Три цвета любви

Леля слабо улыбнулась, мотнула головой:

— Не хочется. Ничего не хочется.

— Ясен пень. Надо просто начинать и делать, оно само пойдет. И легче станет. Ей-богу.

— По-моему, я не хочу, чтобы мне легче стало. Пока мне больно, я как будто Леньку здесь еще держу. Понимаешь? Ну как у Симонова, помнишь? Просто ты умела ждать, как никто другой…

Мике показалось, что Леля опять куда-то отдаляется. Падает в черную дыру своей скорби — и, похоже, рада этому. И ничего ей больше не надо.

— Любовника тебе нужно завести, — с деланым безразличием глядя в потолок, сообщила она. — Не любви ради, а так, отвлечься. Ненадолго. Молодого, красивого, не слишком умного. Но чтоб обаятельный. И чтоб сексапил через край хлестал, чтоб не то что от прикосновения, от взгляда в жар бросало.

И подумала: вот сейчас Лелька точно разозлится. Интересно, драться кинется или просто выгонит? Лучше бы драться, но выгонит — ладно, переживем. Лишь бы вскинулась, взметнулась, взъярилась… разрыдалась бы уже, наконец!

Но Леля на скандальное предложение не отреагировала вовсе. Не услышала, поглощенная собственными мыслями? Не поверила своим ушам?

Посидев еще с полчаса, Мика засобиралась домой, не слишком довольная визитом. Точнее, собой. Леля-то неожиданно выглядела и вела себя куда более жизнерадостно, чем Мика ожидала.

Но она-то намеревалась сказать Леле, что какое-то время будет не в Питере, — дела журнальные требовали ее присутствия в Москве. И не только журнальные — но об этом пока лучше даже не думать, скрестив на удачу пальцы. Хотела спросить подругу: как, можно тебя оставить, справишься? Не спросила. Язык не повернулся. Известно ведь: если глядеть на чайник, он ни за что не станет кипеть! А нынешнее Лелино состояние — штука куда более неустойчивая, нежели закипающий чайник.

Да ладно! Телефонную связь никто не отменял, не говоря уж о прочих коннект-технологиях. Можно будет позвонить уже из Москвы. И даже из… Лондона… Нет-нет, нечего пока загадывать. Как выйдет, так выйдет. А Лелька и вправду уже гораздо лучше. Все-таки есть изрядная разница между «хоть бы сдохнуть побыстрее» и «ты умрешь прямо сейчас». Встряска жестокая, но реальность — вообще жестокая штука. Ничего, то, что Лелька испугалась, — это просто отлично. Теперь наверняка пойдет на поправку. Пора уже.





* * *


На фоне многочисленных сайтов, предлагающих услуги «специалистов» по привороту-отвороту, очистке кармы, открытию третьего глаза и прочей эзотерике (Леля пролистала уже с полсотни), этот поражал пустотой. Сверху, без финтифлюшек, росчерков, готических стрел, тройных теней и мерцания, самым простым шрифтом значилось — Наташа. Не Натали, не На Та, не Наталия Евграфовна (и такие встречались). Наташа. Чуть ниже и чуть мельче — гадалка.

Все.

Ни дипломов от каких-то немыслимых «академий» и «ковенов», ни пышных, на полдюжины слов, вычурных званий, ни восторженных отзывов благодарных клиентов — ничего.

Наташа. Гадалка.

Фоном страницы служил неяркий, подкрашенный сепией коллаж: кофейная чашка, колода Таро, свиток с изображением карты звездного неба, схема линий руки, явно из старинного трактата, хрустальный шар, почему-то горстка монет — разве на монетах гадают? Монеты были странные. Явно старинные и с дырками посередине. Когда Леля нечаянно подвела к кучке монет курсор, появился ярлычок: цена за сеанс. Такие же ярлычки появлялись при наведении курсора на остальные элементы коллажа.

Почему не за час? Все специалисты, чьи сайты Леля успела просмотреть, обозначали цены за час. А тут… Цифры разные, но везде — за сеанс.

И что? Цены — и все?

Леля кликнула мышкой в кучку монет. Открылась новая страница — бледно-зеленая и как будто шелковая. Вся исчерченная не то бамбуковыми стволами, не то травинками. Слева — столбец иероглифов, в центре — довольно длинный текст об истории, традициях и способах гадания на «Книге перемен». Триграммы, гексаграммы, принципы толкования… По-китайски книга называлась «И-цзин». Леля покатала словечко во рту: и-цзин, и-цзин, и-цзин. Очень красиво. Словно колокольчики.

Гадали по «Книге перемен» с помощью стеблей тысячелистника. Но в самом конце упоминались и монеты — как упрощенный метод. Однако, замечал автор текста, дело не в способах вопрошания судьбы, а в самой книге. Завершала текст странная, но приятная фраза: «Благоприятна стойкость. Хулы не будет».

Короче всех оказалась страничка, скрытая под кофейной чашкой. В основном тут говорилось не про метод (и то, чего там сложного: гляди на образованные гущей узоры и, если тебе дано, переводи их знаки на человеческий язык), а про известных гадалок, пользовавшихся этим методом. Известных, хмыкнула Леля. Кому? Это было несправедливо, конечно. Сама Леля слыхала только про мадемуазель де Ленорман — гадалку, по легенде предсказавшую победу Наполеона, когда он был еще незаметным капралом. Но Леля и из физиков знала только Эйнштейна и Менделеева — то, что запомнилось из школьных уроков. Красивое название «теория относительности» и игра на скрипке у первого и странное хобби — изготовление чемоданов — у второго. К тому же Менделеев занимался вроде не физикой, а химией… Ах да, еще был какой-то Вольта, в честь него электрический ток назвали. И Бойль-Мариотт, за которого она двойку получила, потому что оказалось, что это целых два человека! Так что известных физиков наверняка целая толпа, просто Леля, гуманитарий до мозга костей, никого не знает. Наверное, и с гадалками та же история. Вон сколько всяких…

Текст о Таро Леля не осилила. Хотя картинки там были таинственные, названия карт — Шут, Императрица, Справедливость, Отшельник — завораживали. Про египетскую «Книгу мертвых» читать было и вовсе жутковато. Неужели столько тысячелетий этим вот картинкам? Как же всего там было много — и карт, и, главное, способов толкования: Кроули, Папюс, Сен-Жермен, Мёбес… Как понять, какой из них правильный?

Про линии руки было понятнее, Леля прочитала до конца, поглядывая на собственную ладошку, но так ничего там толком и не увидела.

И что дальше?

Она сердито ткнула в «гадалку». Нет, тут тоже не было никаких контактных данных. Длиннющий, с многочисленными иллюстрациями, текст о том, как люди «вопрошали судьбу» с первобытных времен до наших дней. Краткая история гаданий в одном флаконе. Написано, впрочем, было очень неплохо. Легкий слог, в меру специальных терминов (при наведении курсора на непонятное слово появлялся ярлычок с объяснением), логичное, неспешное, словно текучее изложение. И не без юмора. Причем тоже в меру.

Нет, все это, конечно, очень интересно, однако ж где сию Наташу искать? Ну, если вдруг кому-то захочется к ней обратиться? Леля внимательно осмотрела страницу с коллажем, не притаился ли где в уголке адрес.

Не притаился. Но при наведении курсора на имя «Наташа» высветился номер телефона.

Наверняка телефон отключен, сердито думала Леля, тыкая в цифры и поминутно сверяясь с высветившимся на экране номером. Может, сайту этому десять лет уже и номер не существует. В лучшем случае — на автоответчике: я в астрале, пожалуйста, перезвоните позже или оставьте сообщение. Ни за что не стану ни перезванивать, ни сообщений наговаривать. Вот еще! Подожду пять… ладно, шесть гудков и…

После третьего гудка трубка ответила глубоким бархатным контральто:

— Слушаю вас.

Леля вдруг растерялась. Как будто ее к доске вызвали, а она не то что учебника не открывала, а даже не знает, по какому предмету урок.

— Я… Мне… Вы Наташа?

— Наташа, — подтвердила обладательница контральто.

— Вы… гадаете?


— У вас что-то случилось, или вы просто хотите развлечься? — довольно равнодушно осведомилась невидимая собеседница.

— У меня… муж пропал! — выпалила Леля.

— Пропал? — переспросила та. — То есть не ушел к другой, не уехал к маме в Сыктывкар, не загулял? Именно пропал. Так?

— Да. Да… Пропал.

— В полицию обращались?

— Они… они считают, что он… утонул.

— Считают? То есть тела не нашли?

— Нет! — Несмотря на равнодушный голос, вопросы невидимая Наташа задавала не пустые. Правильные. И Леля решилась. — Я… понимаете, я чувствую, что он жив! — на последнем слове голос сорвался. На мгновение Леля испугалась, что сейчас услышит привычное уже: ах, чу-увствуете! Ну так чувства к делу не подошьешь, это все нематериально, надо бы что-то посущественнее. Такие все вокруг здравомыслящие, что тошнит! Но ведь эта Наташа — гадалка, значит, постоянно имеет дело с… нематериальным, правда? К кому еще и обращаться? Может, и не безразличный у нее голос, а просто спокойный? Безмятежный…

— Хорошо, приезжайте, — все так же ровно прозвучало из трубки.

Ехать нужно было на улицу Звездную — Леле показалось, что это хорошая примета.

В гадалкиной квартире пахло почти так же, как у Лели дома. Не ладаном, не восточными благовониями — кофе и сухими травами. И это почему-то тоже обнадеживало.

— Проходите, — пригласила худенькая невысокая девушка в линялых джинсах и кожаной жилетке поверх застиранной сине-зеленой ковбойки.

Волосы, скрученные на затылке небрежным узлом, переливались всеми оттенками каштанового, от цвета крепкого чая до тусклого светло-рыжего (тоже чай, только с молоком). Проводнице в мир духов полагались бы смоляно-черные, свисающие до пояса локоны. Или хотя бы огненно-рыжие. Но во внешности девушки не было ничего «полагающегося». Ни тебе черных (ну или белых, или хотя бы в этнических узорах) развевающихся одежд, ни амулетов на руках и шее, ни демонически пронзительного взгляда. Впрочем, глаза смотрели зорко и, показалось Леле, меняли цвет: то тепло светились расплавленным янтарем, то вдруг поблескивали старым серебром. Очень странно.

Когда Наташа вдруг осведомилась:

— Вы хотите что-то еще спросить? — Леля слегка опешила.

Как это — «еще»? А разве… Но, взглянув на часы, обнаружила, что «потеряла» почти три часа. Ничего себе! А в памяти — только какие-то обрывки: прохладная сухая гадалкина ладонь, пестрые карты на темной столешнице, мерцание хрустального шара на узкой полке. И еще — странная фраза: «За ним очень много воды». Господи, задремала она, что ли? Или эта Наташа ее загипнотизировала? Или и впрямь, как все ее убеждают, нервы не в порядке? Леля покосилась на гадалку — не заметила ли та, что клиентка не в себе? Неловко как-то. Но взгляд девушки был спокоен и все так же… безмятежен. Только глаза теперь совсем потемнели, словно расплавленный янтарь остыл, помрачнел, напитался сумерками.

Быть может, и в самом деле еще что-нибудь спросить? А если окажется, что про это уже говорили? Ай, ну и пусть! Какая разница, что подумает эта девица?

— Скажите, Наташа, я его еще увижу?

Ответила та с заминкой, как будто неохотно:

— Скорее всего, да. Только… — Она зачем-то несколько раз стасовала брошенную возле левой руки колоду.

— Что — только? — поторопила Леля.

— Не думаю, что это приведет вас к счастью.

— Как? Я ведь без него жить не могу!

Наташа чуть пожала плечом:

— Не знаю. Но ваше счастье — на другой дороге.

На другой дороге, ишь ты! Да что она понимает! Леля заспешила, забормотала суетливо слова благодарности, вытащила из сумочки деньги — не считая, сама не знала, сколько «рука взяла», положила на стол. «Рука взяла», должно быть, много: гадалка, слегка дернув уголком рта, отсчитала несколько купюр, остальные подвинула Леле. Та почему-то даже спорить не стала, молча сунула их назад в сумку — ей хотелось сейчас одного: поскорее уйти.

Закрыв за Лелей дверь (что за имя, ей-богу, для взрослой тетки!), Наташа передернула плечами. Кого-то ей эта клиентка напомнила. Впрочем, когда в год принимаешь несколько сот человек, ничего удивительного, что среди них время от времени попадаются чуть ли не двойники. Это только кажется, что человеческие лица жуть какие разнообразные, на самом деле люди — довольно однотипные создания. Не стоило и труда вспоминать, на кого же походит сегодняшняя красотка (и ведь в самом деле — красотка, хоть и глаза тусклые, словно невидящие, и уголки рта опущены). Главное, Натке она не понравилась. Сильно не понравилась. Тяжелая, если совсем по правде, клиентка.

Натка любила тех, у кого все проблемы из пальца высосаны. Как в детском стишке, в котором Мурочка испугалась собственного рисунка.

Таким мурочкам можно всякого (почти не думая) наговаривать. Не носи зеленого (особенно если цвет лица, как у той, что приходила на прошлой неделе, которой на самом-то деле только и нужно, что пожить на свежем воздухе или хотя бы гулять каждый день), выпивай поутру стакан наговоренной воды (и непременно — с благодарностью всему сущему за новый день! простенько, но помогает, знаете ли), переворачивай подушку, не наступай на трещины, если они идут противосолонь, — и прочее в этом духе. Еще парочку хороших примет можно на прощание сочинить: если, спеша по делам, встретишь пеструю собаку, значит, удача тебе благоволит, а если на куполе какой-нибудь церкви заиграет солнечный зайчик, это ангел-хранитель весть подает, скажи мысленно «спасибо» и гони мысли о вселенском одиночестве, а то он и обидеться может. Летом про дождь хорошо придумывать, зимой — про снег. И готово, полетели, окрыленные, понесли счастье в дом. Ну или спокойствие в душу, тоже неплохо. Могли бы и сами себе помочь, но, странные люди, непременно им какие-то внешние костыли надобны.

Эта — другая. У нее-то проблемы реальней реального. Бабе и впрямь фигово. Да еще как! Натка даже темную тень за плечами неудобной клиентки увидела. С ней бывало иногда — она… видела. И тоже очень и очень это не любила. Хоть бы та красавица не надумала возвращаться!

Ни за что сюда не вернусь, сердито думала Леля, спускаясь по неровным ступенькам. Подумаешь, гадалка! Много воды за ним, видите ли! Ну да, Леля же сама сказала по телефону, что муж утонул. А может, девица ее просто узнала — все-таки Лелины снимки в последнее время в питерской прессе (и даже на телевидении) мелькали: Ленькина известность спровоцировала интерес и к ней. Кто-то называл ее женой пропавшего бизнесмена, а кто-то — и вдовой. Сволочи, какие же сволочи! Конечно, эта девица ее узнала! Ну и наболтала «на тему». С космосом типа пообщалась, ага! А у самой лестница щербатая! И лифт не работает! И кошками воняет!

Странно, что три часа назад, поднимаясь на четвертый этаж, она не почувствовала этого резкого, бьющего даже не в нос — в глаза и в горло — запаха. И дверь подъезда не так туго открывалась. Кажется…

Метрах в пяти от подъездного крылечка — три ступеньки, расхлябанные перильца из алюминиевых уголков, выкрашенных унылой сизой краской, — возле багажника припаркованной справа пожилой «девятки» стояла собака. Здоровенная, рыже-бело-коричневая, с бледно-кофейными подпалинами на брюхе и смешными ушами «домиком».

— Джой! Маленький мой! — Шмыгнув внезапно захлюпавшим носом, Леля рванулась вперед… обнять упрямую, лобастую, любимую башку, уткнуться в пестрый теплый бок…

— Назад! — остановил ее звонкий голос. Не мужской, не женский — наверное, ангельский? Но почему «назад»? — Жером, назад! — повторил голос.

Жером?

Каблук зацепился за вделанную в крыльцо решетку, нога поехала куда-то вбок, дверная ручка, за которую Леля попыталась схватиться, выскользнула из взмокших вдруг пальцев… А, ч-черт! В коленку, угодившую прямо на жесткое ребро ступеньки, словно забили раскаленный гвоздь… Черт, черт, черт… Джой! Леля всхлипнула.

— Вы ушиблись? Дайте руку, — предложил голос. — Как же вы так? Жером, конечно, безобидный, но вы так бросились… собаки этого не любят.