Три товарища
Часть 80 из 92 Информация о книге
– Ерунда, – нетерпеливо сказал он. – Ты мне не нужен. – Он поднял руку, заметив, что я хочу возразить. – Я его не прозеваю! Найду его одного, без остальных! Совсем одного! Не бойся. Он столкнул меня с сиденья и тут же умчался. Я знал – ничто не сможет его удержать. Я знал также, почему он меня не взял с собой. Из-за Пат. Готтфрида он бы не прогнал. * * * Я пошел к Альфонсу. Теперь я мог говорить только с ним. Хотелось посоветоваться, можно ли что-нибудь предпринять. Но Альфонса я не застал. Заспанная девушка сообщила мне, что час назад он ушел на собрание. Я сел за столик и стал ждать. В трактире было пусто. Над пивной стойкой горела маленькая лампочка. Девушка снова уселась и заснула. Я думал об Отто и Готтфриде и смотрел из окна на улицу, освещенную полной луной, медленно поднимавшейся над крышами, я думал о могиле с черным деревянным крестом и стальной каской и вдруг заметил, что плачу. Я смахнул слезы. Вскоре послышались быстрые тихие шаги. Альфонс вошел с черного хода. Его лицо блестело от пота. – Это я, Альфонс! – Иди сюда, скорее! – сказал он. Я последовал за ним в комнату справа за стойкой. Альфонс подошел к шкафу и достал из него два старых санитарных пакета времен войны. – Можешь сделать перевязку? – спросил он, осторожно стягивая штаны. У него была рваная рана на бедре. – Похоже на касательное ранение, – сказал я. – Так и есть, – буркнул Альфонс. – Давай перевязывай! – Альфонс, – сказал я, выпрямляясь. – Где Отто? – Откуда мне знать, где Отто, – пробормотал он, выжимая из раны кровь. – Вы не были вместе? – Нет. – Ты его не видел? – И не думал. Разверни второй пакет и наложи его сверху. Это только царапина. Занятый своей раной, он продолжал бормотать. – Альфонс, – сказал я, – мы видели его… того, который убил Готтфрида… ты ведь знаешь… мы видели его сегодня вечером. Отто выслеживает его. – Что? Отто? – Альфонс насторожился. – Где же он? Теперь это уже ни к чему! Пусть убирается оттуда! – Он не уйдет. Альфонс отбросил ножницы: – Поезжай туда! Ты знаешь, где он? Пускай убирается. Скажи ему, что за Готтфрида я расквитался. Я знал об этом раньше вас! Сам видишь, что я ранен! Он стрелял, но я сбил его руку. А потом стрелял я. Где Отто? – Где-то в районе Менкештрассе. – Слава богу. Там он уже давно не живет. Но все равно, убери оттуда Отто. Я подошел к телефону и вызвал стоянку такси, где обычно находился Густав. Он оказался на месте. – Густав, – сказал я, – можешь подъехать на угол Визенштрассе и площади Бельвю? Только поскорее! Я жду. – Буду через десять минут. Я повесил трубку и вернулся к Альфонсу. Он надевал другие брюки. – А я и не знал, что вы разъезжаете по городу, – сказал он. Его лицо все еще было в испарине. – Лучше бы сидели где-нибудь. Для алиби. А вдруг вас спросят. Никогда нельзя знать… – Подумай лучше о себе, – сказал я. – А мне-то что! – Он говорил быстрее, чем обычно. – Я был с ним наедине. Поджидал в комнате. Этакая жилая беседка. Кругом ни души. К тому же, вынужденная оборона. Он выстрелил, как только переступил через порог. Мне и не надо алиби. А захочу – буду иметь Целых десять. Он смотрел на меня, сидя на стуле и обратив ко мне широкое мокрое лицо. Его волосы слиплись, крупный рот искривился, а взгляд стал почти невыносимым – столько обнаженной и безнадежной муки, боли и любви было в его глазах. – Теперь Готтфрид успокоится, – сказал он тихо и хрипло. – До сих пор мне все казалось, что ему неспокойно. Я стоял перед ним и молчал. – А теперь иди, – сказал он. Я прошел через зал. Девушка все еще спала и шумно дышала. Луна поднялась высоко, и на улице было совсем светло. Я пошел к площади Бельвю. Окна домов сверкали в лунном свете, как серебряные зеркала. Ветер улегся. Было совсем тихо. Густав подъехал через несколько минут. – Что случилось, Роберт? – спросил он. – Сегодня вечером угнали мою машину. Только что мне сказали, что ее видели в районе Менкештрассе. Подъедем туда? – Подъедем, ясное дело! – Густав оживился. – И чего только теперь не воруют! Каждый день несколько машин. Но чаще всего на них разъезжают, пока не выйдет бензин, а потом бросают. – Да, так, вероятно, будет и с нашей. Густав сказал, что скоро собирается жениться. Его невеста ожидает ребенка, и тут, мол, уж ничего не поделаешь. Мы проехали по Менкештрассе и по соседним улицам. – Вот она! – крикнул вдруг Густав. Машина стояла в темном переулке. Я подошел к ней, достал свой ключ и включил зажигание. – Все в порядке, Густав, – сказал я. – Спасибо, что подвез. – Не пропустить ли нам где-нибудь по рюмочке? – спросил он. – Не сегодня. Завтра. Очень спешу. Я полез в карман, чтобы заплатить ему за ездку. – Ты что, спятил? – спросил он. – Тогда спасибо, Густав. Не задерживайся. До свидания. – А что если устроить засаду и накрыть молодца, который угнал ее? – Нет, нет, он уже, конечно, давно смылся. – Меня вдруг охватило дикое нетерпение. – До свидания, Густав. – А бензин у тебя есть? – Да, достаточно. Я уже проверил. Значит, спокойной ночи. Он уехал. Выждав немного, я двинулся вслед за ним, добрался до Менкештрассе и медленно проехал по ней на третьей скорости. Потом я развернулся и поехал обратно. Кестер стоял на углу: – Что это значит? – Садись, – быстро сказал я. – Тебе уже не к чему стоять здесь. Я как раз от Альфонса. Он его… он его уже встретил. – И что? – Да, – сказал я. Кестер молча забрался на сидение. Он не сел за руль. Чуть сгорбившись, он примостился возле меня. Машина тронулась. – Поедем ко мне? – спросил я. Он кивнул. Я прибавил газу и свернул на набережную канала. Вода тянулась широкой серебряной полосой. На противоположном берегу в тени стояли черные как уголь сараи, но на мостовой лежал бледно-голубой свет, и шины скользили по нему, как по невидимому снегу. Широкие серебристо-зеленые башни собора в стиле барокко высились над рядами крыш. Они сверкали на далеком фоне фосфоресцирующего неба, в котором, как большая световая ракета, повисла луна. – Отто, я рад, что все случилось именно так, – сказал я. – А я нет, – ответил он. * * * У фрау Залевски еще горел свет. Когда я открыл входную дверь, она вышла из гостиной. – Вам телеграмма, – сказала она. – Телеграмма? – повторил я удивленно. Я все еще думал о прошедшем вечере. Но потом я понял и побежал в свою комнату. Телеграмма лежала на середине стола, светясь, как мел, под резкими лучами лампы. Я сорвал наклейку. Сердце сжалось, буквы расплылись, убежали, снова появились… и тогда я облегченно вздохнул, успокоился и показал телеграмму Кестеру: – Слава богу. А я уже думал, что… Там было только три слова: «Робби, приезжай скорее…» Я снова взял у него листок. Чувство облегчения улетучилось. Вернулся страх: