Три товарища
Часть 32 из 92 Информация о книге
Ее губы дрожали. По ее виду я решил, что она голодает. – Я пройду с тобой немного, – сказал я. Ее равнодушное лицо проститутки оживилось и стало детским. По пути я купил в одной из шоферских закусочных, открытых всю ночь, какую-то еду, чтобы покормить ее. Лиза сперва не соглашалась, и лишь когда я ей сказал, что тоже хочу есть, уступила. Она следила, как бы меня не обманули, подсунув плохие куски. Она не хотела, чтобы я брал полфунта ветчины и заметила, что четвертушки довольно, если взять еще немного франкфуртских сосисок. Но я купил полфунта ветчины и две банки сосисок. Она жила под самой крышей, в каморке, обставленной кое-как. На столе стояла керосиновая лампа, а около кровати – бутылка с вставленной в нее свечой. К стенам были приколоты кнопками картинки из журналов. На комоде лежало несколько детективных романов и конверт с порнографическими открытками. Некоторые гости, особенно женатые, любили разглядывать их. Лиза убрала открытки в ящик и достала старенькую, но чистую скатерть. Я принялся развертывать покупки. Лиза переодевалась. Сперва она сняла платье, а не ботинки, хотя у нее всегда сильно болели ноги, я это знал. Ведь ей приходилось так много бегать. Она стояла посреди комнатки в своих высоких до колен, лакированных ботинках и в черном белье. – Как тебе нравятся мои ноги? – спросила она. – Классные, как всегда… Мой ответ обрадовал ее, и она с облегчением присела на кровать, чтобы расшнуровать ботинки. – Сто двадцать марок стоят, – сказала она, протягивая мне их. – Пока заработаешь столько, износятся в пух и прах. Она вынула из шкафа кимоно и пару парчовых туфелек, оставшихся от лучших дней; при этом она виновато улыбнулась. Ей хотелось нравиться мне. Вдруг я почувствовал ком в горле, мне стало грустно в этой крохотной каморке, словно умер кто-то близкий. Мы ели, и я осторожно разговаривал с ней. Но она заметила какую-то перемену во мне. В ее глазах появился испуг. Между нами никогда не было больше того, что приносил случай. Но, может быть, как раз это и привязывает и обязывает людей сильней, чем многое другое. Я встал. – Ты уходишь? – спросила она, как будто уже давно опасалась этого. – У меня еще одна встреча… Она удивленно посмотрела на меня: – Так поздно? – Важное дело, Лиза. Надо попытаться разыскать одного человека. В это время он обычно сидит в «Астории». Нет женщин, которые понимают эти вещи так хорошо, как девушки вроде Лизы. И обмануть их труднее, чем любую женщину. Ее лицо стало каким-то пустым. – У тебя другая… – Видишь, Лиза… мы с тобой так мало виделись… скоро уже год… ты сама понимаешь, что… – Нет, нет, я не об этом. У тебя женщина, которую ты любишь! Ты изменился. Я это чувствую. – Ах, Лиза… – Нет, нет. Скажи! – Сам не знаю. Может быть… Она постояла с минуту. Потом кивнула головой. – Да… да, конечно… Я глупа… ведь между нами ничего и нет… – Она провела рукой по лбу. – Не знаю даже, с какой стати я… Я смотрел на ее худенькую надломленную фигурку. Парчовые туфельки… кимоно… долгие пустые вечера, воспоминания… – До свидания, Лиза… – Ты идешь… Не посидишь еще немного? Ты идешь… уже? Я понимал, о чем она говорит. Но этого я не мог. Было странно, но я не мог, никак не мог. Я чувствовал это всем своим существом. Раньше такого со мной не бывало. У меня не было преувеличенных представлений о верности. Но теперь это было просто невозможно. Я вдруг почувствовал, как далек от всего этого. Она стояла в дверях. – Ты идешь… – сказала она и тут же подбежала к комоду. – Возьми, я знаю, что ты положил мне деньги под газету… я их не хочу… вот они… вот… иди себе… – Я должен, Лиза. – Ты больше не придешь… – Приду, Лиза…. – Нет, нет, ты больше не придешь, я знаю! И не приходи больше! Иди, иди же наконец… – Она плакала. Я спустился по лестнице, не оглянувшись. * * * Я еще долго бродил по улицам. Это была странная ночь. Я переутомился и знал, что не усну. Прошел мимо «Интернационаля», думая о Лизе, б прошедших годах, о многом другом, давно уже позабытом. Все отошло в далекое прошлое и как будто больше не касалось меня. Потом я прошел по улице, на которой жила Пат. Ветер усилился, все окна в ее доме были темны, утро кралось на серых лапах вдоль дверей. Наконец я пришел домой. «Боже мой, – подумал я, – кажется, я счастлив». XIII – Даму, которую вы всегда прячете от нас, – сказала фрау Залевски, – можете не прятать. Пусть приходит к нам совершенно открыто. Она мне нравится. – Но вы ведь ее не видели, – возразил я. – Не беспокойтесь, я ее видела, – многозначительно заявила фрау Залевски. – Я видела ее, и она мне нравится. Даже очень. Но эта женщина не для вас! – Вот как? – Нет. Я уже удивлялась, как это вы откопали ее в своих кабаках. Хотя, конечно, такие гуляки, как вы… – Мы уклоняемся от темы, – прервал я ее. Она подбоченилась и сказала: – Это женщина для человека с хорошим, прочным положением. Одним словом, для богатого человека! «Так, – подумал я, – вот и получил! Этого еще только не хватало». – Вы можете это сказать о любой женщине, – заметил я раздраженно. Она тряхнула седыми кудряшками: – Дайте срок! Будущее покажет, что я права. – Ах, будущее! – С досадой я швырнул на стол запонки. – Кто сегодня говорит о будущем! Зачем ломать себе голову над этим! Фрау Залевски озабоченно покачала своей величественной головой: – До чего же теперешние молодые люди все странные. Прошлое вы ненавидите, настоящее презираете, а будущее вам безразлично. Вряд ли это приведет к хорошему концу. – А что вы, собственно, называете хорошим концом? – спросил я. – Хороший конец бывает только тогда, когда до него все было плохо. Уж куда лучше плохой конец. – Все это еврейские штучки, – возразила фрау Залевски с достоинством и решительно направилась к двери. Но, уже взявшись за ручку, она замерла как вкопанная. – Смокинг? – прошептала она изумленно. – У вас? Она вытаращила глаза на костюм Отто Кестера, висевший на дверке шкафа. Я одолжил его, чтобы вечером пойти с Пат в театр. – Да, у меня! – ядовито сказал я. – Ваше умение делать правильные выводы вне всякого сравнения, сударыня! Она посмотрела на меня. Буря мыслей, отразившаяся на ее толстом лице, разрядилась широкой всепонимающей усмешкой. – Ага! – сказала она. И затем еще раз: – Ага! – И уже из коридора, совершенно преображенная той вечной радостью, которую испытывает женщина при подобных открытиях, с каким-то вызывающим наслаждением она бросила мне через плечо: – Значит, так обстоят дела! – Да, так обстоят дела, чертова сплетница! – злобно пробормотал я ей вслед, зная, что она меня уже не слышит. В бешенстве я швырнул коробку с новыми лакированными туфлями на пол. Богатый человек ей нужен! Как будто я сам этого не знал! * * * Я зашел за Пат. Она стояла в своей комнате, уже одетая для выхода, и ожидала меня. У меня едва не перехватило дыхание, когда я увидел ее. Впервые со времени нашего знакомства на ней был вечерний туалет. Платье из серебряной парчи мягко и изящно ниспадало с прямых плеч. Оно казалось узким и все же не стесняло ее свободный широкий шаг. Спереди оно было закрыто, сзади имело глубокий треугольный вырез. В матовом синеватом свете сумерек Пат казалась мне серебряным факелом, неожиданно и ошеломляюще изменившейся, праздничной и очень далекой. Призрак фрау Залевски с предостерегающе поднятым пальцем вырос за ее спиной, как тень. – Хорошо, что ты не была в этом платье, когда я встретил тебя впервые, – сказал я. – Ни за что не подступился бы к тебе. – Так я тебе и поверила, Робби. – Она улыбнулась. – Оно тебе нравится? – Мне просто страшно! В нем ты совершенно новая женщина. – Разве это страшно? На то и существуют платья. – Может быть. Меня оно слегка пришибло. К такому платью тебе нужен другой мужчина. Мужчина с большими деньгами.