Тупо в синем и в кедах

#настоящее_неопределенное



Как-то на днях у Полины говорили о будущем. Как раз Валик собирался уходить, Лали пришла, а я болталась у Полины без дела. И Полина такая: дети, а что вы думаете о вашем будущем? А расскажите-ка мне. Желательно на английском.

М-дя. А я думаю о моем будущем? Да, я только о настоящем начала нормально думать.

Ну, Валик, вздыхая и опасливо косясь на кошек, загудел топик, выученный еще в школе наизусть, – «My future profession».

Для Валика будущее – это Future Simple. То есть Будущее Простое. Он знает, чего он хочет и чего не хочет. И его родители в принципе с ним согласны. Он хочет быть юристом и не хочет, чтобы коты на него пристально смотрели, трогали его ноги и садились на его куртку.

Для Лали будущее – это Future Perfect (То есть Будущее Совершенное). Однозначно Лали будет поступать в медакадемию. В семье даже определили ее специальность – геронтолог. Тем более личный опыт в семье есть – у Лали все прадедушки и прабабушки долгожители. А прапрадедушка женился пять лет назад и покрикивает на свою моложавую, подвижную и ворчливую жену, которой восемьдесят лет: «Молода еще меня учить!»

Мое будущее – Future Indefinite. Будущее Неопределенное. Я, конечно, очень хотела бы стать крутым супержурналистом, репортером. И не потому, что люблю писать. Нет. Этому я смогу научиться у Полины, она и так говорит, что, когда я в хорошем расположении духа, есть видимость, что я подаю надежды. Я хотела бы стать репортером, потому что мне нравятся люди. Как вид. И животные. И деревья. И небо. И разные всякие дела, события, например, стройка – был пустырь, и вдруг – опа! – дом, или был пустырь – и опа! – сад, а в нем яблоньки. Или вот люди, которые умеют по-настоящему петь, рисовать, писать книги. Только по-настоящему. Чтобы навсегда, а не «по-модному». Или прогресс. Как меняется все на глазах. Какие у нас маленькие дети! Это же совсем другой вид людей! Они наша надежда на хорошее будущее. Я очень за них боюсь и переживаю, чтобы дураки взрослые их не испортили.

Но мне кажется, журналистики в нашем городе и в нашей области вроде как и нет. Ну окей, вот если посмотреть наше областное телевидение или почитать газеты… Или новостные сайты в интернете… Ну нет же у нас журналистики! А факультет в университете есть! И каждый год он принимает абитуриентов. И каждый год выпускают или бакалавров, или кто там у них? О! Агния подсказала. (Агния! Не подглядывай! Пей свой чай!) (На полях: Я сижу на кухне, Агнешка шаркает за моей спиной и подсматривает, что я делаю, из-за моего плеча.) Да. Магистров выпускают. Магистры журналистики – «Гаудеамус игитур! Вива Академия!» – в мантиях и квадратных шапках с кисточками! Это что за трюк такой? Кого они обманывают своими хвостатыми шляпами? Это что, ритуал такой: поступить, спеть «Гаудеамус», окончить, нарядиться в мантию, сжечь конспекты и спокойно работать в Макдоналдсе? Ну не знаю… В нашем городе журналистики нет, а в других городах, буквально в двух-трех часах езды, наверное, есть, но там, в их университетах, – свои факультеты и свои мантии, и свои шапки с кисточками. А если университетов два или три в городе, то в каждом есть факультет журналистики. Очень востребованная специальность, судя по всему.

Зачем это вот? Чтобы что? Чтобы выпускникам было где отсидеться четыре-пять лет? Это ведь все равно что, например, факультет по заплетанию косичек единорогам. Ежегодно в каждом университете страны на факультет по заплетанию косичек единорогам поступают желающие заплетать. Косички. Единорогам. Как правило, девочки. Ну, один-два мальчика. Эти уж знают, что они никогда не будут заплетать. Косички. Единорогам. Они будут стоять на рынке и что-нибудь продавать жизненно важное: телефоны, карандаши от тараканов, лифчики, носки… А есть люди, которые учатся старательно, усердно. (Йес! Полинино слово пришлось ко двору, йес, йес! Усердно!) Получают диплом с отличием. Где написано «Магистр по заплетанию косичек единорогам».

И вот эта специалистка высокого класса, магистр, отличница, рассылает резюме, ходит в офисы разных компаний:

– Здравствуйте. Я отличница. Я даже прошла дополнительные платные онлайн-курсы по рекламе заплетания косичек единорогам. А где здесь у вас заплетают? Я хотела бы работать по специальности, то есть заплетать. Я владею новыми методиками. И вообще, у меня есть много новых предложений, так сказать, инноваций по запле…

А ей отвечают, стоп-стоп, девушка, а кто вам сказал, что вообще вам именно к нам, именно сюда? Мы можем, конечно, вас взять, такую отличницу по заплетанию косичек единорогам, как стажера, на испытательный срок. Но поначалу будете подавать кофе, писать пресс-релизы, инструкции разные, по заплетанию, по расплетанию, по видам единорогов, по стилю косичек. Оно ведь, знаете ли, не так однозначно все: в Америке – единороги такого вида; а у нас – сякого! У нас вообще наши сякие единороги – лучшие, можно сказать, в мире! С двумя, а то и тремя, можно сказать, рогами единороги. И мы этим гордимся. И вы давайте гордитесь. И не хвастайтесь нам тут вашими дипломами и новациями-инновациями.

– Подождите, подождите, – говорит девочка, – но я ж училась заплетать косички единорогам. Я просто хотела бы уточнить, а вот единороги… Наши единороги…

Тут ей подсказывают:

– Да-да, наши единороги…

– Они вообще у вас есть? В принципе? Их можно увидеть? Посмотреть объем работы, например, задачи. Насколько запущены гривы, когда можно начать заплетать, какие сроки заплетания косичек одному единорогу, когда дедлайн. А если они у вас свободные, то где-нибудь есть у вас учет единорогов, где именно они обитают, популяции и прочее? А? Единороги? Такие волшебные, красивые, как правило, белые лошадки, которые плачут лечебными слезами. Да, слезами, от которых заживает любая рана. Лошадки с драгоценным сияющим рогом во лбу и длинной серебристой гривой, которую я училась заплетать, ночей не спала, сдавала экзамены и получила по всем предметам «А» и диплом с отличием…

– Слушайте… Вот если честно… Да мы их и не видели никогда… – отвечают девочке, пожимают плечами. – А некоторые… Ну там, наверху, считают, что единорогов вообще не существует. Вообще, понимаете? Поэтому, чтобы у нас работать, вам придется сначала доказать, что единороги – это не выдумка! Ну что, возьметесь за такой проект? И пока поработаете фрилансером, а?

Ну и девочка сползает по стене в глубоком обмороке, а потом проходит большой отборочный конкурс, разные собеседования, медицинскую комиссию, и наконец… ее берут работать официанткой в неплохой семейный ресторан.

Так вот, я о будущем. Я бы очень хотела работать журналистом, репортером, обозревателем… Но сначала нужно доказать. Есть ли у нас вообще единороги.

Так что я сейчас буду пить чай с Агнией и смотреть ее любимый фильм «Сто мужчин и одна девушка» с Диной Дурбин в главной роли и дирижером Стоковским, помешанным гением, высоким и тощим, как я и мой дед, седым и лохматым, крикливым и таким прекрасным, каких и не бывает на земле. Кстати, miss Pauline, почему «дирижер» по-английски практически «кондуктор», а?



#gray_lime



Полина говорит, что я живу так, что мое главное занятие, кроме учебы, конечно, – раздумывать, анализировать и копаться в себе. Так вот, размышляя, я изобрела себе другую мечту. Ведь человек, если у него нет мечты, может ее себе изобрести и начать мечтать. Вот, скажем, жизнь свою человек может создать и устроить, так ведь? Значит, и мечту может изобрести.

Когда мы разбогатеем, как нефтепромышленники, я мечтаю купить необитаемый, никакой стране не принадлежащий остров. Основать там свое государство. Приглашать туда на отдых веселых, скромных, нелепых людей с особыми способностями и талантами, которые никак в жизни не могут пробиться, потому что у них не хватает характера, сил, нахальства, наглости и денег. Пусть отдыхают мои милые от хамства и постоянной готовности к обороне, пусть общаются с подобными им, пусть влюбляются, находят друзей и вместе пусть становятся сильней. А я буду Главным Смотрителем этого острова. Я буду следить, чтобы в этот мой хрупкий мир не пролезли, не проникли, не просочились наглые, уверенные, крепкие жлобы с грязными ногами и намерениями. Я буду такая красивая столетняя старуха с седыми длинными патлами в роскошном рубище. Имя себе какое-нибудь придумаю. Например, Gray Lime. (На полях: Lime – известь, лайм, липа, лимон, птичий клей.) Седая Известь. Ну, время еще есть. А! И Мистер Гослин ко мне будет приезжать с семьей. С тремя детьми. Обожаю уже, уже! На остров мой приедет моя малышня… По вечерам мы будем сидеть у костра и разговаривать. Или молчать и смотреть на огонь.

Такая мечта. У меня. У Седой Извести.



#mister_goslin



Мистер Гослин открыл отопительный учебный сезон. Его повели в школу раннего развития знакомиться. Собирался туда Мистер Гослин основательно. Он, обстоятельный паренек, велел упаковать ему с собой две, а нет, три котлетки (на случай, если там кто-то не возьмет с собой котлетку), термос с теплым чаем с лимоном и маму Кузю для «магии поддержки». Это, конечно, Полина научила про магию поддержки. Она объяснила нам, что это означает, хотя Лали фыркнула и возразила, что это специальные опции в крутых компьютерных играх, где на самом деле предусмотрена обычная волшебницкая магия. Магия поддержки, магия призыва, магия исчезновения… Словом, придуманное что-то, лежащее на поверхности. Магия поддержки, Полина сказала, разлита вокруг нас, ты просто должен ее призвать. И поддержка будет. Потому что, если ты честен, всегда найдется человек, который тебя поймет, всегда будет что поесть и найдется место для ночлега. Полина рассказывала это очень давно, недели две или три тому назад, когда снега лежали вокруг дома, и казалось, улеглись они навсегда и таять уже не собираются. Но Мистер Гослин прислушивался, запомнил все и сообразил, как манипулировать взрослыми, в чем я его очень горячо поддержала. Он вместе с котлетами, термосом и мамой призвал творить магию поддержки самую сильную личность в нашей семье, вдову капитана дальнего плаванья (правда, второго ранга, – разочаровано цокал языком Мистер Гослин), капитаншу, отважную пиратку бабушку Агнешку. Он призывал и Полину, и мою подругу Лали, но они были в это время заняты тоже очень важными делами. Конечно, он мог бы призвать и меня, но, умненький, понимал, что я как рыцарь и защитник, как маг поддержки все-таки еще слаба и не удержу в руках свой двуручный меч. Но я пообещала брату думать о нем не переставая, не отвлекаясь на учебу, еду и сон. Я обещала ему потерпеть и даже не ходить в ванную «мыть руки», чтобы думать только о нем, брате моем Мистере Гослине.

Кузя тоже собрала все свои силы, наша пти-маман, приготовилась сидеть в раздевалке и ждать Мистера Гослина. А если он вдруг затоскует по своей вольной жизни, по своей семье, по своей маме, которая дала ему жизнь? Она готова быть рядом и подставить узенькое свое плечико, чтобы Мистер Гослин упал в ее объятья и всласть поплакал. Но ничего этого не понадобилось. Через минут тридцать открылась дверь, и Мистер Гослин вышел, удрученно покачивая головой. Он сообщил, что ходить сюда нет смысла, что все скучно, что это все он уже знает, и на украинском, и на русском, и на английском языке. Что лучше моих учителей Пауля Францевича, Оксаночки и Зины Иванивны учителей нет в мире. Учителя в школе раннего развития сюсюкали с Мистером Гослином как с маленьким, а большая округлая тетя подошла к нему, наклонилась – Мистер Гослин так и сказал: «наклонилась надо мной как гуфыня над Нильфом Хольгерффоном», – и спросила, заплатили ли мои родители за март и апрель. И пошли отсюда, мама, – сказал Мистер Гослин, – потому что они даже не поняли, как меня зовут. (На полях: Нильс Хольгерссон – персонаж любимой сказки Мистера Гослина. Она называется вроде «Путешествие Нильса с дикими гусями».)

Когда Мистер Гослин удалился соснуть (Полинино слово – соснуть, эх, не зря, не зря я валандаюсь у Полины сутками, наука не проходит даром), удалился соснуть часок после обеда, Кузя рассказала, что на вопрос, как его зовут, Мистер Гослин ответил: «Мифтер Гофлин», со свойственным ему достоинством и шепелявостью. А учительница, во-первых, объявила: дети, познакомьтесь, это Миша-Гоша, подмигивая Кузе, что мол, двойные имена сейчас в тренде. А во-вторых, Кузе она про Мистера Гослина сказала, что ему надо на реабилитацию к логопеду и психологу. И сейчас она позвонит. И они сейчас пойдут. И там надо заплатить совсем недорого, столько-то за десять уроков, и… «Спасибо, мы сами», – ответила Кузя, и они с Мистером Гослином удалились.

Словом, фокус не удался. Агния, гремя посудой, подытожила, проговорив своим несравненным низким голосом: «Отдадим мальчика в Гарвард». Кузя и Дима невесело рассмеялись. У нас ведь теперь даже нет возможности выкупить нашу бывшую, любимую нами, теплую веселую квартиру. И не только потому, что ее у нас украли, а потому что нет возможности оплатить даже первый взнос. Какой там Гарвард.

А я бы хотела, чтобы Мистер Гослин пел. Классику. В белой рубашечке с бабочкой. И еще жилетик с атласной спиной. Чтобы ему ставили подиум перед оркестром, потому что он маленький. И его объявят, он выйдет из-за кулис. Он смелый у нас. И первой скрипке протянет свою маленькую ладошку. И чтобы мужчина, который первая скрипка, был похож на доктора Варения Алексеевича. Ну вот, Мистеру Гослину помогают встать на подиум. И он поет Генделя «Ларго». Это из моей детской жизни самое любимое. После этого «Ларго» я больше не ходила в музыкальную школу. И в школу не ходила. И вообще не ходила.

Бесит. Опять. И тошнит.

Потом допишу.




#my_future_indefinite #mister_goslin #in_high_spirits

#в_приподнятом_настроении



Ну во-о-от… Мистер Гослин на сцене. И я такая сижу в седьмом ряду в центре. Белый воротничок. Темно-синее платье. Фу, нет, не синее… В школе все одеваются тупо в синее. Чо-то не катит совсем: телефоны меняются раз в год или в полгода. Компьютеры тоже. Лекарства новые изобретают. А форма у нас изменилась два раза в истории: из коричневой с белым стала синей с белым. Не, конечно, клетчатые юбочки там, жилеты… Но это как-то не приживается вообще. Форма синяя: пиджак, сарафан, юбка, брюки. Все синее. И кеды. Ка-пец. Я так понимаю, что кеды – это, как говорит Дима, признак личной свободы. Типа вот учителям, чиновникам, министрам – нате вам, синяя форма, а мне лично – кеды. Так пусть на концерте Мистера Гослина у меня лучше будет вишневое платье с белым воротником, который подарила miss Pauline. Это такой крутой воротник, который на коклюшках кружевницы плели. И коклюшки в их руках как птички: клю-клю-клю-клю. Воротник цвета топленого молока. И чтобы Полина сидела рядом. И Агния. И Кузя с Димой. И Лали с братьями и дедушкой. Ай, пусть все приходят с Лали: и братья, и родители, и дедушки, и прадедушка, и новая прадедушкина ворчливая жена-молодушка… И чтобы Тони Матоски тоже сидел с нами в седьмом ряду и держал Полину за руку. Вот я об этом мечтаю. Вижу нашего Мистера Гослина на сцене – и вот тогда я безмятежно плачу. Не задыхаюсь, ничего. Просто думаю, вижу и плачу. И слезы стекают мне в уши, потому что, когда я про это думаю, я лежу на спине, смотрю в белый потолок, чтобы не отвлекаться на окно или на складки одежек на стуле.

А вот еще я плачу, когда, например, много взрослых занятых людей спасают утенка из канализационного люка. И вытаскивают его после многочасовых попыток. Наверное, надо объяснить себе самой, почему я не плачу, когда спасают ребенка из-под завалов или взрослого. Ну, наверное, потому, что это долг человечества, закрепленный со всех сторон законами, которые нельзя нарушать. Нельзя не попытаться спасти человека. Запрещено. Кроме того, это считается грехом – не подать руку ближнему. А если спасают утенка, изначально придуманного жизнью, чтобы он все-таки вырос и только потом его сожрали, вот это вызывает во мне, в моей душе офигенное невероятное тепло, благодарность и любовь к людям и к жизни.

И еще – единство чувств. Не знаю, это правильно так говорить или нет. Вот концерт – опять концерт, да, но пока без участия известного сопрано Мистера Гослина – концерт большого голландского симфонического оркестра. Люди сидят восторженные, нарядные, почти такие же нарядные, как я на концерте Мистера Гослина, и вдруг в зрительный зал из всех дверей входят волынщики в высоких шапках и барабанщики в каких-то замысловатых беретах, идут важно, ритмично, играют марш, чтобы им удобно было шагать. Все в клетчатых килтах. Коленки мелькают в складках, голые, мосластые, беззащитные. Красиво как! И лица у всех ужасно детские, взволнованные. А потом звучит «Amazing Grace». То есть «Великая благодать». Полина говорит, что правильно переводить «Божья благодать». Ну правда Божья благодать, правда: люди в зале плачут, потому что невозможно не плакать – чувства эти, которые в душу не помещаются, такие хорошие чувства, многим незнакомые, они выливаются слезами. И эти волынщики с барабанщиками, которые идут, идут, идут, это ж сколько в мире прекрасных музыкантов, и величественная музыка, и еще та долговязая, тощая, страшненькая, как я, девочка-барабанщица в шапке наперекосяк, налезшей на ухо, девочка, которая замешкалась в проходе и чуть не упала, но чья-то рука в белой перчатке – хоп! – подхватила ее и поставила на место! И девочка-копия-я давай опять колошматить по барабану и шикарно крутить в руках палки с мягкими бомбошками на концах – бум-бум – оп, перекрутила – бум-бум! Та-дам, та-рам! Ну как не плакать, как же не плакать, что такое, оказывается, вообще существует в этом несправедливом мире, где умирают девочки с тоненькими пальчиками и убивают таких классных, ни в чем не виноватых пациков на востоке страны! Где у честных людей нечестные наглые люди, обойдя закон, отнимают жилье! Как может такое существовать в одном мире: «Божья благодать» и такой адский сволочизм и несправедливость? Я потом лежу и еще долго плачу в одиночестве. Чтобы уши были мокрые и чтобы наконец перестать ненавидеть некоторых людей.

При всех я не плачу. Чтобы Дима не расстраивался. Он почему-то расстраивается больше всех, если я вдруг шмыгаю носом. Бежит на улицу курить. Курит и смотрит куда-то в конец нашего квартала, где нет ничего, кроме моей маленькой черной яблони с замерзшими яблоками на ветках. Курит, курит… А курить – вредно.





* * *


#thinking_about_doctor_nathan

#думая_о_докторе_натане



Ах да… Я нашла этот концерт в интернете, посмотрела выход всех волынщиков, барабанщиков и тыщу раз посмотрела на девочку-меня, чтобы понять, кто! кто это не дал ей упасть, протянув руку. Совершенно непонятно. Вот она спотыкается и сейчас упадет. Откуда-то из ниоткуда высовывается рука в белой перчатке и крепко – стой! – придерживает девочку за локоть. А потом исчезает обратно в темноту. Чья рука? Кто это был? Что ли, Бог? Или какой-нибудь ангел, небесный доктор Натан?



#shopping #the_last_of_the_mohicans

#lali’s_family #back_pack

#покупки #последний_из_могикан

#семья_лали #рюкзак



Полина говорит, что я мечтательница и что это очень хорошо. Хорошо или не очень, зато дешево. Это совершенно ничего не стоит, зато ты в своих мечтах можешь побывать в любом из миров, которые видел когда-то Даниил Андреев, книгу которого я все-таки одолела. Верней, прочла. И буду читать еще и еще, чтобы понять. Ну или просто мечтать о длинных волосах, о джинсах там или кедах… Новые модные джинсы называются «бойфренд». Типа ты встала, надела джинсы своего бойфренда, широкие на тебя, болтаются так мило, и пошла себе по делам.

Я иногда слышу, как Кузя и Дима в своей комнате решают, как и на что распределить зарплату. Деньги, которые получаю я, как инвалид, надеюсь, временно (еще не хватало быть иждивенцем), они откладывают на что-то туманное, со мной связанное. А Димину зарплату они делят на статьи: коммуналка, оплата долга, еда, в чулок Агнешке, Лизке и Мистеру Гослину на книги, одежки и еще одна фантастическая статья, как говорит Полина, в духе нашей семейки, – статья «на светлое будущее». И так грустно и смешно, когда вдруг на что-то не хватает денег и Кузенька уверенно говорит, мол, ничего-ничего, возьмем из светлого будущего. И Кузя с Димой вытаскивают деньги из светлого будущего, Агнешка – из чулка, и решают проблему.

Вчера Кузя получила какие-то гонорары за «стыдные тексты». Она подрабатывает фрилансером в женских журналах и пишет под псевдонимом, потому что ей неловко: она пишет очень популярные сейчас тексты для домохозяек, как соблазнить мужчину или какими духами пользоваться в какое время года… (На полях: Кузя о духах! У нее вообще никаких духов нет и давно нет.) А она ведь была известным редактором до всего, что случилось.

Так вот, Кузя получила большой гонорар, сразу за год. И они выделили мне сумму денег. Агния, наша капитанша и пиратка, объявила, что пора снаряжать корабль, чтобы достойно отправить меня в школу. И что со мной поедет Полина. В молл. Ий-э-эх! Такая подозрительная парочка плешивых, стриженных под ежик подружек-хипстерш пойдет выбирать униформу и всякие тряпочки в школу. А эти продавцы типа (сейчас они называются консультанты, сказала Полина): а вам для кого? И так на нас будут смотреть как на сумасшедших. Меня прямо затошнило, как я это представила. Но Лали милая, милая Лали вызвалась ехать с нами. Ох, каким табором мы выбрались в молл. Во-первых, мы с Полиной в Диминой машине. Я в маске. Уже смешно. В другой, шикарной машине ехала Лали и ее мама Лилит, ей тоже очень хотелось присмотреть себе что-нибудь к весне. Тетя Лилит очень красивая, у нее густые волосы до плеч, и, хоть она одевается в черное, всегда подбирает себе что-то, чтобы искрилось, блестело и сияло. Она еще раньше сказала: «Говори мне: калбатони Лилит». А я все время путалась в этом слове «батони, калбатони». И она махнула рукой и велела называть ее просто Лилит. Лилит ужасная хохотушка, и мы с ней любим сплетничать про всякое. Она вкусно готовит, и мне все это уже разрешено есть. За рулем еще ехал папа Лали, дядя Левон. Чтобы, как у них принято, присмотреть за своими девочками, заодно и за нами с Полиной. Это был ужас, когда мы такой колоритной компанией ввалились в магазин. И меня сразу потеряли.

В этом нет моей вины вообще. Я впервые за сто лет попала в такой гигантский сияющий аквариум. И мне показалось, что кто-то меня зовет. Я пошла туда, откуда был звук, прошла пару шагов и завернула за угол. В тупике у стены с какой-то яркой рекламой на чем-то низком сидел абсолютно невероятный мальчик с дредами и суровым неподвижным профилем индейца, последнего из могикан. Он тонкими, просто нереальными, как щупальцы, пальцами притрагивался к большому округлому диску, похожему на маленькую летающую тарелку. Я примерзла к полу и стояла, стояла и внимала, как мальчик выбивал своими щупальцами: Ли-и-и-и-иза… Ли-и-и-иза… Ли-ли-ли-лиз-з-зка, Лизо-зо-зо-зонька, Лиза, Лиза…

Там меня и нашел наш табор, впереди мчалась вспотевшая от страха Полина с шалыми глазами, за ней Лали с родителями. Дима, оказывается, пробрался в радиоузел молла и оттуда читал воззвание ко всем людям планеты, что если кто увидит высокую худую девочку с очень, очень короткой стрижкой и, вероятней всего, в медицинской маске на лице, чтобы сообщили по такому-то номеру. Думаю, это был личный номер Генерального Секретаря ООН или Интерпола.

Лали сказала, что я, оказывается, находилась под гипнозом последнего из могикан больше часа. И когда они меня нашли, мальчик играл на своей, как сказала Лали, ржавой сковородке для мчади, которая называется по-грузински «кеци», а я топталась перед ним и под бренчанье этой кеци качалась, как береза на ветру, закинув голову и прикрыв глаза.

Потом мы нашли в интернете, что этот инструмент называется ханг. А как называется мальчик, я, к сожалению, не узнала. Поскольку все искали меня, а я полтора часа отплясывала старинные танцы вымерших народов нашей планеты, никто никаких покупок не сделал. Поэтому мы побрели мерить и покупать. Это было ужасно. Просто ужасно. Я много чего не могла понять в этом нашем «ивенте», как говорят сейчас молодые люди в телевизоре. (Ивент – типа событие, дело, проект.) Но самое странное, что я должна была надевать прикид в примерочной, потом выходить, стоять, и все – и Дима, и Полина, и Лали, и тетя Лилит, и дядя Левон – все должны были придирчиво меня осматривать, одобрительно кивать или кривить губы и качать головой: «не-не-не», снимай. И на очередной «не-не-не» я взяла в примерочную очередные штаны и просто села там на пол, мечтая исчезнуть или как-то перенестись куда-нибудь, а лучше всего – в тот угол, где играет последний из могикан на грузинской сковородке. К моей удаче, дядя Левон и Лилит стали спорить между собой, что коротко, а что нет, в чем мне и Лали будет холодно в нашем климате, что прилично носить сегодня девушке и что это за рваные штаны за такую цену, кто такое придумал, давай я порву все штаны в доме. Бери, Лали, носи хоть каждый день, но ты мне больше не дочь, а ты не мать дочери моей и не защищай ее!

Не совсем помню, как я вырвалась из этого мира тряпок одного цвета, переходящего в другой. У меня вдруг поплыла голова, и, чтобы никого не пугать, я тихонько вышла. Возле входа, чтобы никто меня не искал – а вот она я, готовенькая, – улеглась на пластиковую лавочку. Там у каждого магазина такие места отдыха – квадратом поставленные цветные лавочки, а посередке какой-нибудь горшок с фикусом или еще с чем-то там зеленым. Очень я уважаю, когда цветное все. Белое бесит. Белые стены. Белые палаты. Белая тишина. Боксы. Доктор Натан носит цветную форму нарочно. Его тоже бесит белое. Он носит зеленую униформу, цветную шапочку и носки разного цвета. Всегда. Специально. Это его личный протест против белой тишины. Он вообще такой клевый, что надо ему написать письмо про все тут у нас. И про мальчика и ханг.

Так вот. Вероятно, эти лавочки были поставлены специально для мужей с лицами растерянными и скучными, как у собак, привязанных у входа в магазин, чтобы они там сидели, стерегли пакеты с уже купленным. Вот смешно смотреть, как они печальные взгляды свои не отводят от входа и тянут шеи, не моя ли идет (такая картинка, вечером перескажу на уроке по-английски). Но! Какой-то изобретальный и предприимчивый поставил неподалеку от таких лавок маленькие кофейни с большими плазменными телевизорами, где работают спортивные каналы. И там сейчас кипит жизнь. Главное, что пакеты можно закрыть в прозрачные камеры хранения, не отходя от стойки с кофе, и заняться настоящими мужскими делами: пить кофе и разговаривать о высоком. О спорте. Например. Или о себе.

Потом мы ходили еще куда-то, смотрели еще что-то. Из магазина в магазин, рассматривали одежду, примеряли, читали ценники, искали бирки, интересовались составом ткани, мяли, тянули, расспрашивали консультантов, меняли в примерочной размеры. Как только мои дамы входили в магазин, я с готовностью радостно плюхалась на лавку. Я не устала физически. Просто рябило в глазах от этих странных людей, которые носились азартно с бумажными и пластиковыми пакетами с названиями фирм, брендов… У какого-то очень дорогого бутика дядя Левон сказал с уважением: «Здесь люди на деньгах». А где-то над теми, кто на деньгах, кто рядом с деньгами, кто без денег, над всеми ними, живыми, над каждым, шуршал песок в песочных часах, сползал, сползал вниз. Завал!

Я лежала, а Лали как ангел парила надо мной, а потом присаживалась рядом, на краешек лавки, аристократично, ровненько держала спину, и мы разговаривали про Цветаеву и про то, что гений и злодейство – вещи совместные. Лали уже помогла купить мне синее барахло в школу: пиджак, юбку, блузку, брюки. Дима купил мне джинсы-бойфренды и свитшот GAP. Всё, из-за этого мы опять вылезли из бюджета и опять разорились. И я опять чувствую себя виноватой. А Дима успокаивал и пообещал, что купит позже и тот рюкзак, который мы смотрели с Лали, и чудные тетради с Британией для школы, и все, что я захочу, потому что нет такого, чего бы он ни сделал для того, чтобы моя зеленоватая от усталости, унылая рожа сияла радостно, как сегодня.

Я оставила Лали дежурить у магазина, где Лилит и Полина рассматривали блестящее, искрящееся, сияющее для «женщин без возраста», дядя Левон с Димой неподалеку пили кофе и спорили про спорт. Дядя Левон ведь не только хлебопек (baker), он еще тренер по дзюдо. Все его три сына – дзюдоисты. А Лали – изменщица. Она – каратистка. У нее уже коричневый пояс. Но по ее внешнему виду не скажешь. Тоненькая, маленькая, длинная густая черная коса. Красавица. А может подпрыгнуть и так вставить с ноги, что мало не покажется. И это ее, такую отважную каратистку, на тренировку провожают, с тренировок встречают, на прогулках сопровождают братья-дзюдоисты. Тоже та еще семейка. Нет. Слишком уничижительное слово – семейка. Настоящая хорошая благородная семья. Будь я талантливой, я бы написала о них большую повесть, продала бы ее и отдала бы Диме деньги за новые бойфренды и свитшот. (На полях. Но о них надо написать обязательно. Как они спаслись и попали в этот город.)

Так о чем я… А! Вот я оставила Лали ждать всех и сидеть с прямой княжеской спиной опознавательным знаком, чтобы все собрались в одном месте, а сама поплелась пялиться на витрины. У входа в один магазин стоял такой красивый и нарядный парень, ну убиться об стену вообще, какой красавец. В лиловой шапочке, в желтой лыжной куртке. Смотрел прямо на меня и так мне приветливо рукой показывал, мол, заходи в магазин. Я даже оглянулась, меня ли он зовет. Вроде меня… Больше никого в этом проходе и не было. Я взбодрилась, заиграла глазами, дылда неказистая, думала еще здороваться с ним или так пройти, задрав нос, типа «очень надо», оказалось, это манекен в натуральную величину и натуральную красоту. А ко мне навстречу из магазина вышел какой-то дядечка пузатенький в розовом шарфе, белом стеганом лыжном жилете, нарядный, ручки как лапки сложил на груди, на меня уставился, чисто такой котик-муркотик, и давай тараторить:

– Вы кто? Вы спортсменка? Нет? А почему в маске? К нам только спортсмены в масках приходят, иностранцы. Боятся микробов. Потому что у нас тут в молле окон нет, а кондиционеры накапливают пыль, бактерии. Ну вы знаете, да? Так вы спортсменка? Ноги длинные. Глаза хорошие… шея тонкая… Сухая девочка какая, прелесть же! А ну маску сними, а ну сними… Не капризничай! Тэк! Завтра приходи в десять утра, будем тебя снимать в новой коллекции… Для купальников ты суховата, а для лыжного снаряжения в самый раз. В самый раз! – разглядывал меня розовый дяденька.

– Весна же, – трещал он и не давал вставить ни слова. – А лыжные трассы работают. И снаряжения полно. Надо продавать. Вот тут твое фото повесим (а там – фотографии на всю витрину!). И билборд поменяем на улице Садовой и у «Квик-маркета». Завтра в десять утра на мейк-ап. Поняла? Стрижка отличная. Пять долларов в час. Поработаешь смену, получишь сорок долларов.

И мальчику какому-то с бровками такими, подрисованными чуть ли не на лбу: