Трезориум
Часть 26 из 46 Информация о книге
Петька попал сюда неделю назад и уже много чего знал. — Не робей, — говорил он, — боев пока нету, мы на комплектовании. Потом еще будет учебная подготовка. Оботрешься. Тут, короче, так. В первом взводе собрали только ветеранов, и командир у них свой, старшина Рябов. У них своя жизнь. Я на втором взводе. Личсостав из остарбайтеров, это парни, которых в Германию работать угнали. Белорусы в основном, нашего с тобой возраста. Ни хрена не умеют, всего стремаются. Но отделенные у меня фронтовики и помком мировой мужик. Делаю всё, как он говорит, и нормально. А ты, значит, в третий? Видал их уже? — Сейчас посмотрю, — сказал Рэм, глядя на улицу. Там неторопливо, вразвалку, шли Галда и с ним еще шестеро. — Счастливо, Петь. Увидимся. Ему хотелось сейчас отделаться от свидетеля, потому что знакомство с взводом вряд ли пройдет гладко. Кажется, понимал это и Петька. — Ага. Я пошел. — На прощание шепнул: — Ты это, со «стариками» особо не нарывайся. Рэм смотрел на свое войско в растерянности. Более-менее по-уставному были одеты лишь Галда и немолодой узкоглазый ефрейтор. Остальные трое черт-те в чем. У двоих шинели коротко обрезаны, один вообще в каком-то кожухе и в штатских брюках. Да и у Галды, который расстегнул свой ватник, внизу оказался спортивный свитер с оленями. — Тут все, кто остался в наличии после штурма, — сказал помощник. — Кроме Мустафина. Он в конюшне, при оружии. — И добавил, видя, что Рэм пялится на его оленей: — Утепляемся, чем можем. Рэм поздоровался. «Старики» нестройно ответили. Каждый назвал себя, но с первого раза запомнилась только фамилия ефрейтора — Хамидулин. — Пойдем за пополнением, — не столько спросил, сколько объявил Галда. — Поглядим, кого нам подогнали. И пошел первым, очевидно, зная куда. Остальные за ним. Рэму пришлось догонять. На краю растерзанной деревни или, может, пригорода, в рощице сидели на корточках люди в одинаковых шинелях и ушанках — сразу видно, только что полученных со склада. Оружия у них не было. Рэм издали посчитал. Девятнадцать человек. Увидели приближающуюся группу, стали подниматься. Еще один, двадцатый, оказывается, стоял в стороне, отдельно. Этот выглядел по-другому: в полушубке, ремнях, с автоматом. Подошел, откозырял. — Принимайте, товарищ младший лейтенант. Вот тут подпишите. А это список. Разрешите идти? Мне назад, в штаб. — Идите, сержант. «Старики» тем временем рассматривали пополнение, которое выстроилось неровной шеренгой, но близко не подходили. — Пленные, мать их… — процедил Галда, коротко оглянувшись, да сплюнул. — Навоюем… — и опять выматерился. Бойцы в шеренге на первый взгляд были похожи, будто братья. Очень худые лица, с одинаково настороженным выражением, и ни одного усатого — а среди «стариков» чисто выбрит был только Хамидулин. Рэм вспомнил, что рассказывал Филипп Панкратович. — Из немецких лагерей? Наши? — Были наши, да все вышли. Знаете что, товарищ командир, я с ними сам. Вы пока так постойте. — Хорошо, — кивнул Рэм. Он бы не знал, что сейчас надо сказать людям, пережившим такое. Наверно, что-нибудь суровое, про искупление вины кровью. Или, наоборот, человечное. Что самое плохое позади и что теперь впереди только победа. С какой речью обратится к бывшим пленным Галда? Галда прошелся вдоль притихшего строя. Негромко спросил: — Старший есть? Вперед шагнул длиннющий, будто телеграфный столб, ефрейтор. Лошадиное лицо, седоватые виски, из ворота шинели торчит длинная морщинистая шея с острым кадыком. — Ефрейтор Шанин. Вместо передних зубов у долговязого во рту чернела дыра, так что фамилия могла быть и «Санин». Старший сержант подошел к нему. — Как тебе лычку-то оставили? — Не оставили. Поменяли. Сказали: получи вместо большой звезды маленькую лычку, и то скажи спасибо. Я майор. Бывший. — Майор, твою мать, — скривился Галда. — Встать в строй! Гаркнул на остальных: — А ну, в две шеренги! Напра-во! Шагом марш! — Куда вы их? — спросил Рэм, догнав помощника. — Разве нам не в деревню? — Вон в тот лесок. Сначала поучу маленько. Пожалуй, это уже слишком, решил Рэм. — Отставить! Я уважаю ваш фронтовой опыт, но приказывать буду я. Взвод, слушай мой команду! Стой! Маленькая колонна остановилась. Старший сержант тихо сказал: — Товарищ командир, на пару слов. — Обернулся к своим: — Веди, Хамидулин! Мы сейчас. Взвод двинулся дальше. «Старики» шли сбоку, будто конвойные. — Слушай, лейтенант, я эту шушеру знаю. — Серые глаза смотрели на Рэма в упор, не мигая. Выдерживать их взгляд было трудно. — Они порченые все. Их сначала надо обломать. Для того и нужен я, помкомвзвода. А ты потом командуй на здоровье. — И как ты их собираешься обламывать? — спросил Рэм. Он никак не мог определиться, как ему держаться: начальником или учеником. Ответил тоже на «ты», а правильно это или нет? — Как собачью стаю. У нас на Таймыре знаешь как? Когда получаешь незнакомую упряжку, сначала определяешь вожака и лупишь палкой. Долго. Чтоб перестал рычать и завыл. Тогда остальные будут как шелковые. И с этими надо так же. Они всё одно пуганые. Должны командиров больше, чем фрицев бояться. Иначе ты их в атаку не подымешь. — Ты чего, правда будешь их бить? — Одного забью до смерти, — спокойно ответил Галда. — Потому что человек не собака. Он не простит, в спину пальнет. Мне оно надо? Не бойсь, лейтенант. Никто не стуканет. Напишешь в рапорте, что на мине подорвался. Тут каждый день кто-нибудь подрывается. Я в покойника после гранату кину. Рэм сначала не поверил. Но по лицу сержанта понял: так и сделает. — Я этого не допущу! Галда пренебрежительно чмокнул губами, чуть прищурился. — Пойди-ка ты лучше погуляй, покури. Очень советую. И Рэм не выдержал, опустил глаза. У него противно дрожали колени. — Я третий год воюю, ты меня слушай. Тогда фрицев намолотим и сам живой будешь. — Сержант тронул его за плечо. И голос стал не таким жестким. — Война — не то, чего ты в кино видел и в газетах читал… Раньше, чем через полчаса, не приходи. Сказал, что хотел, и неторопливо, уверенно пошел вслед за взводом. А Рэм застыл на месте. Но, когда солдаты скрылись за деревьями, дернулся, побежал. Перед самой опушкой решимость опять его оставила. Он выругал себя, заставил идти дальше. — Стой! В одну шеренгу становись! А ты, майор-ефрейтор, чего? Тебя не касается? — раздался голос Галды. Стараясь не шуметь, Рэм двинулся через кусты. Что я крадусь, как воришка? — разозлился на себя, но опять не наступил на ветку, а обошел ее. Снег в лесу лежал грязно-белыми пятнами, меж которых блестела черная гнилая листва. Впереди был просвет. Поляна. Рэм выглянул из-за дерева, кляня себя за трусость. Но и выйти пока было невозможно. Начнешь командовать — задрожит голос. И руки жутко тряслись. «Сейчас, сейчас», — шептал он, старался глубоко дышать. Бойцы пополнения стояли к нему лицом, длинной шеренгой. Перед строем, сложив руки за спиной, пружинисто покачивался на широко расставленных ногах Галда. Рэму было видно, как он сжимает и разжимает пальцы в кожаной перчатке. Пятеро остальных «стариков» наблюдали сбоку. — Значит, так, — громко объявил помкомвзвода. — Слушай сюда, давалки. Потому что вы — давалки. Бабы, когда их насилуют, есть которые лучше сдохнут, а есть которые ноги раздвигают. Вы могли сдохнуть с оружием в руках, а вместо этого лапки кверху, ноги враскоряку. Потому не ждите от честных бойцов к себе ни доверия, ни уважения. Пока не отмоетесь от грязи в бою. Ясно? Молчание. — Не слышу! — гаркнул сержант. Строй недружно ответил: — Ясно! Галда повертел шеей туда, сюда. — Не все ответили. Вот ты, ты, ты, ты, ты, ты и ты, три шага вперед! Семеро, на кого он указал, в том числе ефрейтор Шанин, вышли. Сержант приблизился к первому. — Тебе ясно, что я сказал? — Так точно, ясно, — мрачно отозвался чернявый, носатый солдат, глядя исподлобья. — Что тебе ясно? Кто ты? Когда ответа не последовало, Галда коротко ударил бойца в челюсть. Тот покачнулся, еле устоял. — Кто ты, я спрашиваю?! Держась за челюсть, тот глухо пробормотал: