Трон из костей дракона

Что ей было действительно необходимо, так это воздух. Ничего удивительного, что она начинает сдавать, еще и не то может случиться, если битых два часа размахивать метлой, стоя на стуле. Она должна выйти на минутку.

Видит Бог, у нее есть право на глоток свежего воздуха. Этот Саймон, такой испорченный мальчишка.

Они вырастили его, конечно. У Сюзанны нигде поблизости не было никакой родни, а об ее утонувшем муже, Эльференде, кажется вообще никто ничего не знал, так что мальчик остался при горничных. Рейчел делала вид, что крайне недовольна этим, на самом деле она скорее предала бы своего короля или оставила бы незастеленную постель, чем дала бы забрать у нее ребенка. Все жившие при дворе Джона получали имя, пришедшее с родины короля — Варинстена. Ближе всего к Сеоману был Саймон, так его и стали звать.

Рейчел медленно спускалась вниз по лестнице, чувствуя только легкую дрожь в ногах. Она жалела, что не взяла шаль потеплее, потому что уже начинало подмораживать. Дверь заскрипела, открываясь — тяжелая дверь, которую давно следовало бы смазать — и Рейчел вышла во внутренний дворик. Утреннее солнце едва высовывалось из-за крепостной стены, как ребенок, который подглядывает за взрослыми.

Она любила это место под каменным изгибом, соединявшим обеденный зал с центральной частью церкви. Маленький дворик в тени изгиба был полон соснами и вереском, росшим на зеленых холмах у их подножия. От одного края двора до другого легко можно было добросить камень. Глядя вверх, Рейчел могла различить силуэт шпиля Башни Зеленого ангела, сверкающего как слоновый бивень.

Было время, вспоминала Рейчел, задолго до того, как появился Саймон, когда она сама девчонкой гуляла в этом дворе. Как смеялись бы некоторые служанки, представив грозную Рейчел маленькой девочкой! Но что было, то было, а девочка превратилась в юную леди, на которую всякому приятно было взглянуть, и здесь нет ничего, кроме правды. Тогда здесь нежно шуршали парча и шелка, прогуливались смеющиеся леди и лорды с ястребами на руках, звучали веселые песни.

А Саймон конечно уверен, что знает все на свете: Бог просто создал молодых людей глупыми, и тут уж ничего не поделаешь. Девушки испортили бы его сверх всякой меры, если бы Рейчел не была настороже. Она прекрасно знала что к чему, а молодежь могла болтать между собой все, что угодно.

Все было по-другому когда-то, думала Рейчел. И пока она вспоминала, смолистый сосновый аромат разбередил ей сердце. Замок был таким чудесным, волнующим местом — высокие рыцари в перьях и сверкающей броне, прекрасные девушки в дивных одеждах, нежная музыка… о! И Поле турниров, все усыпанное словно драгоценными камнями разноцветными палатками. Теперь замок тихо спит и видит только сны, а башенными укреплениями повелевают соратники Рейчел — горничные и повара, сенешали и судомойки… Было и правда холодно. Рейчел наклонилась, стягивая шаль потуже, потом выпрямилась и застыла в удивлении.

Перед ней стоял Саймон, руки которого были спрятаны за спину. Как ему удалось подкрасться к ней незаметно? И откуда эта идиотская улыбка? Рейчел почувствовала, как сила праведного гнева возвращается к ней. Его рубашка — чистая часом раньше — была теперь черной от грязи и порванной в нескольких местах — так же, впрочем, как и штаны.

— Благословенная святая Риаппа, спаси меня! — пронзительно закричала Рейчел. — Что ты наделал, ты, глупый мальчишка?!

Риаппа была эйдонитка, женщина из Наббана, которая умерла с именем Бога на устах, после того как была неоднократно изнасилована пиратами. Она пользовалась большой популярностью среди прислуги.

— Смотри, что у меня есть, Рейчел, — сказал Саймон, протягивая ей нескладное клочковатое сооружение из соломы: птичье гнездо. Из него доносилось слабое щебетание. — Я нашел его под башней Хьелдина! Его наверное сдул ветер. Трое еще живы, и я хочу их вырастить.

— Ты вовсе рехнулся, — Рейчел подняла метлу, как карающую молнию Господа, напрочь уничтожившую всех насильников Риаппы. — Ты так же будешь кормить этих тварей, как я поплыву в Пирдруин. Мерзкие животные будут повсюду летать, забираться людям в волосы! И посмотри на свою одежду! Ты знаешь, сколько времени Сарре придется это штопать? — Метла раскачивалась в воздухе.

Саймон опустил глаза. Конечно, гнездо он нашел не внизу: это было то самое, что он приметил в саду. Оно действительно накренилось от ветра, и Саймону пришлось влезть на святочный дуб, чтобы спасти его. В восторге оттого, что у него теперь будут собственные птенцы, он совершенно не подумал о том, какую работу он задаст Сарре, тихой, некрасивой девушке, которая занималась починкой одежды. Саймон приуныл.

— Но, Рейчел, я не забыл собрать рогоз! — Осторожно удерживая в равновесии гнездо, он вытащил из-под камзола тощую связку тростника.

Лицо Рейчел помягчело, но выговор продолжался:

— Ты просто ни о чем не думаешь, Саймон, ни о чем, как будто маленький ребенок. Если что-то сломано или какое-то дело не сделано вовремя, кто-то должен отвечать за это. Такова уж жизнь. Я знаю, что ты никогда не хочешь ничего дурного, но, во имя нашей Госпожи, как ты можешь вести себя так глупо?

Саймон осторожно поднял глаза. Хотя на его лице все еще было достаточно огорчения и раскаяния, Рейчел с ее всепроникающим взглядом василиска ясно видела, что он считает, что худшее уже позади. Ее брови снова нахмурились.

— Прости, Рейчел, правда, я больше не… — говорил он, но Рейчел ткнула его в плечо метлой.

— Эту песню про прости ты не начинай, парень! Просто отнеси этих птенцов туда, откуда взял. Тут не будет никаких летучих тварей, понимаешь?

— Но, Рейчел, я могу держать их в клетке! Я построю прочную клетку…

— Нет, нет и нет! Возьми их и отдай своему никчемному доктору, если хочешь, но не смей приносить их сюда. Нечего тебе беспокоить честных людей, которым надо работать.

Саймон потащился прочь, бережно держа в руках драгоценное гнездо. Что-то он не рассчитал: ведь Рейчел почти сдалась… но какой же она все-таки твердый орешек!

— Саймон! — позвала она. Мальчик стремительно обернулся.

— Я могу их оставить?

— Конечно, нет. Не будь простаком. — Она замолчала, не сводя с него испытующего взгляда. Саймон ждал. Затянувшаяся тишина начала тяготить его.

— Иди и поработай для доктора, мой мальчик, — сказала она наконец. — Может быть, он сможет втиснуть в твою сумасбродную голову хоть немного здравого смысла. Я сдаюсь. — Она сверкнула глазами. — Слушай, что тебе говорят, и не забудь поблагодарить его. Ты должен стараться. Это твой последний шанс. Ты понял?

— Да, конечно, — сказал он радостно.

— Ты не избавился от меня так легко. Возвращайся к обеду.

— Да, мэм. — Саймон повернулся было, чтобы идти, но неожиданно остановился. — Рейчел? Спасибо!

Рейчел неодобрительно фыркнула и пошла назад, к ступенькам обеденного зала.

Саймон удивился тому, сколько хвойных иголок прицепилось к ее шали.

Легкая снежная сеть начала опускаться на Хейхолт из низких стальных облаков. Погода переменилась. Саймон знал, что холод теперь продержится до самого Сретения. Чтобы не нести птенцов через ветреный двор, Саймон решил проскочить через церковь и продолжить путь по западной стене внутреннего двора.

Утренние молитвы закончились часа два тому назад, и церковь уже должна опустеть. Отец Дреозан мог бы не очень-то благосклонно отнестись к тому, что Саймон святотатственными сапогами протопает через его владение, но в это время он наверняка наслаждается обильной утренней трапезой и угрожающе бурчит по поводу качества масла и консистенции хлебно-медового пудинга.

Преодолев две дюжины ступенек, Саймон добрался до боковой двери церкви.

Снегопад усиливался, серый камень церкви был испещрен мокрыми следами растаявших снежинок. Дверь распахнулась на удивление бесшумно.

Чтобы не оставлять улик в виде мокрых следов на полу, он раздвинул фиолетовые занавеси в задней части холла и поднялся на хоры по узкой каменной лестнице.

Загроможденные, душные хоры, которые в начале лета становились источником невыносимых страданий, сейчас были теплыми и уютными. Пол усыпали остатки монашеского быта — скорлупки орехов, яблочная кожура, мелкие кусочки черепицы, которые использовались для записок — жалкого средства нарушения обета молчания.


Все это походило скорее на клетку обезьян или ярмарочных медведей, чем на место, куда божьи люди приходят вознести хвалу Господу. Саймон слегка улыбался, тихо продолжая свой путь среди всяческих мелочей, разбросанных по полу, — пряжек, лоскутков ткани, рассохшихся деревянных стульев. Почему-то приятно было сознавать, что эти суровые бритоголовые люди могут быть непослушными, вроде ватаги деревенских мальчишек.

Вдруг до Саймона донесся звук голосов. С сильно бьющимся сердцем он отшатнулся к занавесям, прикрывающим заднюю часть хоров, уткнулся носом в пыльную ткань и затаил дыхание. Если это отец Дреозан или пономарь Барнаба, ему не удастся проскользнуть незамеченным в дальнюю дверь. В случае, если это так, придется выбираться отсюда тем же путем, каким он пришел, и подвергнуть птенцов опасности простудиться.

Сжавшись в комок, тихий как мышь, Саймон старался определить местонахождение говоривших. Ему казалось, что говорят двое, но мешали птенцы, тихо попискивающие в его руках. Саймон придержал гнездо локтем, стянул шапку — не хватало только, чтобы отец Дреозан застиг его в церкви в шапке — и накрыл ею гнездо. Птенцы моментально замолчали, понимая, что наступила ночь. Осторожно раздвинув дрожащими руками края занавески, мальчик вскинул голову и прислушался — голоса раздавались как будто из придела главного алтаря. Их тон казался невозмутимым — его не заметили.

Горели всего несколько фонарей. Огромный купол церкви был почти полностью скрыт тенью, высокие окна, словно плывущие по ночному небу, казались светлыми отверстиями, через которые можно увидеть рай. Прижимая к груди убаюканных, прикрытых шапкой найденышей, Саймон подкрался к краю хоров. Устроившись в затемненном углу, ближайшем к лестнице и стараясь не дышать, он просунул голову между перилами балюстрады — одна щека касалась мученичества святого Туната, другая — рождения на острове святой Пелиппы.

— А ты, с вечным твоим нытьем! — шипел один из голосов. — Я невыносимо устал от этого! — Саймон не мог видеть лица говорящего, тот стоял спиной к хорам, кутаясь в плащ с высоким воротником. Его собеседника, сидящего напротив хоров на церковной скамье, Саймон отлично разглядел и сразу узнал.

— Люди, которым говорят то, чего они не хотят слышать, часто называют это нытьем, брат, — сказал сидевший. — Но я не наушничаю и не плету интриг. Я только хотел предостеречь тебя…

— Ты можешь говорить все, что захочешь! — прорычал первый, злоба в его голосе звучала странно, как боль. — Но трон мой по праву и по желанию нашего отца. Ничто из того, что ты думаешь, знаешь или говоришь, не может этого изменить.

Джошуа Безрукий — так, как часто слышал Саймон, называли младшего сына короля, — резко встал со скамьи. Его жемчужно-серый камзол и штаны, вылинявшие во время долгих странствий, еще носили слабые следы красного и белого цветов; его каштановые волосы были коротко подстрижены. Там, где должна была быть его правая кисть, из рукава торчал закрытый цилиндр из черной кожи.

— Мне не нужен трон, поверь мне, Элиас! — произнес он. Его слова были сказаны очень тихо, но как легкие стрелы долетели до убежища Саймона. — Я только предостерегаю тебя от священника Прейратса, человека с… нездоровыми наклонностями. Не приводи его сюда, Элиас! Он очень опасен, поверь мне, я знаю его давно, еще по Узирийской семинарии в Наббане. Монахи там боялись его как чумы. А ты прислушиваешься к нему, будто он так же достоин доверия, как герцог Изгримнур или старый сир Флурен. Глупец! Он разрушит наш дом. — Он сдержал себя. — Я хочу только дать тебе совет, идущий от сердца. Пожалуйста, поверь мне! Я не претендую на трон.

— Тогда покинь замок, — сказал Элиас и повернулся к брату спиной, скрестив руки на груди. — Уйди и дай мне приготовиться к царствованию, как подобает мужчине — свободным от твоих жалоб и интриг.

У старшего принца был тот же высокий лоб и орлиный нос, но он был крепче сложен, чем Джошуа; казалось, ему ничего не стоит сломать человеку шею голыми руками. Его сапоги для верховой езды и камзол были в цвет волос, черными, а плащ и штаны поблекшего в дороге зеленого цвета.

— Мы оба сыновья своего отца, о будущий король, — холодно улыбнулся Джошуа. — Корона твоя по праву. Как бы мы ни относились друг к другу — это не должно тебя волновать. Твое-будущее-величество может быть спокойно — мое слово тому порукой, но, — его голос набрал силу, — я не потерплю, ты слышишь, не потерплю, чтобы кто бы то ни было выставлял меня из дома моего отца. Даже ты, Элиас.

Его брат обернулся, взгляды их, скрестившись, показались Саймону блеском мечей.

— Как бы мы ни относились друг к другу? — хрипло спросил его брат. Голос его надломился, и смертельная мука звучала в нем. — Что ты можешь иметь против меня? Рука? — Он сделал несколько шагов от Джошуа и теперь стоял спиной к брату. Слова его были полны горечи. — Ты потерял руку… Из-за тебя я вдовец, а моя дочь наполовину сирота! И смеешь вспоминать о своих обидах?

Джошуа, казалось, задохнулся, прежде чем ответить.

— Твоя боль… Твоя боль известна мне, брат, — сказал он наконец. — Разве ты не знаешь, что я отдал бы не только правую руку, но свою жизнь!..

Элиас резко повернулся и, подняв руку к горлу, достал что-то блестящее из своего камзола. Саймон смотрел во все глаза. Это был не нож, а что-то мягкое и податливое, как лента из мерцающей ткани. Элиас поднес ее к лицу ошеломленного брата, потом бросил на пол и отшвырнул ногой в сторону. Джошуа стоял неподвижно, потом как бы во сне наклонился, чтобы поднять лежащий предмет — женский серебряный шарф. Пока он молча стоял, держа тонкую полоску в руке, гримаса боли или гнева исказила его лицо. Саймон успел несколько раз вдохнуть и выдохнуть, прежде чем Джошуа наконец спрятал шарф у себя на груди и вслед за братом вышел из церкви.

Прошло довольно много времени, прежде чем Саймон счел безопасным покинуть свое убежище и продолжить путь к главным церковным дверям. Ему казалось, что он присутствовал на странном кукольном спектакле, Узирийских играх, предназначенных для него одного. Мир вдруг показался Саймону вовсе не таким надежным и неизменным, раз принцы Эркинланда, наследники всего Светлого Арда, могут кричать и скандалить, как пьяные солдаты.

Выглянув в холл, Саймон остановился, настороженный неожиданным движением.

Он успел заметить фигуру человека в коричневом камзоле, убегающего по коридору — фигуру юноши возраста Саймона или даже моложе. Незнакомец оглянулся, сверкнув удивленными глазами, и исчез за углом. Саймон не узнал его. Неужели он тоже шпионил за принцами? Саймон тряхнул головой, чувствуя себя нелепо, как бык, получивший солнечный удар. Он стянул шапку с гнезда, вернув птенцам свет и полную щебетания жизнь, и снова потряс головой. Это было беспокойное утро.





Глава 4. Клетка для сверчка




Моргенс с грохотом бродил по своей мастерской, погруженный в поиски потерянной книги. Он утвердительно махнул Саймону, разрешая ему поискать клетку для птенчиков, и вернулся к своему занятию, сдвигая горы манускриптов и фолиантов, как слепой гигант, ворвавшийся в город хрупких башен.

Найти птенцам подходящий дом оказалось гораздо труднее, чем представлялось Саймону, — клеток было сколько угодно, но ни одна не подходила. В некоторых расстояние между прутьями было так велико, что там пожалуй, смогли бы жить только свиньи или медведи, другие были доверху набиты какими-то странными вещами, причем ни одна из них ни капли не походила на животное. Наконец он приметил одну, казавшуюся вполне приемлемой, под свертком блестящей ткани. Она доходила по высоте до колена Саймона и была туго сплетена из речного камыша в форме колокола; клетка была пуста, если не считать поддона с песком, маленькая дверца завязана веревкой. Саймон повозился с узлом и открыл ее.

— Стой! Прекрати немедленно!

— Что?! — Саймон отскочил.

Доктор пронесся мимо него и ногой захлопнул дверцу.

— Извини, что напугал тебя, юноша, — Моргенс задыхался, — но мне следовало бы подумать, прежде чем разрешать тебе копаться в этих вещах. Боюсь, эта штука не годится для твоих целей.

— Почему? — Саймон наклонился, стараясь разглядеть что-нибудь, необычное, но не увидел ничего, кроме устилающего дно клетки песка.

— Что ж, мой юный исследователь, если ты сможешь подождать, ни к чему не прикасаясь несколько минут, я покажу тебе. Глупо было с моей стороны забыть. — Моргенс, расшвыряв очередную кучу, выудил оттуда давно оставленную корзину сухих фруктов и двинулся к клетке, на ходу сдувая пыль с фиги.

— Теперь смотри внимательно, — он открыл дверцу и бросил фрукт в клетку, фига осталась лежать на поддоне с песком.

— Ну? — спросил Саймон озадаченно.

— Подожди, — шепнул доктор. Не успел он это вымолвить, как в клетке начало что-то происходить. Сперва Саймону показалось, что мерцает и переливается воздух в клетке, но он быстро понял, что как-то перемещается сам песок, слегка закручиваясь вокруг фиги. Внезапно — так внезапно, что Саймон резко отпрянул назад, — огромный зубастый рот открылся среди песка, и фига исчезла в нем, как муха исчезает в пасти карпа. Легкая рябь пробежала по песку, и клетка затихла, приняв такой же невинный вид, как и раньше.

— Что там, под ним? — задохнулся Саймон.

Моргенс засмеялся.