Точка невозврата

— Завтра уезжаю к родителям вместе с детьми, а тебя, — она постукивает длинным красным ногтем по столешнице, — я попрошу съехать с квартиры в течение месяца, который нам на раздумье и на примирение даст суд, — она встала со стула. — Я надеюсь, ты понимаешь, что жить с тобой я больше не намерена.

Я выпиваю минералку одним глотком. Давлюсь, но так хоть отвлекаюсь от того, что сейчас творится у меня внутри. А у меня там все переворачивается и сжимается в ледяной ком, сердце бухает так быстро, что кажется, еще пара таких ударов, и оно пробьет грудную клетку. А в голове уже установилось четкое понимание, что я теперь не смогу каждый день видеть своих пацанов. Твою мать! К горлу подкатила тошнота, и я чуть не блеванул той минералкой, что выпил, тут же, на пол, этой суке под ноги.

Она отвернула свое довольное лицо, видимо, радуясь произведенному эффекту. Не могу сдержаться, хватаю ее за руку.

— Стоять, — выдавливаю из себя.

Она не ожидала от меня каких-либо действий, потому что дергается, пытается вырваться, но я держу крепко.

— Если тронешь, — заикаясь, блеет она, как овца, — отец тебе башку разобьет, понял?

Но это меня не останавливает. Ее угрозы сейчас для меня — пустое место. Дергаю ее на себя, и она не удерживается на месте, припадает ко мне. Завожу ее руку ей за спину и прижимаю сильнее.

— Я сейчас не ослышался, как понимаю, — говорю ей в лицо, прямо в губы, — ты хочешь забрать пацанов и свалить? — сокращаю расстояние между нашими губами до минимума, и в нос ударяет запах мятной жвачки и перегара. Морщу нос. — Бухала?

Она опускает глаза, но я второй рукой поднимаю ее подбородок и заставляю смотреть на меня.

— Отстань, — шепчет она, но я ей не даю продолжить, впиваюсь в ее губы поцелуем, жестким, безжалостным.

Терзаю губы до тех пор, пока она не начинает стонать и прижиматься ко мне. Тварь, ведь зависит от меня, а начинает крутить хвостом. Отстраняюсь от нее и с брезгливостью отталкиваю от себя. Лика, тяжело дыша, отходит к столу.

— Ненавижу тебя. Ублюдок, — по ее щекам потекли слезы. — Из-за тебя и…

Она не договаривает, наверное, увидев на моем лице звериный оскал, потому что в этот момент я жду продолжения, заранее зная, что она хочет сказать про мальчишек, но она молчит. Ее грудь часто вздымается. Она все-таки выходит из кухни и сбегает в спальню, при этом щелкая замком.

Я тут же опускаюсь на холодный пол и зажимаю руками голову. Теряюсь в прострации. Бля, что делать, что делать? Как остановить это безумие? Как?

Поднимаюсь рывком и иду в спальню к детям. Мальчишки сладко спят, посапывая во сне. Склоняюсь к Димке и целую его в пухлую щечку, потом к Лешке. Закрываю глаза и втягиваю полные легкие детского запаха. На глазах выступает влага. Тут же стираю ее ладонью. Они — самое родное, что у меня есть на этом свете, и завтра эта бездушная кукла хочет у меня их забрать.

Выхожу из спальни и, прикрыв дверь, набираю телефон Сереги. Трубку почти сразу поднимают.

— Да, Антох, — слышу я знакомый голос.

— Серег, нужна помощь, — без лишних слов сообщаю ему.

— Давай.

Захожу в кухню и закрываю дверь.

— Кукла хочет подать на развод и забрать детей.

Минутное молчание в трубке подтвердило мои опасения.

— Ну, на данном этапе ты ничего не сможешь сделать, Тох. Тем более, если Петрович подключит своих адвокатов, тогда вообще без вариантов.

— Я понял, — отключаю телефон.

Он спустя секунду вибрирует в руке. Серега. Поднимаю трубку.

— Да ты не расстраивайся, Антох, — говорит он быстро, словно видит мое состояние.

— Я понял, Серег. Давай. Завтра созвонимся.

— Ага, пока, — он отключился.



Утро не принесло облегчения. Сколько часов я проспал, не могу даже представить, потому что долго не мог заснуть. Спал сегодня в гостиной. Спальню, где вчера закрылась Лика, обошел стороной. Даже вещи не забрал, спал в халате. Разлепил глаза с трудом, но нужно вставать. Обязанности призывают к ответственности. Прислушиваюсь. Тишина. Встаю с дивана и, пересекая комнату, выхожу в коридор. Тихие звуки детских голосов доносятся из спальни. Подхожу к двери и распахиваю ее до середины.

— Доброе утро, Антон, — Людмила Викторовна сидит в кресле и натягивает на мальчишек одежду.

— Доброе, — я снова в недоумении. — А… а где Лика?

Женщина опускает глаза и начинает копошиться в детской одежде, пытаясь скрыть неловкость, хотя в ее возрасте это странно.

— Она ушла, — вымолвила няня, но я понял, что она что-то недоговаривает.

— Куда? — перешел я в наступление, хотя зачем спрашиваю, ведь она вчера дала ясно понять, куда пойдет сегодня утром. — Хорошо, — сказал скорее себе, чем няне, — я ушел на работу.

Развернулся и направился к двери.

— Лика сказала, что я свободна на месяц.


Ее слова, будто холодный утренний душ, вылились на меня.

— Я просто к вам так привыкла, к мальчикам. Вы собираетесь уволить меня?

— Нет, Людмила Викторовна, даже не думайте об этом, — я перевел дыхание. — Просто Лика с детьми переезжает к родителям на месяц, а потом вернется обратно.

Я замолчал, раздумывая над тем, стоит ли говорить про развод няне.

— Лика решила развестись со мной, — все же решился признаться.

— Не может быть, — одними губами проговорила женщина.



Я широкими шагами преодолел лестничный пролет, что вел к зданию суда. Серега позвонил с утра и посоветовал непременно быть рядом с Ликой, когда та будет подавать заявление на развод. Я хотя и не понимал до конца важности этого момента, но Сереге доверял полностью.

Стеклянные двери распахнулись, и мне навстречу вывалилась толпа студентов. Я попытался протиснуться среди них и даже не заметил, как налетел на девчонку. Тихое «ой», и она летит на каменный пол. Не успеваю подхватить ее и вижу, как, ударившись о керамогранит, девчонка морщится от боли.

— Извини, — присаживаюсь на колени и помогаю собрать разлетевшиеся в разные стороны бумажные листы.

Застываю на месте, когда она поднимает на меня глаза. Серебристо-серые с загнутыми длинными ресницами, огромные озера, в которых можно утонуть, и ярко-рыжая вьющаяся прядь, выбившаяся из прически и ниспадающая по щеке. Она пытается заправить ее, а я не могу оторвать от нее взгляд. Блуждаю им по ее лицу, выискивая изъяны, и не нахожу.

— Надо быть поосторожнее, — произносит она хрипловатым низким голосом.

— Извини, — снова повторяю я.

Девчонка опускает глаза и, поднявшись, смотрит на сбитые коленки. Я протягиваю ей собранные бумаги и тоже опускаю взгляд на ее ноги. Фух, а они ничего. Худенькие ножки обтянуты тонким капроном, юбка карандаш чуть выше положенной ей длины оголяет острые коленки, сейчас сбитые до крови. Она протягивает руки за бумагами, а я чуть задерживаю стопку в своих руках. Девочка вопросительно изгибает аккуратную бровь.

— Давай отвезу тебя в больницу, кровь все-таки, а там зеленка есть, — вот это выдал.

— Спасибо, конечно, но не думаю, что эти раны требуют врачебного вмешательства.

— Вика, ты скоро? — за спиной раздался мужской голос, и это резануло не только слух, но и прошлось вибрацией по нервам.

Поворачиваю голову. Передо мной стоит детина по метр восемьдесят. Весь, что называется, прокачанный. Бицепсы натянули рукава футболки до максимума. Черные волосы в хаотичном беспорядке, длинная челка падает на лоб. Голубые холодные глаза скользнули по мне лишь потому, что я оказался на его пути. Пухлые губы поджались, когда он пробежался взглядом по девушке.

— Ты что, упала, что ли?

Щеки девушки тронул румянец.

— Ага, — кивнула она и сделала шаг по направлению к парню.

— Ну, ты и растяпа, — проговорил он. Развернулся к девушке спиной и зашагал на выход.

Она посеменила за ним, громко цокая каблучками по полу. Странная парочка. Пронаблюдав всю эту картину, что длилась считанные минуты, я пошел искать кабинет, в котором могла бы оказаться Лика.



Жена сидела ко мне спиной в кабинете, куда меня направил охранник здания суда. Вот эти люди знают все. Хотя, что там знать. У них целая мониторная комната. И в наличии камеры во всех кабинетах.

На звук открывшейся двери Лика обернулась, и на ее лице застыло изумленное выражение.

— Зачем пришел? — проговорила она.

— Привет, — подхожу к ней ближе, а внутри все переворачивается от злости, в каждую нервную клетку, что сейчас на взводе, будто медленно вводят острые иглы, заставляя пульсировать, сопротивляться обстоятельствам. Со всей силы сжимаю кулаки от безысходности и осознания того, что исправить это не в моих силах. — Ты обдуманно приняла решение? — сквозь зубы цежу вопрос. — Обратной дороги не будет.

Зачем угрожаю ей? Вижу ведь, что в этих мастерски накрашенных и подведенных толстой стрелкой карих глазах нет и намека на неуверенность.

— Если ты будешь разговаривать со мной в таком ключе… — она замолчала.

И где только таких слов-то набралась, интересно? Никак папаша постарался.

— Со мной будешь общаться только через адвоката, я уже приняла решение, и… — она не договорила, потому что я подошел ближе и рывком повернул ее к себе.

Она крутанулась на стуле и тут же вскочила с него.

— Еще один синяк, и я тебя засажу, — шипит она мне в лицо. — Отец сказал, что еще поговорит с тобой при личной встрече.

Рука сама по себе тянется к ее локтю, и я хватаю ее крепко.

— Не дам видеться с детьми, — выплевывает она мне в лицо.

Тварь, знает, чем зацепить. Еле разжимаю пальцы. Они, словно закаменевшие, не хотят отпускать ее локоть. Медленно разворачиваюсь и делаю шаг в сторону двери. Все-таки зря я пришел.

— Сегодня я приеду домой, — говорю через плечо и выхожу за дверь, не оборачиваясь.