-8» по нашу душу появился на горизонте.

Я вышел к площадке, которую присмотрел для посадки, и стал знаками обозначать место приземления на каменистый устойчивый грунт. И только когда увидел, что вертолет уже готов совершить посадку, позвал по связи командира первого отделения, который во время отсутствия моего заместителя исполнял его обязанности:

– Мослаков! Поднимай взвод на загрузку. Карета подана…

– Взвод! Подъем! – резко скомандовал сержант.

Выполнялась команда так же резко, как и отдавалась. Никакой сонной раскачки бойцы себе не позволяли. Они одинаково поднимались что в полевых условиях, что в казарменных и всегда были готовы к выполнению любого приказа командира. Сказывалась тренированность и дисциплина, которые во взводе всегда поддерживались на необходимом уровне.

Едва завершилась посадка в вертолет, на связь вышел майор Рудаковский:

– Как дела, старлей?

Он почему-то начал не с доклада об обстановке, а с вопроса. Видимо, обстановка позволяла не торопиться.

– Вылетаем в вашу сторону. Что там, в ущелье?

– Нашел эту проклятую бандитскую базу.

– Почему проклятую?

– В меня оттуда три автоматные очереди послали. Краску на фюзеляже ободрали, заразы, придется подкрашивать. Короче… Есть база! Куча палаток и всего трое бандитов. Этого, на мой взгляд, слишком мало для проведения боевой операции. Я так понимаю, они ждали возвращения тех, кого твой взвод уничтожил. Вместе они, естественно, представляли бы опасную силу. Но теперь это уже совсем не боевая единица, хотя и имеет в своем распоряжении миномет. Он у них между палаток поставлен. Рядом кусок брезента вместо чехла, но пока миномет не прикрыт.

– Может, есть еще люди, но просто попрятались?

– Мой тепловизор их в любом случае выцепил бы. Пещер и гротов здесь нет. Особо и спрятаться негде. Если в щель скалы влезут, оттуда «свечение» поползет. Трое только внизу. Что с ними делать? Я могу их уничтожить одним залпом. А могу тебе на закуску оставить.

– Если вопрос так стоит, то лучше сразу уничтожить, товарищ майор. Нам останется только проверить ущелье, и все. Но после уничтожения бандитов вы не можете до конца ущелья пролететь. Просто на всякий случай. Чтобы никто не скрылся.

– А я уже пролетел. Сейчас возвращаюсь. И решил с тобой согласовать работу. Даешь согласие? Я только одну термобарическую ракету пущу, и все кончится.

– Извините, товарищ майор, а можно их просто из пулеметов расстрелять? – вовремя вспомнил я задание майора Николаева о поиске человека с татуировкой на предплечье. После пуска термобарической ракеты на основательно прожаренном человеке татуировку будет не разобрать. – Тут есть одна деталь, которую я в эфире оглашать не хочу. Нам, короче говоря, нужно будет по окончании вашей работы внимательно осмотреть тела убитых.

Я опасался, что, если зайдет разговор о татуировках и вероятном схроне, придется говорить и о «грязной атомной бомбе». А я не хотел, чтобы солдаты об этом слышали.

Майор Рудаковский, кажется, о чем-то догадался и не настаивал на объяснении.

– Мне без разницы. Мой второй пилот вообще предпочитает пулемет, как более гуманное оружие. Особенно любит крупнокалиберный и автоматическую пушку. Они, на радость господам гуманистам, раненых не оставляют. Он сам по себе рыбак заядлый и говорит, что после выстрела термобарической ракетой в земле даже черви поджариваются. Это его рыбацкую душу беспокоит. Прикажу, пусть расстреливает.

– Спасибо, товарищ майор. Еще вопрос можно?

– Хоть три.

– Там есть место, где «Ми-8» сесть сможет?

– Только рядом с палатками. Там, рядом с палатками, места и для меня хватит, хотя я на посадку не рассчитываю. Короче говоря, я отстреливаю население малолюдного ущелья и возвращаюсь на базу. Там уже запрашивали, когда я вернусь. Снова куда-то погнать хотят. Не теряй меня. Можем вечером за ужином в офицерской столовой встретиться. Расскажешь мне, кстати, что в эфире сказать не можешь. А то я жутко любопытный.

– Договорились, товарищ майор. Я попрошу в столовой, чтобы мне вас показали. А то как-то странно получается – вместе одно дело делаем, а друг друга в лицо не знаем. Конец связи…

– Конец связи…


Я прошел в кабину к пилотам «Ми-8», где пришлось громко кричать, соперничая со звуком вращающихся лопастей. Пока лопасти раскручиваются, они всегда сильно шумят и хлопают. В воздухе совсем другое дело. Может быть, потом просто привыкаешь…

Я едва-едва связки себе не порвал. Сами пилоты и бортач[32] общались друг с другом и с авиационным диспетчером посредством собственных средств связи и прекрасно слышали друг друга даже при негромком разговоре. У всех троих горло было обхвачено лентой ларингофона, заменяющего микрофон, а в мягком шлеме были наушники. Бортач вообще шлем не носил, даже мягкий, только небольшой наушник в одном ухе. Вторым ухом слушал звуки двигателя и ветра, что загулял по всему салону, едва мы начали движение.

Майора Абдусалямова не случайно предупреждали, что вертолет, который нам могут предоставить, старый, изношенный и скрипучий. В такой машине только в полете начинаешь понимать, что слова эти были не пустой болтовней. Но мы летели, и это было главным. И, судя по довольному лицу бортача, все шло штатно.

Там же, в пилотской кабине, я принял сообщение майора Рудаковского:

– Старлей! Как дела?

– Спасибо, товарищ майор. Все отлично. Летим в вашу сторону. Жду сообщения от вас.

– Мы отработали. Расстреляли и бандитов, и их палатки. Палатки в клочья. Пришлось даже зависнуть над ними. Людей не в клочья, но основательно продырявили. Крупнокалиберный пулемет, как я уже говорил, раненых не оставляет. Кстати, там и четвертый бандит выбрался из палатки. Его почему-то тепловизор не показывал. Наверное, палатка из защитной ткани. И его прикончили, самым серьезным образом. Он залег за ящиком со взрывателями для мин. Взрыватели среагировали на попадание пули, ящик взорвался. Человека разнесло – не собрать. Рядом ящики с минами стояли, тоже сдетонировали. Осколки даже до нас долетели. Хорошо, что у нас машина бронированная.

– Жалко. Нам необходимо было проверить руки всех бандитов. Но поищем, может, руки найдем, если их в соседнее ущелье не забросило.

– Это то, что ты потом объяснить мне собирался?

– Так точно, товарищ майор.

– Жалко. Но там ситуация была такая, что из пулемета попасть только в одного бандита было сложно. Кроме того, мы не знали, что в ящиках. Не обессудь…

– Ладно, товарищ майор. Мы уже на подлете. Вижу стоящие у ворот наши боевые машины пехоты.

– В воздухе увидимся. Мы вылетаем из ущелья и сразу на базу…

– Вон он, – показал пальцем за стекло кабины второй пилот «Ми-8». Вертолетчики поняли, что я разговариваю с командиром «Ночного охотника». Именно этот вертолет на виду у нас поднялся над скалами из ущелья и перевалил через хребет, направляясь на восток. Майор Рудаковский верно предсказал нам встречу в небе. Он сам умудрился нам покачать крыльями с подвешенными кассетами НУРСов. Наш вертолет, судя по покачиванию корпуса, тоже как-то ответил, и уже через минуту мы заняли место «Ночного охотника» над ущельем.

Ущелье в своем начале было широкое, что позволяло вертолету лететь достаточно низко. Внизу под нами бежал ручей, который сверху вполне можно принять за целую горную реку, но рекой этот ручей становился, видимо, только весной, когда сходили талые снега. Тогда река даже камни ворочала и была, надо полагать, бурной и шумной.

Однако в месте, где располагался раньше бандитский лагерь, ручей, растекаясь, уходил в сторону от палаток в русло, проложенное под одним из хребтов, разделяющих это ущелье с соседним. Площадка для посадки там была достаточно ровная, лишь с незначительным уклоном в сторону воды, как всегда и бывает на берегу горных рек и ручьев, если они пробегают по дну ущелья и не заперты двумя стенами. Там, где ручьи и речушка бывают заперты среди скал, обычно присутствуют и крутые берега, и бурливые в любое время года потоки, и даже водопады там, где у более спокойных ручьев образуются только перекаты.

Такой перекат был как раз напротив расстрелянного палаточного лагеря. Я не знаю, какую необходимость увидел в расстреле незаселенных палаток майор Рудаковский – скорее всего, он предполагал, что там может кто-то прятаться, тем более один бандит действительно прятался в палатке, но нервы у него не выдержали пулеметного обстрела, и он выскочил.

Я при первичном облете места предположил, что обнаружил палатку, в которой этот бандит скрывался. Палатка стояла в самом центре лагеря и, скорее всего, принадлежала эмиру. Она отличалась и размерами, и формой, и не вписывалась в общий строй своим расположением. Да и осталась невредимой. Эмир, видимо, сначала из палатки высунулся и увидел, что другие палатки, уже обстрелянные, представляют собой сплошные лохмотья, и потому побежал, ища себе другое убежище. Но далеко убежать ему не позволили. Лучше бы, конечно, его пристрелили в палатке или оторвали на бегу крупнокалиберной пулеметной пулей ногу или даже голову. Но ему, к сожалению, дали возможность залечь между ящиками.

Это мы различаем ящики с минами и ящики со взрывателями для мин. И отличаем их от простых ящиков с продовольствием. Вертолетчики вовсе не обязательно должны иметь такие знания. Они делали, что могли, и просто уничтожали бандитов. А взрыв, оставив после себя большую воронку глубиной в полметра, говорил о том, что взорвался, скорее всего, не один ящик с минами для «Подноса». Как минимум пара, а то и тройка ящиков, вместе с ящиком для взрывателей. Чтобы так разворотить камень в месте взрыва, нужна немалая сила.

Наш вертолет развернулся на месте, как не смогла бы развернуться самая верткая легковая машина, и вернулся к лагерю, где изначально и была запланирована посадка.

Я покинул борт первым, взвод быстро выгрузился вслед за мной. Мы не дожидались, когда опустится лестница, мы просто выпрыгивали на гальку, покрывающую в этом месте дно ущелья. Но дождались этого бортач с первым пилотом. Они предпочитали спускаться с комфортом.

Что их интересовало в бандитском лагере – непонятно. Чаще всего вертолетчики в таких случаях своих кресел не покидают. Может, просто ноги решили размять.

Второй пилот вышел на минуту позже, сделал несколько приседаний, в самом деле, разминая ноги, и осмотрелся. После чего подошел к нам, мы в это время осматривали трупы бандитов. У всех рукава камуфлированных курток были опущены и застегнуты. Я потребовал от сержанта Мослакова, чтобы он расстегивал рукава и осматривал у каждого правое предплечье.

Второй пилот, я видел, расслышав мои слова, хотел что-то спросить, но в это время мне на трубку позвонили. Я посмотрел номер на определителе. Снова звонил майор Николаев. Видимо, появились какие-то дополнительные сведения.

– Старший лейтенант Сеголетов. Слушаю вас, товарищ майор.

– Старлей, у нас тут странные события происходят, которые заставляют нас с тобой поторопиться и мозгами пошевелить. Я чувствую, что это связано с нашим делом и с нападением на тебя на дороге. Короче говоря, около часа назад было совершено нападение на морг судебно-медицинской экспертизы. Мы бы вообще не знали, чем это вызвано, если бы не один из санитаров, которого ударили ножом и посчитали убитым. Врача-патологоанатома, который производил вскрытие какого-то неопознанного тела, доставленного в морг ночью, просто застрелили. Застрелили и второго санитара, и пожилую санитарку, что присутствовали в кабинете. Автоматными очередями, не стесняясь стрельбы в городе. А одного из санитаров ударили ножом в живот. Он сразу упал, потерял сознание, но быстро пришел в себя и сумел увидеть, что стало причиной нападения. Нападавшие, все в черной униформе, в масках, не интересовались телом, которое патологоанатом вскрывал. Кабинет врача находится в одном помещении с холодильником морга. Их разделяет только фанерная, обитая фольгой перегородка и дверь. Нападавшие вошли в холодильник, там намеренно сбросили со столов несколько трупов, быстро нашли тело без головы. Раненый слышал, что они искали именно тело без головы. Во всем холодильнике было только одно такое тело. Сам знаешь чье. Потом в холодильнике несколько раз сработала вспышка фотокамеры. Что-то фотографировали. Я подозреваю, что снимали татуировку эмира Абумуслима Манапова. Не отрубленную же голову им снимать…

– Возможно… – согласился я. – А человека со второй татуировкой в морг еще не доставили?

– Пока не доставили. Следственная бригада Следственного комитета работает на месте. Нам только позвонил наш человек из морга. И мы подъехали. Так вот, раненному ножом санитару показалось, что, когда нападавшие вышли из кабинета, в коридоре они разговаривали с другим патологоанатомом того же морга, пожилым человеком, который, видимо, и принял у тебя тело. По крайней мере, голос был похож. Сам момент разговора свидетель не видел и, о чем говорили, не разобрал. Ему сейчас сделали полостную операцию, говорят, сложную, поскольку произошло внутриполостное сильное кровоизлияние. Свидетеля отправили в реанимацию. Состояние тяжелое, врачи не дают гарантию, что он выживет. У палаты поставили охрану из нашего спецназа. Мне лично с раненым поговорить не удалось, но мой коллега успел задать несколько вопросов прямо там, в морге, во время допроса следователем Следственного комитета, еще до прибытия «Скорой помощи». Основные данные о нападении – у Следственного комитета, в том числе и подписанные протоколы. Нам протоколы не передают и вообще до расследования не допускают. Непонятные препоны ставятся. В этом чувствуется чья-то направленная воля. Требуют обосновать интерес к делу, которое нас не касается и которое мы не ведем. Я предпочитаю пока ничего не разглашать, хотя и разглашать-то пока нечего. Есть только подозрения, и все. Пока нет четвертой татуировки, мы бессильны.

– Я понимаю ситуацию, – кивнул я так, словно майор Николаев был сейчас передо мной и мог видеть мое движение. – К сожалению, у нас ситуация тоже невнятная: один из бандитов, вероятно, эмир банды, укрылся за ящиками с минами и взрывателями для минометных мин. Его расстреливали с вертолета из крупнокалиберного пулемета. Произошла детонация. Бандита разнесло в клочки. Мы, товарищ майор, поищем правую руку, но я сильно сомневаюсь, что она может найтись. Извините, меня вызывают по связи…

– Я уже все сообщил, что хотел сообщить. Будь внимателен, старлей. Про то, что следует язык попридержать, я даже не говорю…

– Понятно, конец связи…

Я убрал трубку и нажал кнопку на коммуникаторе «Стрелец». Вызов шел по внутривзводной линии связи.

– Товарищ старший лейтенант, – раздался голос моего замкомвзвода старшего сержанта Тихомирова. – Мы видели, как вы пролетели. Я разговоры солдат слышал. Что нам делать? Продолжать караулить ворота?

Я помнил конфигурацию ущелья, но все же глянул на монитор планшетника. Память меня не подвела. Сразу за воротами, на расстоянии около пятидесяти метров, высились скалы, которые не позволяли проехать никакому транспорту, даже мощному гусеничному. Здесь пробраться мог разве что квадроцикл, но, хотя он и стоит на вооружении ВДВ, к нам ни на вооружение, ни даже на испытания не поступал. И вообще он был ни к чему там, где бойцы предпочитают неслышно подбираться к противнику, делать свое дело и так же неслышно удаляться. От квадроцикла слишком много шума. А в частях ВДВ он понадобился, как у нас шутили, чтобы было на чем офицерам на рыбалку ездить.

– Выставляй машины среди скал у ворот орудиями наружу. Сам можешь коллег покинуть и пешком двинуть в нашу сторону. Думаю, быстрым шагом за пятнадцать минут доберешься. Я жду, Андрей…

– Бегу бегом, товарищ старший лейтенант, – пообещал старший сержант.

Тем временем второй пилот вертолета, видя, что я завершил разговоры по связи, подошел ко мне.