Три товарища
Часть 46 из 92 Информация о книге
Вышел профессор. Я встал. – Будь я проклят, если когда-нибудь еще поеду с вами, – сказал он Кестеру. – Простите меня, – сказал Кестер, – это жена моего друга. – Вот как! – сказал Жаффе. – Она выживет? – спросил я. Он внимательно посмотрел на меня. Я отвел глаза и сторону. – Думаете, я бы стоял тут с вами так долго, если бы она была безнадежна? – сказал он. Я стиснул зубы и сжал кулаки. Я плакал. – Извините, пожалуйста, – сказал я, – но все это произошло слишком быстро. – Такие вещи только так и происходят, – сказал Жаффе и улыбнулся. – Не сердись на меня, Отто, что я захныкал, – сказал я. Он повернул меня за плечи и подтолкнул в сторону двери: – Войди в комнату. Если профессор позволит. – Я больше не плачу, – сказал я. – Можно мне войти туда? – Да, но не разговаривайте, – ответил Жаффе, – и только на минутку. Ей нельзя волноваться. От слез я не видел ничего, кроме зыбкого светового пятна, мои веки дрожали, но я не решался вытереть глаза. Увидев этот жест, Пат подумала бы, что дело обстоит совсем плохо. Не переступая порога, я попробовал улыбнуться. Затем быстро повернулся к Жаффе и Кестеру. – Хорошо, что вы приехали сюда? – спросил Кестер. – Да, – сказал Жаффе, – так лучше. – Завтра утром могу вас увезти обратно. – Лучше не надо, – сказал Жаффе. – Я поеду осторожно. – Нет, останусь еще на денек, понаблюдаю за ней. Ваша постель свободна? – обратился Жаффе ко мне. Я кивнул. – Хорошо, тогда я сплю здесь. Вы сможете устроиться в деревне? – Да. Приготовить вам зубную щетку и пижаму? – Не надо. Имею все при себе. Всегда готов к таким делам, хотя и не к подобным гонкам. – Извините меня, – сказал Кестер, – охотно верю, что вы злитесь на меня. – Нет, не злюсь, – сказал Жаффе. – Тогда мне жаль, что я сразу не сказал вам правду. Жаффе рассмеялся: – Вы плохо думаете о врачах. А теперь можете идти и не беспокоиться. Я остаюсь здесь. Я быстро собрал постельные принадлежности. Мы с Кестером отправились в деревню. – Ты устал? – спросил я. – Нет, – сказал он, – давай посидим еще где-нибудь. Через час я опять забеспокоился. – Если он остается, значит это опасно, Отто, – сказал я. – Иначе он бы этого не сделал… – Думаю, он остался из предосторожности, – ответил Кестер. – Он очень любит Пат. Когда мы ехали сюда, он говорил мне об этом. Он лечил еще ее мать… – Разве и она болела этим?.. – Не знаю, – поспешно ответил Кестер, – может быть, чем-то другим. Пойдем спать? – Пойди, Отто. Я еще взгляну на нее разок… так… издалека. – Ладно. Пойдем вместе. – Знаешь, Отто, в такую теплую погоду я очень люблю спать на воздухе. Ты не беспокойся. В последнее время я это делал часто. – Ведь сыро. – Неважно. Я подниму верх и посижу немного в машине. – Хорошо. И я с удовольствием посплю на воздухе. Я понял, что мне от него не избавиться. Мы взяли несколько одеял и подушек и пошли обратно к «Карлу». Отстегнув привязанные ремни, мы откинули спинки передних сидений. Так можно было довольно прилично устроиться. – Лучше, чем иной раз на фронте, – сказал Кестлер. Яркое пятно окна светило сквозь мглистый воздух. Несколько раз за стеклом мелькнул силуэт Жаффе. Мы выкурили целую пачку сигарет. Потом увидели, что большой свет в комнате выключили и зажгли маленькую ночную лампочку. – Слава богу, – сказал я. На брезентовый верх падали капли. Дул слабый ветерок. Стало свежо. – Возьми у меня еще одно одеяло, – сказал я. – Нет, не надо, мне тепло. – Замечательный парень этот Жаффе, правда? – Замечательный и, кажется, очень дельный. – Безусловно. * * * Я очнулся от беспокойного полусна. Брезжил серый, холодный рассвет. Кестер уже проснулся. – Ты не спал, Отто? – Спал. Я выбрался из машины и прошел по дорожке к окну. Маленький ночник все еще горел. Пат лежала в постели с закрытыми глазами. Кровотечение прекратилось, но она была очень бледна. На мгновение я испугался: мне показалось, что она умерла. Но потом я заметил слабое движение ее правой руки. В ту же минуту Жаффе, лежавший на второй кровати, открыл глаза. Успокоенный, я быстро отошел от окна, – он следил за Пат. – Нам лучше исчезнуть, – сказал я Кестеру, – а то он подумает, что мы его проверяем. – Там все в порядке? – спросил Отто. – Да, насколько я могу судить. У профессора сон правильный: такой человек может дрыхнуть при ураганном огне, но стоит мышонку зашуршать у его вещевого мешка – и он сразу просыпается. – Можно пойти выкупаться, – сказал Кестер. – Какой тут чудесный воздух! – Он потянулся. – Пойди. – Пойдем со мной. Серое небо прояснялось. В разрывы облаков хлынули оранжево-красные полосы. Облачная завеса у горизонта приподнялась, и за ней показалась светлая бирюза воды. Мы прыгнули в воду и поплыли. Вода светилась серыми и красными переливами. Потом мы пошли обратно. Фройляйн Мюллер уже была на ногах. Она срезала на огороде петрушку. Услышав мой голос, она вздрогнула. Я смущенно извинился за вчерашнюю грубость. Она разрыдалась: – Бедная дама. Она так хороша и еще так молода. – Пат доживет до ста лет, – сказал я, досадуя на то, что хозяина плачет, словно Пат умирает. Нет, она не может умереть. Прохладное утро, ветер, и столько светлой, вспененной морем жизни во мне, – нет, Пат не может умереть… Разве только если я потеряю мужество. Рядом был Кестер, мой товарищ; был я – верный товарищ Пат. Сначала должны умереть мы. А пока мы живы, мы ее вытянем. Так было всегда. Пока жив Кестер, я не мог умереть. А пока живы мы оба, Пат не умрет. – Надо покоряться судьбе, – сказала старая фройляйн, обратив ко мне свое коричневое лицо, сморщенное, как печеное яблоко. В ее словах звучал упрек. Вероятно, ей вспомнились мои проклятья. – Покоряться? – спросил я. – Зачем же покоряться? Пользы от этого нет. В жизни мы платим за все двойной и тройной ценой. Зачем же еще покорность? – Нет, нет… так лучше. «Покорность, – подумал я. – Что она изменяет? Бороться, бороться – вот единственное, что оставалось в этой свалке, в которой в конечном счете так или иначе будешь побежден. Бороться за то немногое, что тебе дорого. А покориться можно и в семьдесят лет». Кестер сказал ей несколько слов. Она улыбнулась и спросила, чего бы ему хотелось на обед. – Вот видишь, – сказал Отто, – что значит возраст: то слезы, то смех, – как все это быстро сменяется. Без заминок. Вероятно, и с нами так будет, – задумчиво произнес он. Мы бродили вокруг дома. – Я радуюсь каждой лишней минуте ее сна, – сказал я. Мы снова пошли в сад. Фройляйн Мюллер приготовила нам завтрак. Мы выпили горячего черного кофе. Взошло солнце. Сразу стало тепло. Листья на деревьях искрились от света и влаги. С моря доносились крики чаек. Фройляйн Мюллер поставила на стол букет роз. – Мы дадим их ей потом, – сказала она. Аромат роз напоминал детство, садовую ограду…