Тень Основателя

Надо признать, что, увлекшись торговлей, я позорнейшим образом проморгал начало всей катавасии. Я только-только убедил обильно потеющего продавца в том, что пятьдесят медных ассов и благословение от такого могущественного, но немного голодного колдуна, как я, вполне достойная плата за одну из его тощих куриц, как в той стороне, где располагался эшафот, послышались какой-то шум и крики.

Впрочем, занятый своим делом, я не реагировал. Еще бы! Несчастный торговец как раз намекнул, что его вполне устроит плата в сорок пять ассов за курицу при отсутствии с моей стороны не только проклятий, но и благословений, а я старательно не замечал его намеков.

«Не замечать» их я намеревался до тех пор, пока он не скинет цену как минимум до тридцати медяков, и это требовало от меня всего возможного внимания и тщательного обдумывания любого своего слова и жеста. Уж больно ушлый оказался торгаш. Даже помахивание «волшебным» посохом возле его носа сбило цену всего на пять ассов. А это уже тянуло на настоящий подвиг…

Шум нарастал. Крики, вначале одобрительные, спустя немного времени превратились в испуганные, а потом озлобленные. Когда за твоей спиной шумит разгневанная чем-то толпа, игнорировать подобное глупо и очень опасно. Особенно в моем положении. Прервав очередной спич торговца, я обернулся.

М-да. Ситуация была странной. С одной стороны, толпа была разгневана не на меня. Более того, о моем присутствии, казалось, все забыли. И это было хорошо. Но вот причина, вызвавшая ярость народа…

Похоже, что им удалось поймать целое семейство киноидов. Пара взрослых, видимо, отец и мать, и совсем юного детеныша – судя по росту, не более двух-трех лет от роду.

Увидев эшафот со столбом и кучей дров перед ним, они, похоже, только сейчас осознали, какую участь приготовили для них добрые селяне, и участь эта их отнюдь не порадовала. Так или иначе, но каким-то образом взрослым удалось разорвать или скинуть удерживающие их оковы, после чего они, забросив щенка на крышу ближайшей лавки, сами бросились в безнадежную атаку. Собственно, вполне разумное решение – куда лучше сгинуть в ярости боя, тем более дав хоть и ничтожный, но шанс на спасение своему ребенку, чем мучительно сгореть в пламени костра.

По крайней мере, именно об этом свидетельствовали два клубка, катающихся по площади, откуда изредка вылетали окровавленные тела крестьян и стражников. Несмотря на свой более низкий, чем у среднего человека, рост, оборотни были весьма сильны, а их когти и зубы могли служить грозным оружием. Да и вопли святителя на тему «Живьем брать отверженных!» намекали на истинность моих предположений.

Проблема была в ином. Ребенок Измененных. Отлично понимая, что самостоятельно ему, находясь в центре человеческого поселения, от враждебной толпы не уйти, он тем не менее не растерялся. Собственно, это было нормально. Измененные растут и взрослеют куда быстрее, чем люди, так что по уровню развития щенок примерно соответствовал шести-семилетнему человеческому ребенку, да и опыта у него было совсем немало. И может быть, интуитивно, а может быть, руководствуясь неведомыми мне резонами, он выбрал единственную стратегию, дающую шанс на выживание.

Теплый комок мускулов, шерсти и страха приземлился на мою грудь, заставив пошатнуться под не таким уж и малым весом, крепко обхватил руками, зарылся мокрым носом под мышку и тоненько заскулил.

Я не хотел драться с преследующими его людьми. Разъяренная толпа – страшный противник, и костяная птица да посох с кошачьей черепушкой в навершии в этом случае плохая защита. Но… Я не мог не драться.

За всю более чем полуторатысячелетнюю историю рода Сержак, рода, который был куда старше, чем даже ныне сгинувшая Лаорийская империя, бывало всякое.

Среди моих предков были святые и злодеи, простодушные и хитрецы… Если верить одному из моих недавних сновидений, то среди них был даже сам Первый император или по крайней мере его фаворитка… Мой род был прославлен как деяниями невероятного благородства, так и непредставимыми злодействами. Среди того, что творили мои предки, не было лишь одного. За все полторы тысячи с изрядным «хвостиком» лет существования нашего рода никто из Сержаков никогда не предавал своих. Тех, кто доверился роду или его представителю полностью и безоглядно, отдав всего себя под его защиту. И я не желал становиться тем, кто нарушит эту традицию.

Щенок стал моим. За те несколько мгновений, что его длинный мокрый нос обмусоливал мою подмышку, а в уши лез печальный скулеж, он как-то сразу и бесповоротно стал моим. И это все решало. За своих Сержаки дрались всегда. Дрались, не уступая даже многократно превосходящим врагам. В конце концов, даже если мне придется раньше времени отправиться в холодные палаты Темной Леди, я по крайней мере смогу спокойно смотреть в глаза своих дедов, не стыдясь и не отводя взгляда.

Я не мог сражаться с толпой, угрюмо окружившей меня и не реагирующей на редкие взмахи моего «волшебного» посоха. Сейчас, распаленным от ярости и при поддержке святителя, им было плевать на всю мою «колдунскость». Будь у меня время – и можно было бы попробовать выкрутиться, успокоить, может, даже запугать… я что-нибудь бы придумал. Но ни времени, ни покоя не было.

Я не мог им отдать доверчиво прижавшееся ко мне тельце. Это было бы предательством. Не только несчастного щенка, но и всего моего рода.

Я не мог даже позволить себе погибнуть в безнадежном бою. Да, как сказал кто-то из древних, «мертвые сраму не имут». Но только не в том случае, если погибший является последним из рода. Является тем, кто обязан выжить в любой ситуации. По крайней мере до тех пор, пока не оставит наследников. Тех, кто сможет вновь поднять родовое знамя, вернет захваченное и восстановит утерянное.

Эти «не могу» сжимали меня, как прочные клещи сжимают твердый орех – со все более и более усиливающейся силой и безжалостностью. И выхода не было.

– Отдай щенка, колдун! – потребовал наконец-то пробившийся к центру действия святитель и, криво усмехнувшись, добавил: – Отдай или пойдешь на костер с ним вместе!

Он был серьезен. И это стало последней каплей. Мое сознание, сжимаемое железным захватом долга, помутилось. Я только и успел, что указать святителю краткое направление, куда он мог пойти со своими требованиями, после чего мир слегка потемнел. Так, будто я смотрел на него сквозь легкую черную дымку.

А затем мое тело, совершенно без участия сознания, выпрямилось, правая рука легла на воздух рядом с опоясывающей меня веревкой, словно опираясь на рукоять меча или шпаги, и смерило собравшуюся толпу долгим холодным взглядом.

Я не знаю, что увидели люди во взгляде моего внезапно взбунтовавшегося тела. Но что бы они ни увидели, это их совсем не обрадовало. Первые ряды окружавшей нас толпы в испуге отшатнулись, а кое-кто и вовсе попытался смыться. Святитель побледнел.

– Во имя Всевластного! – Сорвав с груди украшенный топазами золотой священный круг, он поднял его, словно защищаясь от меня драгоценной побрякушкой. – Да сгинет тьма! Взять Проклятого! – скомандовал святитель, и приободренная его действием толпа качнулась ко мне.

– Во имя империи! – Это сказал я?.. Мой голос никогда не обладал такой звучностью, глубиной и силой. Прозвучавшие над рыночной площадью слова были произнесены не подростком, но опытным воином в самом расцвете сил и власти. Но все же… они сорвались с моих уст.

– Уходите немедленно или умрете!

С этими словами, моя правая рука, до той поры словно опирающаяся на рукоять отсутствующего меча, сделала движение, будто вынимая его из ножен. А затем, помедлив пару-тройку секунд, давая время на осознание произнесенного и исполнение отданного приказа, нанесла рубящий удар по воздевшему святое кольцо жрецу.

Моя рука была пуста. У меня давно не было меча… Собственно, его не было никогда. Не считать же оружием намеренно затупленный клинок детской парадной шпаги или деревянные тренировочные мечи? Но тому, что управляло моим телом, это помехой не стало. С характерным «дзинь!» распался на две половинки священный круг, блеснув на мгновенье идеально гладким срезом, словно и впрямь разрубленный острейшим мечом. И тончайшая красная нить протянулась от правой ключицы Святителя через всю грудь к пояснице.

– Что?.. – только и успел вымолвить жрец, глядя на меня широко открытыми от изумления глазами.

В следующий же миг нить разрослась, превращаясь в широкую красную ленту, а глаза святителя наполнились болью. Он попытался крикнуть, вздохнуть… но левая часть его тела уже скользила, падая на землю, по длинной косой линии идеального среза, заливая всех стоящих рядом кровью.

Не ожидавшие подобного исхода люди шарахнулись в стороны. Кто-то громко закричал.

– У вас есть две минуты, – все тем же громким, отчетливым и совершенно «не моим» голосом произнесло мое тело, – те, кто по истечении этого времени останется на площади, – умрут!

Впрочем, это было излишне. Жуткая давка, крики, перевернутые прилавки, бочки и корзины с товаром… Площадь опустела еще до истечения отведенного срока. И как только последний истошно завывающий крестьянин пропал из виду, темная дымка, стоявшая перед моими глазами, пропала и я почувствовал, что вновь волен распоряжаться своим телом… И кое-что еще.

Это чувство было ничтожно и мимолетно, но на редкость неприятно. На что оно походило? Сложно сказать… Иногда, когда отсидишь ногу или если на сильном холоде замерзнут руки, я ощущал нечто подобное. Часть тела вроде бы и твоя, вроде бы и вполне послушно повинующаяся командам мозга, ощущающая боль… но все же на какое-то мгновение ставшая не совсем твоей. Немного чужой. Онемевшей. Капельку мертвой.

Посетившее меня ощущение было похоже. Очень. Вот только эта онемелость возникла отнюдь не в ноге или руке. Я почувствовал, как на какой-то миг у меня онемело сердце. Сердце и еще частичка чего-то большего… Может быть, душа?

Но в следующий миг жалобное повизгивание все так же не вынимающего своего носа из моей подмышки щенка привело меня в чувство. Какая разница, что там немеет и что вообще произошло. Это, конечно, важно и требует осмысления, но с этим можно и подождать! Главное – я жив, врагов рядом нет, а вокруг много еды! Бесхозной, никому не принадлежащей еды! Хлеба, мяса, куриц! И если я потороплюсь, то сегодня мы не будем голодными!

Впрочем, перед тем как начать собирать доставшиеся мне по праву победителя трофеи, надо было завершить еще одно дело. Я подошел к потрепанной, очумело мотающей собачьими головами паре оборотней, похоже, до сих пор не вполне осознающих, что они живы, свободны и на них никто не нападает. С усилием оторвав от себя щенка, я протянул его им:

– Бегите отсюда. Как можно быстрее и дальше. В следующий раз вам может так не повезти.

– Гаррах! – откликнулась мать – молодая женщина-киноид с рыжей шерстью и умными глазами. – Рохрейдо арран! – Схватив щенка, она повернулась к своему спутнику и начала зализывать глубокую рану на левом боку, настороженно поглядывая в мою сторону.


Я вздохнул. Как всегда, мне «повезло». Интересно, за что богиня удачи так меня «любит»? Может, ей жертвы принести какие? Мало того что вместо тихой, мирной покупки пары куриц я неизвестным мне самому способом убил святителя и разгромил деревенский рынок, так меня еще и угораздило буквально под стенами Лаоры, практически в самом центре цивилизованного мира, нарваться на «диких», не понимающих человеческой речи киноидов! Откуда они вообще здесь взялись? До ближайшей резервации в Конамском лесу не менее семисот километров. А территории «диких» так и вовсе расположены по ту сторону Ирского моря! Я напрягся, припоминая давно забытый мной язык.

– Харрэй ап. Охрэ. Сурима, – выдавил я из себя плод моих невеликих познаний на языке оборотней. «Бегите отсюда. Скорее. Убьют».

Самка задумчиво взглянула на разгромленную площадь, на меня и коротко кивнула:

– Самсер. Гаррах-от.

После чего все семейство, подхватив с мясного прилавка приличных размеров бараний бок, бросилось бежать. Я облегченно вздохнул, про себя пожелал им удачи и последовал мудрому примеру.

А что? Не пропадать же добру! Тем более курицы у торговца были на заглядение – гладкие, жирные… Так и просятся в похлебку!



Раньше, когда я был еще жив, я всегда следовал принципу – никогда не сдаваться! Одной из любимейших моих пословиц было: «Даже если вас съели, это не повод отчаиваться. У вас имеется как минимум два выхода». Вот только, как оказалось, на поглощенных призраков эта пословица не распространяется! Это стало очень неприятным открытием! Оно, конечно, интересно было узнать основу силы Сержаков – уж больно старательно Дора ее скрывала, – но не такой же ценой!!!

Впрочем, кажется, кое-что я все же нашел. Не выход – скорее маленькая дырочка… Но все же! Жаль только, что поглотивший меня маг столь свято убежден в отсутствии волшебства. Приходится действовать с невероятной осторожностью. Стоит ему только начать волноваться о своем душевном состоянии, как его защита меня попросту переварит! Это, конечно, тоже выход… Но он мне почему-то категорически не нравится!!!

Впрочем, найденная мной дырочка… она тоже имеет свои недостатки. Серьезные недостатки. Причины, по которым призыв Силы паладина проявил именно меня и именно мой облик стал основой для воплощения Доспеха, понятны: Сила похожа на воду и всегда ищет простейший и ближайший путь. Но почему именно Сила Смерти? Хотя… понятно и это. Под чье еще покровительство мог попасть паладин, посвященный давно мертвым императором, во имя не менее мертвой империи?

В общем, все понятно и объяснимо. Кроме одного ма-а-аленького вопроса. Как мне теперь спасти моего наследника? Если учесть, что спасать в том числе придется и от самого себя? Раз почуяв Силу, любой паладин будет ею пользоваться все чаще и больше. Это даже не соблазн, это сама жизненная суть, непреложный закон. Так было всегда и по-другому быть не может. Вот только подозреваю, что Сила Смерти для здоровья человека, тем более столь юного, как этот мой потомок, будет отнюдь не полезна. Особенно в больших дозах…



«Выдержка из свидетельских показаний свободного жителя Юула Кайди, гражданина свободных территорий вольного города Лаора, проживающего в селе Малый Каскар, у четвертой мили западно-лаорийского тракта.

Составлено младшим следователем Лаорийской стражи Верилием Лоуджи в связи с расследованием дела о беспорядках на торговой площади села М. Каскар и убийством на означенной площади младшего святителя храма Всеблагого и Величайшего, преподобного Алонсия Торо».

– …вот я и говорю, уважаемый! Только, значит, отец-святитель собрался сжечь этих богомерзких псов, как на площадь колдун заявился. Я то все-е-е видел, я там совсем рядом стоял. Стоит – горбатый, страшный, морщинистый, росту низенького – карла как есть злобная, скалится препротивно и вроде как покупать чего собирается. Товар, значит, у почтенного Верана, которого вы передо мной допрашивали, ворошит, а сам ждет чего-то. Ну, ясно чего… Вы же понимаете…

Ну а как стражники, значит, отродий вывели, так он глазом как сверкнул, посохом костяным оземь ударил да заклятие черное бросил! От того заклятия твари богомерзкие силой преисполнились, цепи свои разорвали, стражу разбросали да на честный народ кинулись. И ну давай грызть-рвать людей! Страх просто… А колдун стоит, скалится да человеческим мукам радуется!

Тут святитель, да будут облака ему пухом, а Всевластный – отцом милостивым, не растерялся, вперед вышел, круг святой поднял да людей-то и закрыл.

Ослабли чары черные, народ совсем было одолевать тварей стал. А колдун разъярился, значит, что планы его сорвались, спрятал отродье к себе за спину и слово колдовское выкрикнул.

– Что за слово?

– Дык, милостивый господин, не колдун я… слов колдовских не разбираю. А так, по звуку ежели, сильно похоже на то самое, какое мужик издает, если ему на ногу тяжесть какую уронить.

– Вы уверены?

– Дык, не я один слышал. Но только не оно, наверное, было, а похожее что-то. Потому как слов ругательских я за свою жизнь слышал немало, а вот чтобы от них люди так изменялись – такого не было.

– Изменялись?

– А то как же! Колдун-то вырос враз. Из карлика великаном обернулся. Не в обиду вам будь сказано, хоть вас боги светлые росточком и не обидели, а колдун все же, пожалуй, повыше вас тогда стал. Да еще и доспехи на нем странные и страшные появились.

Вытащил колдун из-за пояса меч да и разрубил святителя доброго ровно на две половинки. А после засмеялся смехом злобным да как начал мечом своим размахивать, видно весь люд собравшийся погубить желая… Тут-то я и бросился с площади, так что даже сапог потерял. Новый сапог, почти не надеванный. Вторую весну только ходил. А как потом вернулся, так сапога того и нет уже. Верно, колдун забрал, чтоб его Всеблагой повелитель молнией прижарил! Вы как, господин следователь, не знаете, можно ли мне компенсацию какую получить, как от злых чар пострадавшему?

Резолюция начальника западного сектора городской стражи Лаоры, Плонея Септа: «С колдунами – в храм. Не морочьте мне голову».

Резолюция старшего святителя стражи храма Всеблагого и Величайшего, Мерула Кахта: «В инквизицию».

Резолюция главного святителя службы храма по борьбе с еретизмом, инакомыслием и нечестивыми расами Веридия Лиора: «Передать в отдел дознания. Старшему святителю храмовой стражи вынести порицание за оскорбительное именование Всесвятейшей службы».

Приписка на полях документа: «Клал я на вас, с вашими порицаниями. Мерул Кахт».

Резолюция старшего святителя отдела дознания Сенука Йоны: «Как искать колдуна – так отдел дознания. А как финансирование прибавить – так Всеблагой поможет? У меня кадров нет! Сами колдунов развели, сами и ловите! Инквизиторы горелые!»

Приписка главного святителя Веридия Лиора: «Братия, покайтесь! Я ж за оскорбления могу и к понтифику обратиться!»

Приписка на оборотной стороне: «Клал я на ваши обращения. Мерул Кахт».

Приписка немного ниже: «И обращайтесь, инквизиторы недожаренные! Может, хоть тогда финансирование выделят. И вообще, я с Мерулом солидарен! С. Йона».

Резолюция понтифика Лаорийского храма Всеблагого и Величайшего, Ургана Ороса: «Что за бардак в документации! Мерулу Кахту – трехдневное покаяние и строгий пост, чтоб знал, на что можно «класть» а на что – нельзя.

Казначею – проверить финансирование отдела дознания. Срок – один день, завтра к вечеру отчет мне на стол.

Главному святителю службы инквизиции – в месячный срок изловить колдуна. И нечего к словам придираться!»

Едва различимые царапины ниже резолюции, создающие впечатление, будто кто-то в задумчивости царапал пергамент не смоченным в чернилах пером: «Клал я на ваш пост и покаяние…»