Убийство Командора. Книга 1. Возникновение замысла

После полудня позвонил Мэнсики.

– Господин Амада дал свое согласие?

Я сказал, что позвонил ему и примерно обо всем рассказал. И что он разрешил мне поступать, как мне заблагорассудится.

– Это хорошо, – ответил Мэнсики. – А я договорился с дизайнером. Правда, не стал рассказывать ему про загадочный звук. Просто дал указание сдвинуть старые камни посреди зарослей, а затем вырыть яму. Простите, что я с места в карьер, но дизайнер как раз сегодня свободен, и если вы не против, он мог бы после полудня оценить фронт работ, а завтра с утра приняться за дело. Ничего, если работник без спросу зайдет на участок и осмотрится там?

Я ответил, что пусть не стесняется.

– После того, как увидит участок своими глазами, подготовит необходимое оборудование. Сама работа займет всего несколько часов. Я буду присматривать сам, – сказал Мэнсики.

– Я тоже хотел бы присутствовать. Сообщите, пожалуйста, когда узнаете, в котором часу начнутся работы, – попросил я. Затем, вспомнив, прибавил: – Кстати, о нашем вчерашнем разговоре… До того, как раздался звон…

Мэнсики, похоже, не понял, о чем я:

– О нашем разговоре? То есть…

– О тринадцатилетней девочке Мариэ. Вы еще сказали, что, возможно, она ваша дочь. Как раз тогда раздался звон, и разговор оборвался.

– А-а, вы об этом? – сказал Мэнсики. – Да, помню, было дело. Совсем вылетело из головы. К нему нам придется рано или поздно вернуться. Хотя это совсем не к спеху. Разрешится нынешнее дело благополучно – тогда и поговорим.



После этого, чем бы я ни занимался – еще долго не мог ни на чем сосредоточиться. Читал ли я книгу, слушал ли музыку, готовил ли еду – все это время мысли мои были заняты одним вопросом: что же находится там, под курганом из старых камней? И я никак не мог прогнать из своего воображения ссохшуюся, как вяленая говядина, почерневшую мумию.





15

Это всего лишь начало




Мэнсики позвонил на ночь глядя, чтобы сообщить: работы начнутся в среду, с десяти часов утра.

В среду с утра временами моросило, но не настолько, чтобы помешать работе. Плаща и шапки или капюшона было достаточно, чтобы не раскрывать зонтик. Мэнсики был в непромокаемой шляпе оливкового цвета и выглядел в ней точно англичанин, собравшийся на утиную охоту. Почти неразличимый глазом мелкий дождь окрашивал набиравшие цвет листья деревьев в тусклые тона.

Люди приехали на гору и привезли на грузовике-платформе компактный экскаватор. Очень компактный, способный вращаться и работать даже в узких местах. Работников было четверо: водитель экскаватора, бригадир и два рабочих. На грузовике приехали рабочие и бригадир. Все они были в одинаковой форме: синих водонепроницаемых плащах и брюках, а также измазанных грязью рабочих ботинках на толстой подошве. На головах – прочные пластмассовые каски. Судя по всему, Мэнсики знал бригадира – они вдвоем о чем-то жизнерадостно болтали сбоку от кумирни. Но при видимой близости бригадир держался по отношению к Мэнсики уважительно.

Должно быть, Мэнсики хороший организатор, раз сумел собрать так быстро технику и людей. Я наблюдал за развитием событий наполовину с интересом, наполовину в замешательстве. И почти смирился с мыслью, будто все ускользает из моих рук. В детстве бывало так: играют себе малыши, и вдруг приходят дети постарше, берут игру в свои руки и оставляют младших ни с чем. Почему-то вспомнилось то детское ощущение.

Первым делом, орудуя лопатами, из подходящих камней и досок сделали ровные подмостки под экскаватор, после чего принялись сдвигать с места камни. Окружавшие курган заросли мискантуса в считаные мгновения полегли под гусеницами. Мы, стоя поодаль, наблюдали, как старые камни, один за другим, взмывают вверх, чтобы опуститься в сторонке. В действиях бригады я не заметил ничего необычного. Работа как работа – такую проделывают каждый день в разных уголках мира. Выглядело так, будто работники сносят курганы чуть ли не каждый день. Экскаваторщик временами прерывался и о чем-то громко переговаривался с бригадиром, но я не заметил, чтобы возникли какие-то сложности. Перебрасывались короткими фразами, даже не заглушая двигатель.

Однако я почему-то не мог смотреть на это спокойно. По мере того, как отступали тесаные камни, росло мое беспокойство. Казалось, будто с моих темных тайн, долго скрываемых от постороннего взгляда, мощный механизм острым ребром напористо сдирает завесу – один слой за другим. Мало того, беда была в другом: я сам не знал, что это за темные тайны. Несколько раз мне хотелось прямо-таки взять и любым способом остановить эту работу. Я был уверен, что экскаватор – не лучший выбор для решения этой задачи. Как и говорил мне по телефону Масахико, вся «невидаль» должна остаться зарытой в земле. Меня одолевало желание схватить Мэнсики за руку и крикнуть: «Давайте прекратим эту работу! Верните, пожалуйста, камни на прежнее место!»

Однако я, конечно же, поступить так не мог: решение принято, работа идет. Уже трудятся люди, заплачены немалые деньги. (Сумму я не знал, но, полагаю, Мэнсики-то она была известна.) Теперь отменять что-либо поздно. И этот рабочий процесс уже никак от меня не зависит.

Словно читая мои мысли, Мэнсики подошел ко мне как бы невзначай и слегка похлопал по плечу.

– Не переживайте! – успокоил он. – Все идет по плану и вскоре уладится.

Я молча кивнул.



До полудня переместили бо́льшую часть камней. И если накануне они громоздились как попало, напоминая обрушенный курган, то теперь их сложили поодаль аккуратно пирамидкой – но все же как-то примитивно. А сверху бесшумно и мелко моросило. Однако, даже сместив нагромождение камней, до поверхности земли еще не добрались. Под передвинутыми камнями оказались другие. Они были разложены сравнительно ровно и систематично, образуя каменный пол в форме квадрата. Примерно два на два метра.

– Что же это такое? – сказал бригадир, когда подошел к Мэнсики. – Я-то был уверен, что камни навалены только поверх земли. А это, выходит, не так. Похоже, под этим каменным полом пустое пространство. Я попробовал вставить в щель железный прут, и он ушел довольно глубоко. Хотя насколько там глубоко, пока сказать не могу.

Мы с Мэнсики хоть и с опаской, но решились ступить на новоявленный каменный пол. Его плиты были темны от влаги и местами скользки. Подогнанные одна к другой, спустя века они стерлись на ребрах, и в углах возникли щели, через которые, похоже, и пробивался по ночам звук поющей чаши. Через них же, по идее, циркулировал и воздух. Нагнувшись, я попытался заглянуть внутрь, но там было темно и ничего не видно.

– Кто знает, может, старый колодец заложили каменными плитами? Хотя для колодца уж слишком широкое отверстие, – сказал бригадир.

– Вы сможете поднять и убрать этот каменный пол? – спросил Мэнсики.

Бригадир пожал плечами.

– Не знаю. Такого никто не предвидел. Придется покопаться, но, думаю, справимся. С краном было бы лучше всего, но сюда его не подвезти. Плиты сами по себе, похоже, не тяжелые. К тому же между ними есть щели. Постараемся управиться экскаватором. Сейчас у нас перерыв. Передохнем, а заодно продумаем план и после обеда приступим к работе.


Мы с Мэнсики вернулись в дом и тоже слегка перекусили. Я сделал на кухне простые бутерброды с ветчиной, латуком и маринованными огурчиками, мы перешли на террасу, где и пообедали под шелест дождя.

– Занимаемся пустяками, а между тем портрет ваш так и не закончен, – сказал я.

Мэнсики кивнул.

– Портрет не к спеху. Сперва нужно разобраться с этим странным явлением. А затем вернемся и к портрету.

И что, он всерьез жаждет заполучить свой портрет? Я не мог не задать себе этот вопрос. Причем задумался об этом я уже не впервые: он же не давал мне покоя с самого начала. Мэнсики действительно хочет, чтобы я написал его портрет? Может, ему нужно подступиться ко мне ради какой-то иной цели, потому он и сделал заказ?

Однако в чем может заключаться эта иная цель? Сколько бы я ни думал, подходящая версия в голову не приходила. Или ему требовалось подобраться к тем камням? Не может такого быть… Он же не мог ничего предвидеть с самого начала. Ведь курган обнаружился после того, как я принялся за портрет. Тем не менее, он взялся за это слишком рьяно и уже потратил немалые деньги. Хотя, казалось бы, какое ему дело…

Пока я терзал себя этими мыслями, Мэнсики поинтересовался у меня:

– Вы прочли «Связь поколений»?

– Прочел, – ответил я.

– Ну и как? Странная история, не так ли?

– Очень странная и впрямь, – сказал я.

Мэнсики посмотрел на меня, а затем произнес:

– По правде говоря, меня эта история увлекает издавна. Может, поэтому я так проникся к нынешнему случаю.

Я сделал глоток кофе и промокнул уголки губ бумажной салфеткой. Через лощину, перекликаясь, летели два крупных ворона. Они дождя не замечали. Что им дождь? Ну, сделает их намокшие перья еще темнее – и только.

Я спросил у Мэнсики:

– Я плохо разбираюсь в буддизме и не понимаю тонкости. Когда монах погружается в медитацию, это же не значит, что он по своему желанию укладывается в гроб и там умирает?

– Именно так. Погружаться в медитацию – это изначально «открывать путь к просветлению». Чтобы различать, используют термин ики-нюдзё – «добровольное захоронение». В земле оборудуют каменный грот, выводят для вентиляции на землю бамбуковые трубки. Монах перед такой медитацией какое-то время питается плодами деревьев и ростками, подготавливая тем самым тело, чтобы после смерти оно не разлагалось, правильно мумифицируясь.

– Ростками и плодами?

– Да, желудями, лесными орехами, молодыми побегами растений. Нисколько не едят ни злаки, ни какую другую приготовленную пищу. Ну, то есть еще при жизни предельно очищают организм от жиров и влаги. Иными словами, меняют химический состав организма, чтобы мумия получилась удачно. И, хорошенько очистив тело, уходят под землю. Больше монахи ничего не едят и только читают во мраке сутры под ритмичные удары в маленький гонг. Или заменяют гонг поющей чашей. Через воздуховоды из бамбуковых трубок до людей доносятся звуки. Однако в какой-то миг и они пропадают. Верный знак того, что монах испустил дух. Затем долгое время его тело постепенно превращается в мумию. Как правило, откапывают через три года и три месяца.

– Ради чего они так поступают?

– Чтобы превратиться в добровольную мумию. За пределами жизни и смерти им открывается сатори. А это связано со спасением благости саттвы. Так называемой нирваной. Откопанную добровольную мумию хранят в буддистском храме, люди поклоняются ей, тем самым спасая свои души.

– Но на самом деле напоминает один из вариантов самоубийства.

Мэнсики кивнул.

– Поэтому с наступлением эпохи Мэйдзи самомумификацию запретили законом. А помощников обвиняли в пособничестве к самоубийству. Однако в наши дни обряд не прекратился, и монахи тайно продолжают хоронить себя заживо. Нередко бывает так, что их никто не откапывает, и они так и остаются в земле.

– То есть вы полагаете, тот каменный курган – место тайной самомумификации?

Мэнсики покачал головой.

– Нет, этого мы не поймем, пока не расчистим все камни. Но вероятность есть. Бамбуковую трубку не нашли, но при такой конструкции сквозь щели проникает воздух, и все прекрасно слышно.

– И под камнями кто-то все еще живой, и по ночам продолжает звонить в гонг или колокольчик?

Мэнсики опять покачал головой.

– И впрямь – даже в голове не укладывается.

– Достижение нирваны – это, выходит, не то же самое, что просто взять и умереть?

– Нет, не то же самое. Сам я плохо разбираюсь в догматах буддизма, но насколько я понимаю, нирвана – она за пределами жизни и смерти, поэтому просто считайте, что души переносятся за эти пределы, пусть плоть уже мертва. И тело в этом мире – не более, чем временное прибежище.

– Если монах самомумификацией благополучно достигает нирваны, он также может вернуться в прежнюю плоть?

Мэнсики, ничего не ответив, только посмотрел мне в глаза, затем откусил бутерброд с ветчиной и запил его кофе.

– Вы это о чем?

– Еще дней пять назад этого звука вообще не было слышно. Могу сказать это с полной уверенностью. Иначе бы я сразу обратил на него внимание. Такой звук, даже самый тихий, пропустить мимо ушей невозможно. И он впервые послышался всего несколько дней назад. Иными словами, если под камнями кто-то есть, он не звонит оттуда очень долго.

Мэнсики поставил чашку на блюдце и, разглядывая ее узор, о чем-то задумался. Затем сказал.