Тень невидимки

«Ерунда какая…»

— Что было дальше?

— Дальше он потребовал, чтобы я передал письмо. Я отказался, но он… — Телохранитель поежился от воспоминания о шиле.

— Понятно. О чем он еще говорил, что просил?

— Больше ничего, — соврал Петруха. Подставляться под своих приятелей он не хотел. Друзья-однополчане — это вам не начальство.

— Ладно, иди. Напиши подробный рапорт.

— Я уже написал!

— Еще напиши!

— Я четыре раза написал!

— Пятый напиши! Хоть десять! Иди!

Скоро выяснилось, что знак перехода на дороге никто не устанавливал, потому что перехода в этом месте никогда не было, уличные веб-камеры вблизи отсутствовали, а ту единственную, которая могла захватить место происшествия, накануне разбили камнем какие-то случайные хулиганы. Свидетелей наезда не нашлось, потому что к переходу выходили только слепые, без окон, стены. В салоне машины никакой посторонней грязи или чужих волосков не обнаружилось. Шило исчезло. Кровь оказалась без генетических отклонений, но свиной. Конверт был самым дешевым, продающимся во всех киосках «Роспечати». Бумага обычной, из супермаркета, такую каждый день покупают тысячи людей. Повторный опрос пострадавшего телохранителя ничего не дал. Равно как и новый фоторобот. Все возможные ниточки оборва-лись.

И это было очень странно. Потому что после любого преступления что-то, да остается. Хоть какие-то следы. А здесь — ничего! Стерильная чистота! Официально дело спустили на тормозах, переквалифицировав его почти в анекдот: какой-то ненормальный прыгнул под колеса джипа охранника, а потом напал на него, угрожая шилом, лишь для того, чтобы передать «Первому» пустой конверт. Чушь!.. И каких только придурков не рождает земля наша!

Такая облегченная версия устраивала всех, иначе что докладывать «Первому»? Что говорить о письме? И как оправдываться, что результатов нет? Нет, тут лучше не высовываться. Непосредственной угрозы жизни и здоровью «Объекта» происшествие не несло. Ну и ладно… Все развели руками. Даже те, кто держал руки по швам. Потенциальный «висяк» передали из ведомства ФСО в ФСБ. Пусть они там над этим ребусом головы ломают. Потерпевшего телохранителя отстранили от работы, переведя на казарменное положение.

— Зачем на казарменное? — удивился Директор.

— Затем, чтобы он всегда был под рукой и мог опознать нападавшего.

— Опознать? А где вы его возьмете?

— Не мы. Он сам объявится!

— Сам?! Этот псих?

— Псих, разбрызгивающий свиную кровь? — зло ответил Главный Телохранитель. — Я прошу разрешения усилить охрану.

— Хорошо, действуйте, как считаете нужным, — согласился Директор. — Но я бы на вашем месте лишнюю панику не поднимал.

По большому счету, никаких разрешений не требовалось. Главный Телохранитель уже перевел свою команду на усиленный режим. Он был слишком близок к «Первому», чтобы быть беспечным. В отличие от прочих, которые осуществляли охранные мероприятия, сидя в тихих кабинетах, или тащили службу в спрятанных в лесах казармах, он трудился «в поле», причем в непосредственной близости от охраняемого объекта. Пульки и фугасы, назначенные «Первому», могли рикошетом продырявить и его шкуру. Вернее — вначале его!

Так что у него были стимулы не расслабляться. Любое внештатное событие он предпочитал истолковывать как угрозу. И это происшествие его насторожило. Не испугало — нет. Для испуга поводов не было — слишком всё явно и где-то даже демонстративно. Когда пугают — всерьез не бьют. Это аксиома. Страшна та угроза, о которой не предупреждают, которая как гром среди ясного неба, как кинжал в спину. Но было в этом происшествии много непонятного, а непонятное рождает тревогу. Кто и какие цели преследовал, передавая столь рискованным образом пустой конверт? Гадать бессмысленно. Нужно было просто ждать.

Если злоумышленник хочет что-то передать «Первому», он повторит попытку. Если хотел попугать — попугает еще. А если больше не объявится, то и слава богу! Но что-то подсказывало Главному Телохранителю, что преступник не исчезнет, что он еще даст о себе знать…





* * *


Письмо до адресата не дошло.

И не должно было! Кто бы его передал! «Хозяина» оберегают от любой информации, которая может вызвать его неудовольствие. Ну, и чтобы свою голову сохранить. Такова наша, испокон века, традиция. А то, не дай боже, узнает батюшка-царь про какие-нибудь народные волнения или казнокрадство в своем окружении, осерчает и голым задом на кол посадит! А это больно.

Вот и строят у нас потемкинские, с хлебом-солью и счастливым населением, деревни. Раньше так было, и теперь. Прежде с крашеными заборами, теперь со свежим, вчерашней выпечки, асфальтом. Везут по деревням самодержца, проводят окрест, к народу допускают, который ликует и благодарит батюшку-царя за счастливую жизнь и ручки целует. И все довольны. Самодержец, что народ свой увидел, и народ, который полушку по-легкому срубил.

Как следствие, «Первый» обо всем узнает последним. Нередко уже на эшафоте, под топором палача. Видит толпы злобных зевак, пришедших полюбоваться, как их государю башку сносить будут, прозревает и вопрошает: а где те поселянки в кокошниках и парубки белозубые, что за счастливую жизнь меня благодарили? Отчего подле эшафота такие несимпатичные рожи? И почему меня мой народ не спасает, он ведь меня так сильно любит? А нет того народа и не было никогда. И летит голова с плеч долой. И все ликуют!

Новоиспеченный самодержец на престол восходит и новой челядью вкруг себя огораживается, аки частоколом. От народа своего, который всегда не симпатичный, неблагодарный, опасный и государя-батюшки недостойный. Бяка — народ!

Так и живут — сверху государь, снизу народонаселение. А между ними, прокладкой, холуи господские, которые колебания снизу гасят, мягкой периной под верхи подстилаясь и сладкими сказками их убаюкивая, — про урожаи невиданные, успехи запредельные, про силу нашу могучую, какую никаким ворогам не сокрушить.

Какие уж тут письма? Тут любого почтальона — взашей, если это, конечно просто почтальон. А если нет… Главный Телохранитель «Хозяину» тоже ничего не доложил, так как нечего было докладывать. Пока всё случившееся не тянуло больше чем на мелкое хулиганство. Зачем тревожить большого человека по пустякам? Тем более, еще не известно, как он на это отреагирует.

Правда, конверт…

Но в нем ничего не было. Пустая бумажка. Оставалось ждать следующего хода противника. А уж потом…






* * *


По лестнице спускался телохранитель. Один из… Он возвращался от своей любовницы. Одной из… Парень провел замечательные три часа, позвонил начальству, доложив о «проделанной работе», и теперь спешил домой к семье.

Навстречу ему поднимался дедок лет семидесяти. Тащился по ступенькам, вздыхал, охал, отдыхал на каждой лестничной площадке. На третьем этаже он остановился у двери и стал ковыряться в замочной скважине.

— Что за чертовщина, — тихо ругался он. — Опять не работает, ешь твою через коромысло!

С ним поравнялся телохранитель. Дед обернулся к нему, сказал чуть не плача:

— Слышь, мил человек, беда у меня, дверца не отворяется. А мне в туалет совсем невмоготу! Ты глянь, подмогни пожилому человеку.

— Некогда мне, дед.

— Да как же так-то? — ухватил дед парня за рукав. — Неужто не поможешь, неужто мне штаны мочить? Тут работы, может, одна минутка. Просто я ключ сунуть не могу. Слепенький я. Ну, подмогни, милок.

— Ладно, черт с тобой, — согласился парень. — Где ключ-то?

— Так вот он.

Парень попытался сунуть ключ в замочную скважину, но тот туда не лез. Телохранитель наклонился, приблизился к замку, стал пытаться вставить ключ, и тут…

Дверь сама собой открылась, дедок, потеряв равновесие, ткнулся в спину помощнику, и тот, не удержавшись на ногах, шагнул вперед, проваливаясь в квартиру. Черт побери! Он сделал еще шаг, стараясь выпрямиться и стряхнуть навалившегося на него деда, припал на одно колено, попытался встать и… Не смог! Его шею перехватила веревка, или ремень, или еще что-то. Сзади захлопнулась дверь, и стало темно. Дед пыхтел и напирал на спину.

— Ты что, дядя, рехнулся? — не испугался, но удивился парень, намереваясь сбросить деда и немножко потоптать его ногами.

Но не успел — дед потянул концы веревки в стороны, и петля, сойдясь над адамовым яблоком, сдавила горло. Парень задергался, попробовал вырваться, но дед, как клещ, вцепился ему в спину, не ослабляя хватку.

«Это как же?!» — успел подумать телохранитель, потом захрипел, забил, замахал бестолково руками и рухнул лицом в пол…





* * *


Главный Телохранитель проводил внеочередной инструктаж по поводу повышения бдительности. Он требовал поднять, усилить и поддерживать, не ослабляя, как будто это была не бдительность, а что-то иное.

— Я прошу о любых случайностях, самых незначительных, докладывать лично мне. Гулянки, пьянки, баб ваших и прочую кобелиную муру лучше отложить до времени. Успеете еще. Ясно?

Телохранители опустили глаза. Парни они были здоровые — кровь с молоком и избыточным тестостероном. Таким без «муры» никак нельзя! Но с начальством спорить не приходилось.

— Я спрашиваю: ясно?!

— Так точно! — ответствовали хором телохранители.

«О чем такой кипеж? — недоумевали они. — Из-за Петрухи, что ли? Вот чудило, подвел всех под монастырь. Мужской. Ну, не сволочь ли! С каким-то чудаком справиться не мог, а теперь за него страдай от воздержания».

— Особую осторожность соблюдать за периметром. Это за забором, точнее, за многими заборами, за которыми обитают простые граждане.

— А что бояться-то? — спросил кто-то.

— Не знаю, — честно ответил Главный Телохранитель. — Но лишняя осторожность не помешает.

— Может, нам по трое ходить?

Но Главный Телохранитель шутки не понял.

— Может, и по трое…





* * *


Когда удавленник пришел в себя, он уже не лежал на полу мордой в ламинат, а сидел в кресле. Руки его были примотаны скотчем к подлокотникам, ноги к ножкам, голова к высокой спинке. Он был распят и обездвижен. Во рту у него торчало что-то мягкое и дурно пахнущее. Похоже, его собственные носки.

— М-м! — промычал удавленник.

— А? Чего? — ответили ему.