Туман над темной водой

– Я проснулась оттого, что собаки залаяли. Выскочила на крыльцо, мать честная, тут огонь столбом. Я скорее к телефону, пожарным звонить. Потом сапоги натянула и сюда, думаю, может, помощь нужна. Гляжу, а тут входная дверь крест-накрест забита. Так, что и не выйти. Вот ведь где страсть-то господня. Убить тебя кто-то хотел, девонька, да еще какой лютый способ выбрал – спалить заживо вместе с мальчонкой.

Ирина схватилась за щеки и посмотрела на Александра. Тот стоял неподвижно, как каменное изваяние, но наконец отмер и глянул на часы.

– Стой здесь и жди пожарных, – сказал он. – Еще позвони Семену Ильичу, расскажи, что случилось. Вот номер. Ребятам я по дороге наберу, велю Игнату с Женькой сюда бежать на всякий случай. Светлана Георгиевна, сознайтесь, вчера, после нашего ухода, вы все-таки позвонили Мохову?

– Вот те крест, нет. – Женщина снова мелко закрестилась. – Я греха на душу брать не хочу. Мне еще Пола перед Богом отмаливать за все его прегрешения, вольные и невольные. Не звонила я Юрке, как и договаривались. Он звонил, но я трубку не взяла.

– Кто же тогда поджег мой дом? – спросила Ирина. – Полиект Кириллович мертв, тем, кто на болоте прячется, вы не звонили. Может, молния?

– И дверь снаружи заколотила тоже молния, – сквозь зубы сказал Веретьев. – Ладно, с этим я позже разберусь. Звони давай, а я пошел.

Издалека послышался вой пожарных машин.

– Лучше поздно, чем никогда. По крайней мере, теперь я могу быть спокоен, что с тобой ничего не случится, пока я не вернусь. А вы пойдемте со мной. Давайте термосы и плащ-палатку.

И не слушая больше слабых Ирининых протестов, Веретьев широкими шагами отправился прочь.





* * *


Пристегнутый наручниками для надежности противник, чертыхаясь, шел по болоту, ориентируясь по только ему одному понятным вехам. Веретьев, как ни старался, а углядел всего парочку из них и невольно внутренне содрогался, понимая, что каждый неточный шаг неминуемо приводит в топь, из которой уже нет спасения.

Его расчет, что за термосами придет именно Юрий Мохов – единственный из тех, кто с детства хорошо знаком с болотами и знает секретный ход внутрь, оказался правильным. Вырубить противника, надеть на него наручники, а потом просто лениво ждать, пока тот очухается настолько, чтобы говорить, было тоже делом нехитрым.

К тому моменту, как лежащий на земле Мохов застонал, закрутился, пытаясь сесть, сообразил, что руки скованы за спиной, Веретьев уже успел немного соскучиться. За последние дни жизнь была такой богатой на события, что сидеть на сырой земле в лесу казалось непозволительной роскошью, а время текло слишком медленно.

– Ты кто? – спросил его Мохов, когда все-таки сумел принять сидячее положение. – Тебе чего надо, мужик?

– Поговорить.

– Поговорить? – На лице Мохова было написано недоумение. – Ты кто вообще такой?

– Неправильный вопрос для человека, сидящего в наручниках, – сообщил Веретьев. – Но так и быть, я на него отвечу. Меня зовут Александр Веретьев, я командир поискового отряда. И не надо делать вид, что ты не знаешь какого.

– Знамо дело какого, – лицо Мохова «украсила» кривая ухмылка, – Пашкиного. Вот ведь делать вам нечего, покойников из болот вытаскивать. Ценное хотя бы чего нашли?

– Понятия ценностей у нас с тобой разные. Паша где?

– А ежели не скажу?

– Ну, смотри, расклад будет такой. Выход с болота знают два человека – ты и Паша. Если ты, сучий потрох, в течение ближайших пятнадцати минут все мне не расскажешь, я тебя удавлю тут по-тихому и схороню в болоте, как твой отец когда-то убил и утопил Петра Поливанова. Если Паша жив и на болотах его держат силой, то твои подельники будут вынуждены его отпустить, потому что тупо захотят жрать, а вывести их из трясины, в которую ты завел, может только он. Если Паша мертв, то мне совершенно все равно, сдохнут эти уроды с голоду или утонут в болоте. Сам понимаешь, мне эта информация без разницы.

– А убить-то сможешь?

– Доводилось, – коротко заверил Веретьев.

– Так то на войне.

– А с такими уродами, как ты, война не кончается. Так что рука не дрогнет, не сомневайся. Натура у тебя хлипкая, так что справлюсь минуты за две. Так что? Будет разговор?

– Меня тебе Полиект сдал или ты к нему тоже свои методы применял? – осведомился Мохов.

– Полиект твой уже со вчерашнего дня покойник.

Мохов изменился в лице, теперь в глазах его горел неприкрытый страх.

– Ладно, расскажу все, что знаю. Только я не очень понимаю, что именно тебе надо. Хочешь знать, где алмазы?

– Алмазы ваши мне без надобности. Конкретизирую, что меня интересует. Вопрос первый. Где Головин?

– Так на болотах. Где ему еще быть-то?

– Вы его туда приволокли силой? И удерживаете против воли? Только не ври, я ж все равно узнаю.

– Никто его не волок. Сам приперся. На той неделе вдруг появился, как черт из табакерки. «Привет, – говорит, – Юрик».

– Ну-ну, не тяни ты кота за причинное место, обстоятельно рассказывай.

И Мохов, вздохнув, начал свой рассказ.


К поиску затонувшего грузовика с алмазами его бригада приступила в начале апреля. Место, где утонул грузовик, Полиект Куликов, единственный оставшийся в живых свидетель событий сорокалетней давности, помнил, но на болотах в отличие от Головина и Мохова ориентировался не очень, поэтому больше месяца ушло на то, чтобы сузить квадрат поисков.

С болот бригада практически не выбиралась. Во-первых, без Юрия Мохова бродить по болотам было самоубийству подобно. Во-вторых, привлекать внимание местных жителей, хоть и немного их было в округе, никто не хотел. За едой Мохов два раза в день выходил к краю леса, куда ее в термосах приносил Куликов. Раз в десять дней вся бригада под покровом ночи отправлялась в деревню Заднее, где Куликов топил баню и размещал визитеров на ночлег на настоящих кроватях с постельным бельем. В остальные дни довольствовались спальниками и палатками.

Когда в соседнем с Куликовыми доме неожиданно появилась жиличка, пришлось удвоить осторожность. Теперь мыться и отсыпаться ходили еще реже, благо теплые ночи позволяли не испытывать особого дискомфорта. Единственное исключение составила та ночь, когда над деревней разразилась страшная гроза. В дом к Куликовым пришли без предупреждения, из-за этого собаки подняли шум, что вызвало интерес у соседки. Она начала задавать слишком много вопросов, к тому же выяснилось, что из расположенной неподалеку колонии сбежали два уголовника, и Полиект Куликов велел затаиться и не высовываться до особого его распоряжения. Он беспокоился, что уголовники могут что-то знать об алмазах, а потому велел всей бригаде быть настороже.

Следующий же день принес незваного гостя, которым, правда, оказались не уголовники, а старый детский друг Паша Головин. Дорогу в центр трясины он знал хорошо, а потому появился прямо перед ничего не подозревающим другом, немало шокированным таким сюрпризом.

– Он сказал, что вы нашли тела двух человек, которые пролежали в воде не меньше сорока лет, это было видно по одежде, – рассказывал Мохов. – Оказалось, что перед смертью отец рассказал Пашке про давнее убийство, свидетелем которого стал. Несмотря на то что сам он не убивал, вину свою перед Поливановым и его семьей испытывал до самой смерти. В общем, Паша догадался, что тела на болоте принадлежат Поливанову и убитому шоферу, и понял, что просто так они всплыть не могли. Кстати, именно тела и указали нам точное место, где нужно вести поиски. Однако на воздухе трупы начали быстро разлагаться, и было принято решение оттащить их на твердый участок и просто засыпать землей. Через пару месяцев от них бы все равно ничего не осталось, а в лес никто из местных не ходил. Если бы не ваш поисковый отряд с его раскопками, то операция прошла бы без сучка и задоринки. Но вы раскопали могилу, а Головин, увидев тела, догадался, что здесь, похоже, идут поиски затонувшей машины с алмазами.

Веретьев слушал внимательно, не перебивая, хотя мозг его все сильнее заливала злость на дурака Головина, заставившего отряд отправиться в экспедицию на бирюковские болота, а на самом деле задумавшего расследовать историю с загадочной пропажей алмазов. Гад, подлец, предатель.

– Он понимал, что прятаться на болотах можно только на том пятачке, куда мы в детстве по клюкву бегали, – продолжал свой рассказ Мохов. – Поэтому и пробрался туда, практически уверенный в том, что встретит там меня. Так и вышло. Он требовал, чтобы мы прекратили работы, рассказали про все властям. Про Куликова он не знал, потому что в деревне не был. И я понял, что должен ему помешать.

– Но убить его ты не смог? – Веретьева немного отпустило от мысли, что его друг Паша Головин вовсе не собирался становиться соучастником алмазной «операции».

– Я не убийца. – Голос Мохова задрожал. – Можешь думать что угодно, но то, что я сын своего отца, автоматически не делает меня душегубом. Батянечкин, да, взял грех на душу, вместе с дядей Сережей Глебовым. Это они Поливанова убили и шофера тоже. А я бы никогда… Поэтому мы просто связали Пашке руки и ноги. Набросились все на одного и связали. Так он и лежит в одной из палаток все это время. То ноги развяжем, чтобы до ветру сводить, но только под присмотром, то, наоборот, руки, чтобы поесть мог. Но караулим постоянно, чтобы не сбежал и сигнала никакого вам не подал. То, что вы внутрь не проберетесь, понятно было.

– Куликов знал про то, что вы Головина прячете?

– Конечно. Не одобрял, да что ж делать-то. Мы ж один ящик уже достали. Нам всего-то ничего оставалось. Увезли бы все в безопасное место, а я бы потом вернулся и Пашу отпустил. Он бы уже ничем не успел мне помешать.

– Говоришь, что не убийца, но Веню Глебова вы все-таки убили… Он-то вам чем помешал?

– Это не мы.

– Куликов перед тем, как его инсульт разбил, тоже утверждал, что это не он.

– Ну да. Он сначала на уголовников думал, как и все. А потом заподозрил, что это мы указание нарушили и в деревню выбрались. Позвонил по телефону, орал страшно. Ну, я ему и сказал, что мы с болот ни ногой, как он велел. Пашка свидетель, что я один отлучался, и то только для того, чтобы термосы с хавчиком принести.

– Откуда Глебов узнал про алмазы? Он перед смертью все про них бормотал, говорил Ирине Поливановой, что она должна их забрать, потому что они – ее.

– Да без понятия я. – Мохов пошевелил затекшими в браслетах пальцами. – Я его несколько лет не видел. Может, он Полиекта выследил, когда тот в лес ходил. Может, подслушал чего. Мы его не трогали, вот те крест.

– Ладно, верующий. Вставай. Пошли.

– Куда?

– К Паше Головину. Сейчас я тебя к себе браслетами пристегну, так что, если вздумаешь какой фортель на топи выкинуть, утонем оба. Понял?

Мохов понуро кивнул, и вот теперь они, скованные одной цепью, медленно пробирались по кочкам в центр бирюковской трясины. Разговаривать не хотелось, хотя вопросов у Веретьева по-прежнему было больше, чем ответов. Если Мохов и Куликов говорили правду и они действительно не трогали несчастного Вениамина, то кто же тогда его убил? Кто поджег дом Ирины, заколотив двери в надежде, что в огне сгорит и сама молодая женщина, и ее маленький сынишка, и он, Веретьев? И зачем от них пытались избавиться? Неужели только из-за того, что невольно они подобрались к разгадке алмазной тайны совсем близко?

Он снова и снова перебирал в голове возможных участников этой давней истории. Убившие Петра Поливанова Иван Мохов и Сергей Глебов были давно уже мертвы. Сын первого, участвовавший в раскопках, утверждает, что не имеет к убийству никакого отношения. Сын второго и есть жертва. Давно нет в живых и Дмитрия Головина, чей сын Паша знал о давней трагедии от отца, приехал в этом году на болота, пробрался в глубь трясины, где и сидит, связанный, уже неделю. Он точно убить не мог. Полиект Куликов перед смертью клялся, что не убивал Веню. Отчего-то внутренним чутьем, обычно его не подводившим, Веретьев знал, что тот говорил правду. Да и дом поджечь он никак не мог, поскольку скончался за полдня до этого.

Или преступница Светлана Георгиевна? Та самая, на попечение которой Веретьев оставил Ирину до приезда полиции и пожарных? Внезапно его прошиб пот.

– Стоять.

– Что такое? – Мохов испуганно дернулся, чуть было не свалив Веретьева с ног.

– Позвонить надо.

Ирина ответила сразу, и в голосе ее сквозило такое неприкрытое облегчение, что Веретьев цел и невредим, что он довольно улыбнулся. Скороговоркой молодая женщина рассказала, что пожарные закончили работу, что дом сгорел почти дотла, что Семен Ильич приехал и уже опросил и саму Ирину, и Светлану Георгиевну, что ребята из поискового отряда во главе с Игнатом рядом. Это было кстати.

– Скажи им, чтобы ждали и ни на шаг от тебя не отходили, – попросил Веретьев. – И передай, что Пашка жив и скоро я его приведу.

Ирина была в безопасности, а все остальные непонятки вполне могли подождать. Сейчас вызволить Пашу казалось Веретьеву гораздо важнее, чем вычислить, кто убил Глебова. Убрав телефон, он дал короткую команду Мохову двигаться дальше.

Еще через десять минут они оказались в центре бирюковской трясины. Перед тем как шагнуть на островок, где стояла большая палатка, Веретьев отстегнул наручник на своей руке и молниеносно защелкнул его на второй руке Мохова.

– Извини, но так мне сподручнее, – сообщил он и прыгнул.

На то, чтобы вырубить, а потом связать пятерых искателей кладов, у него ушло минуты две, не больше. Разложив их в ряд на земле и для верности скрепив друг с другом еще одной веревкой, он оглядел «поле боя» и нехорошо ухмыльнулся. Трое из пятерых оказались такими молокососами, что гордиться своим боевым подвигом было даже как-то неловко. Пожалуй, с дюжиной таких мальчишек Веретьев справился бы, даже не вспотев.

– Когда очухаются, объясни им расклад, – коротко приказал он остолбеневшему Мохову и нырнул в палатку, где, привалившись к стенке, полулежал-полусидел связанный, обросший и бледный Паша.

– Нашел все-таки, – только и сказал тот, закинул голову назад и истерически рассмеялся.

Веретьев молча начал распутывать узлы на сдерживающих его веревках. Видеть друга целым и невредимым казалось настоящим счастьем, но и зол он был без меры.

– Злишься? – спросил Головин, поднимаясь на ноги и растирая занемевшие ноги. – Правильно делаешь, кстати.

– Ты мне расскажи, как вдруг кладоискателем заделался, – сухо попросил Веретьев. – И не ври, что потащил отряд на болота не затем, чтобы здесь что-то разнюхать.

– Саш, ты не сердись. Я и думать не думал алмазы эти проклятые искать. Просто посмотреть хотел, как тут и что. Понимаешь, мне два года назад батя перед самой своей смертью повинился, рассказал, с каким грехом всю жизнь прожил. Вроде и не он убивал, а сказал, что лицо Поливанова у него каждую ночь перед глазами вставало. Казнился он, что сразу в милицию не пошел и не рассказал, а потом время шло, уже и не признаться было, чтобы соучастником не прослыть. Рассказывал, что он лишний раз старался мимо дома Поливановых не ходить, невмоготу ему было на тетю Машу смотреть да на Серегу, которого он без отца оставил. А Мария словно что-то знала. На могилу не ходила, все в сторону болот глядела, будто ждала, что муж вернется. Батя уж их семье старался помогать, воду носил, сено косил, огород пахал. И меня приучил за Иришкой присматривать. Это Петра Ивановича внучка.