Туман над темной водой

– Ну, что, куда нам теперь?

– Вон, вторая изба слева, – Ирина показывала рукой на красную, местами уже облезлую металлическую крышу. – Это дочка крышу оплатила, когда тетя Ангелина еще жива была. Она уже тогда денег почти не давала, чтобы Веня не пропил. Он из дома все тащил: и иконы, и монеты серебряные, и самовар старинный, и мотор для лодки. Как последнюю икону продал, так тетя Ангелина слегла и уже не вставала. Это года за три до смерти бабушки было, родители рассказывали.

Дом, хмурый, черный, покосившийся, уныло смотрел частично разбитыми окнами на приближающихся незваных гостей. Одна половина окружавшего его забора давно повалилась и наполовину сгнила. Телевизионная антенна на крыше покосилась, держась скорее на былом энтузиазме, чем на креплениях. Заросший крапивой и травой огород давно не касалась ничья заботливая рука, из проржавевшей бочки у крыльца мерно капала вода. Кап-кап-кап…

Из-за этого перед домом было влажно, хотя с последнего дождя, той самой грозы, от которой позапрошлой ночью проснулась Ирина, земля повсюду уже просохла. Здесь же влажная глина расползалась под ногами, оставлявшими четкие следы. Часть из них была от протекторов. Три колеса, значит, мотоцикл с коляской. Такие здесь были у многих.

Ира аккуратно пошаркала ногами в парусиновых тапочках о ступеньки, чтобы сбить моментально налипшую глину и не тащить ее в дом, где, как она знала, много лет никто даже не пытался мыть полы, жестом остановила Веретьева, начавшего снимать сапоги. Он понял, стащил с плеч Ванечку, передал матери на руки, пригладил растрепавшиеся волосы. Выглядывавшее из-за дома солнце золотило их, подсвечивая янтарную глубину глаз. Зрачки темнели в них, словно застывшие в янтаре мушки. Сейчас Александр был так красив, что Ира, заглядевшись, даже на минуту забыла дышать, закашлялась, покраснев от натуги, так, что слезы брызнули. Постояла, глубоко дыша и прижимая к себе сына, чтобы тот не испугался.

Веретьев спокойно, но немного вопросительно смотрел на нее. Ирина покачала головой, что все в порядке, потянула на себя входную дверь, которая легко поддалась, поскольку никогда не запиралась.

Ирина шагнула в сени, заставленные так, что не повернуться. Чего тут только не было: и прохудившиеся ведра, и спущенный футбольный мяч, и разбросанные дрова, и старые матрасы, и колченогий стул, и запутавшаяся рыбная сеть…

Веретьев при виде всего этого великолепия длинно присвистнул.

– Никогда не мог понять, как люди добровольно соглашаются жить в таком скотстве.

– А он уже и не живет, – пояснила Ирина полушепотом. – Это не жизнь же, а существование. Такое полускотское. Я ведь Веника с детства помню. Пока тетя Ангелина в силе была, она его в строгости держала, а он мастерущий был, у него в руках все горело. И из дерева вырезал так, что загляденье. И читал очень много. Мои родители ему всегда книги из библиотеки привозили, так он за пару недель огромную стопку «проглатывал». Пить начал, потому что работы не стало. Жена от него ушла, сына в город увезла, тут уж он совсем с катушек съехал. Да что тут говорить, не он один.

Они подошли к обитой старым дерматином, из-под которого лезла клочкастая вата, двери в собственно дом.

Ирина потянула за ручку.

Если заперто, значит, Вени нет дома, эту дверь он всегда запирал, когда уходил. Но и тут оказалось открыто, поэтому Ирина наклонила голову, чтобы не стукнуться о низкую притолоку, позвала в открывшуюся пустоту: «Веня, здравствуйте. Можно зайти? Это я, Ирина Поливанова».

Никто не отвечал, и она с недоумением посмотрела на своего попутчика, что, мол, в такой ситуации делать?

Воспитание не позволяло ей войти в чужой дом без спроса, хотя обвинить ее в воровстве все равно было решительно некому. Да и поживиться в этом доме было нечем. И все-таки как-то неудобно.

Веретьев жестом показал ей, что нужно зайти, и она нерешительно переступила порог, оказавшись в жутко грязной и захламленной кухне, где белела давно не крашенная печь.

– Веня. Можно зайти? Это Ирина.

Ей по-прежнему никто не отвечал, лишь откуда-то изнутри дома раздавалось мерное капанье. Кап-кап-кап… крыша у него, что ли, протекает, так на улице нет дождя. Раздался непонятный скрип, похожий на бульканье, и снова стало тихо. Как-кап-кап…

Веретьев, большой, огромный, отодвинул Ирину, шагнул внутрь дома, двинулся в сторону комнаты, откуда теперь снова раздавались непонятные звуки. Она двинулась за ним, помня свою миссию – не дать Вене испугаться незнакомого человека, а постараться разговорить. Шаг, другой… Мерное капанье становилось все громче, но тут Ирина уткнулась лицом во внезапно остановившуюся перед ней спину, из-за которой ей было совершенно ничего не видно.

– Забери ребенка и жди на улице.

Голос, бесцветный, монотонный, практически ничего не выражающий, был так не похож на бархатный баритон Александра Веретьева, что Ирина даже не сразу поняла, что это говорит он.

– Что?

– Уведи Ваню.

Теперь она уже понимала, что что-то случилось, что-то очень страшное, и, повинуясь материнскому инстинкту, послушалась, рванула обратно к дверям, выскочила во двор, затем за ворота, заметалась по дорожке. Ей было страшно, что Веретьев остался в доме один, но нарушить его запрет и вернуться в дом с сыном ей даже в голову не приходило. И одного же двухлетнего ребенка не оставишь, тем более в нынешней ситуации. К ее счастью, в соседнем огороде мелькнула голова в белом платке. Соседка.

– Простите, вы не присмотрите за моим ребенком, – попросила Ирина. – Там, у Вени в доме, что-то случилось, мне надо посмотреть, а с сыном я не могу.

– Да что с ним может случиться, с алкашней проклятой? – равнодушно спросила соседка, распрямилась, отбросив в сторону тяпку и растирая обеими руками затекшую поясницу. – Но если тебе надо, так иди. Ты ж Марии Поливановой внучка? Как же, как же, помню… Вернулась, значит. А мальчонку оставляй. Мы ж не звери. Приглядим за ним, не волнуйся. А хочешь, я мужа тебе на помощь покличу.

– Да, пожалуйста. – От мысли, что в страшном доме они с Веретьевым будут не одни, Ирине стало на мгновение немного легче.

Спустив сына с рук, она, не оглядываясь на его возмущенный рев, птицей полетела обратно к Вениному дому.

– Ребенка туда не пускайте, – крикнула она уже на бегу. – Я вернусь сейчас.

Ворвавшись в дом, она влетела в комнату, больно ушибив ногу о порог и даже не заметив этого. У окна, на грязной, застеленной каким-то тряпьем кровати, лежал, опрокинувшись на спину, Веня, а рядом с ним Александр Веретьев, сжимающий в руке тощее запястье. Подобие подушки было красным от крови, она уже пропитала край пододеяльника и теперь стекала на пол маленькими аккуратными каплями. Как-кап-кап… В шее у Вени торчало что-то похожее на шило, по крайней мере, в бабушкином хозяйстве было именно такое шило, с круглой деревянной светло-желтой ручкой.

Глаза Вени были широко открыты, но жизнь утекала из них по капле, заставляя покрываться мутной белесой пленкой. Он смотрел не в потолок, а на дверь, поэтому заметил Ирину и, кажется, узнал. Губы его задвинулись, и снова послышался тот то ли скрип, то ли бульканье, который они отметили, когда зашли в дом.

Ира подскочила поближе, взяла Веретьева за ладонь, потому что иначе находиться здесь было невыносимо страшно. Так страшно, как не было ни разу в жизни, даже тогда, когда она разговаривала в своей квартире с пугавшим ее бандитом, или тогда, когда узнала о смерти мужа.

– Что это? – тихо и жалобно спросила она. – Веня, скажи нам, кто это сделал?

Он что-то прошелестел, но она не разобрала, что именно.

– Что? Скажи нам, Веня. Саша, что вы стоите, надо «Скорую» вызвать. Держите мой телефон.

– Поздно «Скорую», – сказал Веретьев, бережно отпуская Венину руку на пропитанное кровью покрывало. – Он уже больше двух литров крови потерял. Мужик, ты хоть кивни, кто тебя так? Уголовники, которых ты кормил?

Веня прикрыл глаза и снова распахнул их, требовательно уставясь Ирине в лицо. Губы его снова зашевелились.

– Где они прячутся? Я их найду.


Умирающий поднял руку, сделал отрицательный жест, словно давая понять, что это сейчас не главное. Губы его снова раздвинулись в попытке что-то сказать. Превозмогая отвращение и накатывающую дурноту, Ирина наклонилась ниже. От входной двери послышались тяжелые мужские шаги. Видимо, соседка сдержала обещание и действительно послала на помощь своего мужа.

– Алмазный мой венец, – отчетливо произнес Веня.

От изумления Ирина дернулась так сильно, что чуть не упала.

– Что-о-о-о-о?

– Петькины алмазы. Найдут. Они твои, – скорее просвистел, чем прошептал, Веня и, дернувшись, затих.

– Какие алмазы, Веня, ты бредишь? Я сейчас вызову врача.

Ирина начала тыкать непослушными пальцами в экран телефона. Но Веретьев взял ее ледяные руки в свои и сжал.

– Не надо. Он умер.

– Как умер, он же только что разговаривал.

– А сейчас уже умер, – с нечеловеческой усталостью в голосе сказал Александр. – Мы не успели.

Вошедший в комнату высокий краснолицый мужик длинно присвистнул.

– Хорошие ж дела тут творятся.

– Полицию нужно вызвать, – сказал Веретьев. – Слышишь, Ира? Я сейчас вызову, только другу позвоню. Феодосию. Тут действительно творится что-то неладное. Попрошу, чтобы не участкового прислали, а нормальную бригаду.

Ирина остановившимися глазами смотрела на него. Он перехватил ее взгляд, схватил за руки, крепко перехватив запястья.

– Не смей думать, что это я, слышишь?

Она моргнула, словно отгоняя морок, задышала тяжело, часто.

– Только обморока твоего сейчас не хватало.

Он подхватил ее на руки так же легко, как до этого Ванечку, широкими шагами вышел на крыльцо, спустился вниз и поставил Ирину на землю.

– Дыши.

Она послушно втянула ртом воздух, который пах прогретой на солнце землей и нескошенной еще травой, вытесняя из дыхательных путей чуть сладковатый запах Вениной крови.

– Не смей думать, что это я, – повторил Веретьев.

– Я и не думаю, – вяло откликнулась Ирина.

– И врать тоже не смей. Я же по глазам вижу. Пусть на мгновение, но ты решила, что я с речки дошел вместе с Веней до его дома, ударил его шилом в шею, а потом вернулся к тебе домой и разыграл весь этот спектакль, чтобы обеспечить себе алиби. Так вот, я этого не делал.

Дурман недавнего морока действительно рассеялся, и теперь Ирина отчетливо видела перед собой красивое мужественное лицо с волевым подбородком, карими глазами и ровным носом. И как она вообще могла подумать, что этот человек может быть убийцей.

– Думаю, ты действительно ни при чем, – согласилась она. – Веня точно таскал сетки с едой не тебе, да и к сбежавшим уголовникам ты вряд ли имеешь отношение. Просто я же тебя совсем не знаю.

На мгновение она отметила, как легко случился между ними переход на «ты», и тут же забыла об этом как о совершенно неважной детали.

– Я – бизнесмен, второй партнер в фирме, владеющей самыми крупными ресторанами в нашем городе. В прошлом я служил в армии, в спецназе, поэтому кое-что знаю и умею. И видел в своей жизни гораздо больше, чем мне хотелось бы помнить. Но сейчас я веду белый легальный бизнес, а в свободное время возглавляю поисковый отряд, потому что так понимаю свой гражданский долг. Я не имею отношения к сбежавшим уголовникам, я не убивал этого вашего Веню, но мне не нравится, что тут происходит, потому что у меня пропал друг и потому что твой сосед очень странно себя ведет, таскаясь на болота с огромными порциями провианта. Так что я намерен во всем разобраться. Это все. Полиции я не боюсь и ни от кого не скрываюсь.

На этих словах Ирина вполне ощутимо вздрогнула.

– Давай. Теперь ты.

– Что я? – не поняла она.

– Твой черед рассказывать, что ты тут делаешь.

– Я? Я тут живу.

– Ира, – он взял ее за плечи и хорошенечко встряхнул, – давай договоримся, что врать ты не будешь. Сейчас я позвоню, и сюда приедут полицейские. Они станут задавать те же самые вопросы, и если тебе есть что скрывать, то нам надо придумать на них ответы до того, как станет слишком поздно. Я не думаю, что ты причастна к убийству, поэтому давай, рассказывай.

– Мне нечего рассказывать, – упрямо ответила Ирина.

В его глазах она прочитала что-то похожее на восхищение. Странный он все-таки, этот самый Александр Веретьев.

– Ира, одинокая городская женщина с двухлетним ребенком, мало похожая на коренную деревенскую жительницу, после долгих лет в конце апреля приезжает в дом своей бабушки, который стоял брошенным. В нежилой деревне, где, помимо нее, живут всего два человека, она разбивает огород и начинает налаживать жизнь, к которой совершенно не приспособлена. Она приезжает не в отпуск, а надолго. Такое возможно только в том случае, если она от кого-то скрывается. От кого? От мужа?

– У меня нет мужа. – Она вздернула подбородок еще выше. – Мы развелись, когда Ванечке был год. А несколько месяцев назад мой муж умер. Погиб. Покончил с собой.