Тишина в Хановер-клоуз

Несколько минут они еще говорили на общие темы, а затем Джек ушел с поручением добыть необходимое приглашение. Оставшись одна, Эмили снова и снова перебирала в памяти сказанное, меняя то одно, то другое слово, чтобы сделать фразы более изящными, не такими откровенными. Ей хотелось бы вернуться назад и изменить ход этой встречи, сделать ее более непринужденной, пересыпанной остроумными замечаниями. Мужчины любят женщин, которые их развлекают, при условии, что они не слишком умны или язвительны.

Неужели она влюбилась в Джека? Это было бы недостойно — после смерти Джорджа прошло так мало времени… Или он просто ей симпатичен и это чувство усилилось скукой и ужасным одиночеством?

К вечеру шестого дня после Нового года, когда наступил тусклый и холодный январь — улицы покрыты снегом, а по земле ползет ледяной туман, словно белое покрывало смерти, забивая горло, поглощая свет, искажая звуки и отрезая от мира любого, кто отважился войти в него, — экипаж Эмили заехал за Шарлоттой. Сначала сестра приехала домой к Эмили, где переоделась в вечернее платье из шелка василькового цвета; Эмили вместе с горничной суетились вокруг нее, подгоняя платье по фигуре. Затем, завернувшись в шерсть и меха, поехала в экипаже Джека в особняк Гаррарда Данвера в районе Мейфэр, в дальнем конце Хановер-клоуз.

Экипаж медленно пробирался сквозь клубящийся туман, и Шарлотта едва различала газовые фонари над головой — вот он ярко-желтый, а через секунду уже становится размытым и тусклым от белых лохмотьев влажной пелены.

Она обрадовалась, когда они наконец приехали и настала пора снова стать Элизабет Барнаби. Легче сделать решительный шаг, чем сидеть, притаившись в темноте, снова и снова прокручивать все у себя в голове, беспокоиться из-за возможных трудностей и ошибок. Если обман раскроется, оправданий у нее не будет. Она окажется в ужасном положении: будет трепыхаться, словно мотылек на булавке, а окружающие — смотреть и думать, как она нелепа и безвкусна. Придется сказать, что она свихнулась — это единственное возможное оправдание.

Но если ей удастся обмануть высшее общество, выяснит ли она что-либо такое, что может пролить свет на гибель Роберта Йорка? Может, все это вообще не имеет отношения к Веронике и Роберту, а всего лишь глупый фарс, предназначенный для того, чтобы Эмили развеяла скуку, а Шарлотта получила возможность составить мнение о Джеке Рэдли, что ей удалось лишь отчасти?

Дверь экипажа открылась; снаружи стоял лакей, готовый помочь ей сойти. Шарлотта с благодарностью оперлась на его руку, и холодный воздух окутал ее, словно влажный шелк. Затем она быстро поднялась по ступеням и вошла в широкую, теплую прихожую.

У Шарлотты не было времени рассматривать мебель и картины рядом с широкой лестницей. Дворецкий принял у нее пальто и муфту, а горничная распахнула дверь в гостиную. Молодая женщина взяла Джека под руку и постаралась идти уверенным шагом — подбородок поднят, шелковые юбки шелестят. Хотя, если быть точной, это не ее юбки, а Эмили.

Джек подтолкнул ее локтем, и Шарлотта поняла, что переигрывает. Она должна казаться скромной и благодарной хозяевам за прием. Шарлотта опустила взгляд, борясь с раздражением. Ей надоело чувствовать себя обязанной.

Они приехали последними, что было очень удобно, потому что они оказались единственными, кто не был близко знаком с остальными. Шесть человек, сидевших в комнате, повернулись и посмотрели на них с разной степенью интереса. Первой заговорила молодая женщина лет двадцати пяти с лицом, которое с некоторой натяжкой можно было назвать хорошеньким. Слегка вздернутый нос не назовешь классическим, а глаза светятся искренностью, несколько неуместной для незамужней женщины. Фигура недостаточно округлая, чтобы соответствовать требованиям моды, но густые и блестящие волосы могли удовлетворить самый взыскательный вкус.

— Здравствуйте, мисс Барнаби. Я Харриет Данвер. Я так рада, что вы могли прийти. Как вам Лондон, если не принимать во внимание эту ужасную погоду?

— Здравствуйте, мисс Данвер, — вежливо ответила Шарлотта. — Да, благодарю вас. Даже этот туман — приятное разнообразие после деревни, а люди тут так добры.

К ней приблизился высокий мужчина с орлиным профилем и аскетичным лицом, который стоял в глубине комнаты, облокотившись на спинку огромного кресла. Шарлотта думала, что ему лет сорок пять, но, когда он проходил под люстрой, увидела, что седина у него не только на висках, но и по всей голове, а морщины на лице глубже и многочисленнее, чем позволяла разглядеть полутьма.

— Я Гаррард Данвер. — У него был красивый голос. — Рад познакомиться, мисс Барнаби.

Он не стал целовать ей руку, но улыбнулся Джеку в знак приветствия и представил их остальным. Из всех присутствующих больше всего Шарлотту интересовал Джулиан Данвер; на самом деле именно из-за него ей так не терпелось сюда попасть. Он был почти такого же роста, как отец, но более плотного телосложения, однако внимание Шарлотты привлекло его лицо. Вероятно, внешностью Джулиан пошел в мать, поскольку совсем не был похож на Гаррарда — в отличие от сестры, у которой сходство было весьма заметно, особенно глаза. Светлая кожа, серые или голубые глаза — при свете люстры она не могла точно определить, — а волосы каштановые, со светлой прядью спереди. В его лице чувствовалась сила, а также ум и сдержанность. Шарлотта понимала, чем он привлек Веронику Йорк.

Последним членом семьи Данверов была незамужняя сестра Гаррарда, мисс Аделина Данвер. Она была необыкновенно худа, и ее темно-зеленое платье не могло скрыть костлявые плечи. Все недостатки внешности Харриет у нее были выражены сильнее — подбородок еще меньше, нос еще больше — но такие же темные глаза и красивые волосы, густые, хотя уже немного потускневшие.

— Тетя Аделина плохо слышит, — прошептала Харриет Шарлотте. — Если она скажет что-нибудь невпопад, просто улыбнитесь и не обращайте внимания. Она часто неправильно истолковывает сказанное.

— Разумеется, — вежливо пробормотала Шарлотта.

Единственными гостями в комнате были Феликс Эшерсон и его жена. Импозантный мужчина с черными волосами и неожиданно живыми серыми глазами служил в Министерстве иностранных дел вместе с Джулианом Данвером. Но Шарлотта обратила внимание на его рот. Она никак не могла понять: широкая губа то ли свидетельствует о чувственности и силе, то ли указывает на привычку потакать своим слабостям. Жена Эшерсона Соня была красивой женщиной с правильным, но незапоминающимся и бесстрастным лицом — такие лица ценят те, кто занимается рекламой моды, потому что они нисколько не отвлекают внимание от шляпки. Женщина была хорошо сложена и пользовалась этим преимуществом, надев подчеркивающее фигуру платье цвета розового коралла, открывавшее пухлые, молочно-белые плечи.

После обмена приветствиями начался обычный светский разговор. Поскольку все остальные были знакомы друг с другом, в центре внимания оказались Шарлотта и Джек Рэдли; Шарлотта сосредоточилась на том, чтобы ее ответы были логичными и соответствовали тому образу, который она для себя создала. Она представлялась молодой женщиной из хорошей семьи, но с очень скромными средствами и, естественно, в поисках мужа. Эта роль требовала всего внимания Шарлотты, и только когда они приступили к ужину за столом, сверкавшим серебряными приборами и хрусталем, и принялись за пересоленный суп, у нее появилось время понаблюдать за остальными гостями.

Разговор по-прежнему касался только общих тем: замечания по поводу неприятной погоды, мелкие новости — никакой политики или даже намека на то, что может вызвать спор, — и обсуждение пьесы, которую почти все видели. Шарлотта отвечала только тогда, когда этого требовала вежливость, и у нее оставалось время подумать. Такого шанса может больше не представиться, и нужно извлечь из него максимум пользы.

Шарлотте требовалось выяснить несколько фактов, которые дополнят то немногое, что она узнала от Томаса. Как долго знакомы Джулиан Данвер и Вероника? Возможно ли, что их любовь предшествовала смерти Йорка и стала ее причиной? Является ли Джулиан Данвер честолюбивым человеком как в профессиональном, так и в общественном плане? Существуют ли значительные различия в их финансовом положении, так что они могли бы стать мотивом либо для Вероники, либо для него?

Шарлотта выросла в доме, где очень высоко ценили качество, даже в тех случаях, когда оно было недостижимо. Один из атрибутов юной дамы благородного происхождения — умение отличать превосходное от просто хорошего и, естественно, знать его цену. Она была в холле и гостиной дома Йорков и поняла, что семья богата, причем достаточно давно, чтобы привыкнуть к деньгам. Они не хвастались своим благосостоянием, что характерно для недавно разбогатевших людей. Они не чувствовали потребности хвалиться новой мебелью или отделкой, выставлять напоказ произведения искусства.

Разумеется, Шарлотта прекрасно понимала, что жизненные обстоятельства могут меняться; она видела дома с превосходными комнатами для приема гостей, тогда как в других помещениях не было даже ковров, а камины разжигались только на Рождество. Некоторые предпочитали держать полный штат прислуги, только чтобы их не считали бедными, хотя сами едва ли не голодали. Но Шарлотта заметила, во что одеты женщины. Платья сшиты по последней моде — без потертостей на манжетах и локтях, без следов переделки к новому сезону или перелицовки, чтобы скрыть пятна. Она сама довольно часто занималась такой переделкой и знала, где искать характерные дырочки от иглы или слегка отличающийся цвет ткани.

Теперь, притворяясь, что прислушивается к разговору за столом, Шарлотта внимательно рассмотрела столовую и мебель в ней. Все было выдержано в серебристых и синих тонах: голубые, без единого пятнышка обои, темно-синие шторы, на которых даже не заметно выцветших пятен, которые быстро оставляет солнце, — это значит, что они не провисели и сезона. На стене напротив Шарлотты располагался пейзаж Венеции, но с такого расстояния она не могла оценить качество картины, превосходное или просто приемлемое. Сам стол был из красного дерева — по крайней мере ножки, потому что крышка была застелена скатертью из плотного дамасского шелка. Стулья и буфеты в стиле Адама[5], и, по всей видимости, подлинные.

Убедившись, что никто на нее не смотрит, Шарлотта бросила взгляд на клеймо на обратной стороне серебряной ложки. Возможно, пересоленный суп был всего лишь досадной случайностью; даже у самых богатых людей повар может ошибиться. Или они просто любят соленое.

Шарлотта еще раз изучила наряды женщин, теперь уже с учетом цены и характера, о котором может свидетельствовать выбор платья. По всей видимости, и Харриет, и тетя Аделина в материальном плене зависели от Гаррарда. Платье Аделины не отнесешь к последнему крику моды, хотя, как подозревала Шарлотта, сестра хозяина дома всегда одевалась сдержанно — такой уж у нее характер. Тем не менее ткань превосходная, а сшито платье очень искусно. То же самое можно было сказать и о наряде Харриет.

Нет, похоже, деньги тут ни при чем — разве что имеются неизвестные обстоятельства, вроде наследства или чего-то такого.

— А вы как считаете, мисс Барнаби?

Шарлотта, вздрогнув, поняла, что Феликс Эшерсон обращается к ней — но что, черт возьми, он сказал?

— Я нахожу оперы мистера Вагнера несколько затянутыми, и мне становится скучно задолго до конца, — повторил Феликс, с легкой улыбкой глядя на нее. — Я предпочитаю что-то ближе к жизни. Магическое меня не интересует.

— Неудивительно, — внезапно вступила в разговор тетя Аделина, прежде чем Шарлотта успела собраться с мыслями и придумать ответ. — Оно постоянно окружает нас, и избежать его невозможно.

Все с удивлением посмотрели на нее, а Шарлотта совсем растерялась. Замечание казалось абсолютно бессмысленным.

— Он сказал «магическое», а не «трагическое», тетя Аделина, — тихо сказала Харриет.

Тетушка, похоже, нисколько не смутилась.

— Неужели? Меня не очень беспокоит магическое. А вас, мисс Барнаби?

Шарлотта сглотнула.


— Не думаю, мисс Данвер. Я сомневаюсь, что когда-либо сталкивалась с магией.

Джек прижал ко рту платок и закашлялся; Шарлотта знала, что он смеется.

Джулиан улыбнулся и предложил ей еще вина. Лакей и две горничные подали рыбное блюдо.

— Тема многих опер и пьес — безответная любовь, — сказала Шарлотта, нарушая молчание. — На самом деле это почти обязательно.

— Полагаю, что подобную ситуацию может вообразить каждый, если даже нам повезло не переживать ее самим, — ответил Джулиан.

— Думаете, такие истории правдивы? — мягко спросила Шарлотта, вглядываясь в его лицо в поисках признаков сочувствия или осуждения.

Джулиан удостоил ее содержательным ответом.

— Не в подробностях. Драматическое произведение должно быть концентрированным, в противном случае оно станет, как выражается Феликс, слишком скучным; наше внимание быстро утомится. Но чувства там настоящие, по крайней мере, для некоторых из нас… — Он вдруг умолк, на мгновение опустил взгляд, затем снова посмотрел на Шарлотту. В эту секунду она поняла, что Джулиан ей нравится. Он сказал не то, что думал, но Шарлотта была уверена, что его смущение связано не с этим — в его тоне не было ни гнева, ни осуждения, — а с кем-то из присутствующих.

— Мой дорогой Джулиан, — раздраженно сказал Гаррард, — ты все понимаешь буквально. Не думаю, что мисс Барнаби имела в виду нечто серьезное.

— Нет, конечно нет — поспешно согласился Джулиан. — Прошу меня извинить.

Шарлотта прекрасно понимала, что речь идет о каком-то реальном событии, известном им обоим. Возможно, имевшем отношение к Харриет или Аделине. Харриет уже перешагнула возраст, в котором обычно выходят замуж привлекательные девушки из хорошей семьи с материальным достатком. Почему ей не нашли достойную пару?

Шарлотта очаровательно улыбнулась; ее сердечность была искренней.

— Я всего лишь хотела сказать, что избыток магии или совпадений вызывает недоверие, и мы перестаем сопереживать персонажам. Я не имела в виду ничего конкретного. — Шарлотта решилась на пробный шаг. — Миссис Йорк была так добра, что пригласила меня на зимнюю выставку в Королевской академии. Вы уже там были?

— Я была, — без особого энтузиазма ответила Соня Эшерсон. — Не могу сказать, что мне что-то особенно понравилось.

— А портреты там были? — спросила тетя Аделина. — Люблю смотреть на лица.

— Я тоже, — поддержала ее Шарлотта. — Если только они не идеализированы до такой степени, что утрачивают индивидуальность. Я часто пытаюсь представить себе, какие черты характера отражают линии и пропорции, отличающиеся от классических, — в чем проявляется индивидуальность, а где лишь отметины опыта.

— Похвальная любознательность, — с неожиданным одобрением произнесла тетя Аделина и впервые с явным интересом посмотрела на Шарлотту. Внутри этой худой старомодной женщины жизнь когда-то била ключом. Глупо судить о человеке по милой внешности, как у Сони Эшерсон. Шарлотта невольно перевела взгляд на Феликса. Как это банально с его стороны — предпочесть такое бесцветное существо, как Соня, необычной, но полной чувств женщине наподобие Харриет.

А может, он и не предпочел. Не было никаких оснований предполагать, что Феликс счастлив; безупречные манеры и бесстрастное лицо могли скрывать все, что угодно. Хотя это не имеет никакого отношения к Веронике Йорк или к смерти Роберта Йорка, напомнила себе Шарлотта.

— Миссис Йорк была так добра, что пригласила меня, — несколько невпопад повторила Шарлотта. Ей не хотелось, чтобы разговор ушел в сторону. — Вы не знаете, она рисует? Я люблю портреты, но мне также нравятся эти маленькие рисунки акварелью, которые делают путешественники, — в них столько чувства, что кажется, будто ты сама побывала в тех местах. Я вспоминаю зарисовки из Африки: почти ощущаешь исходящий от камней жар, так искусно они выполнены.

Теперь лица всех сидящих за столом повернулись к ней. Соня Эшерсон была явно удивлена ее внезапной словоохотливостью, Феликса же это развлекало. Харриет смотрела, но не слушала; ее мысли были далеко. Взгляд Гаррарда не выражал ничего, кроме вежливости. И только глаза тети Аделины блестели — похоже, она разделяла чувства Шарлотты. Джек, против обыкновения, молчал — вероятно, решил отдать инициативу ей.

Ответил Джулиан.

— Не думаю, что она рисует. Мы никогда об этом не говорили.

— А вы давно с ней знакомы? — спросила Шарлотта, стараясь казаться простодушной, но тут же засомневалась, не слишком ли это грубо. — И, наверное, состоя на дипломатической службе, вы много путешествуете?

— Не в Африку, — с улыбкой ответил он. — Но мне бы хотелось.

— Слишком далеко и слишком жарко! — поморщился Феликс.

— Как я поняла, вы не в восторге от такой перспективы. — Тетя Аделина искоса взглянула на него. — Но все равно это было бы так чудесно!

Харриет затаила дыхание. Пальцы, сжимавшие ножку бокала, так напряглись, что побелели суставы. На Шарлотту тотчас нахлынули воспоминания о тех временах, когда она еще не встретила Томаса и была влюблена в Доминика, мужа старшей сестры. Она вспоминала мучительный страх, ощущение безнадежности от того, что ее игнорируют, волнение в моменты воображаемой близости, взгляд, случайное прикосновение, заполнявшую сердце радость, когда он был особенно внимателен, и нежность, которую, как ей казалось, она видела в его взгляде, а за всем этим — холодное, трезвое отчаяние. Она не могла представить, что выйдет замуж за кого-то другого, какие бы усилия ни прикладывала ее мать. Может, именно это состояние выдает опущенный взгляд Харриет, ее бледные губы и пылающие щеки?

— Он не сказал, что не в восторге, тетя Аделина, — мягко возразил Джулиан. — Он сказал, что это слишком далеко и там слишком жарко. Полагаю, для того, чтобы меня сопровождала Вероника.

Тетя Аделина решительно отвергла эту мысль.

— Глупости! Какая-то англичанка, я забыла ее имя, отправилась в Конго одна. Я бы тоже так хотела!

— Превосходная идея, — язвительно заметил Гаррард. — Ты поедешь летом или зимой?

Она одарила его взглядом, в котором явственно читалось отвращение.

— Это на экваторе, мой дорогой. Так что значения не имеет. В Министерстве иностранных дел вас чему-нибудь учат?

— Только не подниматься по реке Конго на веслах, — парировал он. — Мы оставляем это занятие незамужним дамам, которые в этом разбираются.

— Хорошо! — фыркнула она. — Хоть что-то вы нам оставляете!

На помощь пришел Джек Он повернулся к Джулиану.

— Я был знаком с миссис Йорк еще несколько лет назад, до ее брака с Робертом, но я не помню, любила ли она путешествовать, хотя, конечно, все могло измениться. Позволю себе предположить, что замужество за сотрудником Министерства иностранных дел расширило ее кругозор и, возможно, круг желаний.

Шарлотта мысленно поблагодарила его и изобразила на лице живейший интерес.