Убийство Командора. Книга 1. Возникновение замысла

– Согласен, неординарный запрос. Хотя, я думаю, гонорар возражений у вас не вызывает.

– Я тоже думаю, что гонорар не вызывает у меня возражений, – согласился я.

– Решение за вами. Продать душу дьяволу никто не требует. Портретист вы известный. На то и упор.

– Будто какой-то мафиозный наемный убийца на покое, – заметил я. – Вроде как «завали напоследок еще одну цель».

– Но это не значит, что будет пролита кровь. Ну как? Возьметесь?

«Не значит, что будет пролита кровь», – мысленно повторил я. И представил себе картину «Убийство Командора».

– Какой он – этот заказчик?

– По правде говоря, я и сам не знаю.

– Ну хоть мужчина или женщина? Или вы не знаете даже это?

– Не знаю. Ни пола, ни возраста, ни имени. Ничего. Пока что это просто безликий заказчик. Позвонил адвокат, назвался его представителем, и разговор шел только с ним.

– А это вообще законно?

– Да, ничего подозрительного. Из приличной адвокатской конторы. Сказал: как только договоримся, сразу сделает предоплату.

Я вздохнул, не выпуская трубку из руки.

– Внезапное предложение, поэтому ответить сразу я никак не могу. Мне нужно время подумать.

– Хорошо. Думайте, сколько потребуется. Там так и сказали: спешить им тоже некуда.

Я попрощался и положил трубку. И, не придумав чем заняться, пошел в мастерскую, зажег свет и, усевшись на пол, стал бесцельно смотреть на картину «Убийство Командора». Немного погодя я проголодался, сходил за тарелкой с крекерами «Риц» и кетчупом и вернулся. Я ел крекеры, макая их в кетчуп, и снова смотрел на картину. Конечно, это совсем не полезно. К тому же очень невкусно. Но вкусно это или нет, тогда для меня было не важно. Утолить голод хоть немного – и то хорошо.

Картина и в целом, и своими деталями прямо-таки завладела моим сердцем. Можно даже сказать, я был ею пленен. Потратив несколько недель, чтобы рассмотреть ее досконально, теперь я пробовал рассматривать ее подробно, вблизи, вдаваясь в детали. Особенно мой интерес привлекало выражение лиц пяти персонажей. Я сделал эскизы карандашом, детально зарисовав лица каждого: и Командора, и Дона Жуана, и Донны Анны, и Лепорелло, и даже Длинноголового. Так читатели аккуратно выписывают понравившиеся фразы из книги.

Тогда я впервые попробовал сам набросать эскизы персонажей картины нихонга, и нужно признаться, с первых пробных штрихов понял, что это намного сложнее, чем я себе представлял. В нихонга главное – линии, и техникой исполнения этот стиль тяготеет ближе к плоскости, чем к объему. Реальности здесь предпочитается символизм. Картины, выполненные в таком ключе, перевести, так сказать, на язык европейского стиля живописи невозможно в принципе. Однако после многих проб и ошибок я научился справляться с этой задачей. Хоть от меня и не требовалось переделывать картину на свой лад, но без собственного толкования изображения, его перевода не обойтись, а для этого нужно понимать замысел, скрытый в оригинале. Иными словами, мне (в той или иной степени) нужно постичь точку зрения художника по имени Томохико Амада, его человеческую сущность. Образно говоря, примерить его обувь на свою ногу.

За работой я в какой-то миг подумал: «А что, если тряхнуть стариной и попробовать написать портрет? Замысел-то неплох». Все равно моя неначатая картина никуда не денется, и я пока даже не могу понять, что мне следует и что я хочу на ней рисовать? А взяться за портрет – пусть даже эта работа мне не по нраву – полезно, чтобы не терять навык. Ведь если я так и не смогу ничего созидать, то вовсе разучусь рисовать. Даже портреты. Конечно, прельщала и сумма предложенного мне гонорара. Ведь даже при самых скромных запросах, на доход от работы преподавателем изокружка не проживешь. Я долго путешествовал, купил подержанный универсал, запасы хоть понемногу, но неумолимо истощаются. И поступление солидной суммы, разумеется, было бы очень кстати.

Я позвонил агенту и сказал, что готов взять работу, но только – в этот раз. Он, конечно же, обрадовался.

– Вот только если рисовать клиента вживую, придется ездить к нему на дом? – заметил я.

– Не беспокойтесь. Он сказал, что сам будет приезжать к вам домой в Одавару.

– Так и сказал? В Одавару?

– Именно.

– Он знает, где я живу?

– У него дом поблизости. И он знает, что вы живете в доме Томохико Амады.

Я на мгновенье лишился дара речи. Затем сказал:

– Странно. О том, что я живу здесь, почти никому не известно. Тем более про дом Томохико Амады.

– Я тоже, разумеется, не знал, – сказал агент.

– Тогда откуда знает он?

– Мне это неизвестно. Однако стоит поискать в интернете, и можно узнать все что угодно. Для тех, кто в этом разбирается, частных тайн почти не существует. Таков уж современный мир.

– То, что он живет поблизости, – банальная случайность? Или причина, почему он выбрал меня?

– Этого я не знаю. Попробуйте спросить у него сами при встрече.

Я сказал, что так и сделаю.

– Когда сможете взяться за работу?

– Когда угодно.

– Тогда я передам это заказчику. Что делать дальше, сообщу отдельно, – сказал агент.


Положив трубку, я лег в шезлонг и задумался над стечением обстоятельств. И чем дольше думал, тем больше возникало вопросов. Прежде всего мне было неприятно, что заказчик знает, где я живу. Такое чувство, будто за мной беспрестанно следят, ведут наблюдение за каждым моим движением. И все же кто он таков и откуда, чтобы заинтересоваться таким человеком, как я? И для чего? Такое впечатление, что в этой истории все как-то слишком складно. О моих портретах действительно хорошо отзывались, да и сам я был за них спокоен, пусть это всего лишь обычный портрет. С какой стороны ни посмотри, назвать его «произведением искусства» язык не повернется. И я – никому не известный художник. Допустим, заказчик увидел несколько моих работ, и они ему понравились (хотя мне не хотелось принимать эту историю за чистую монету), неужели они стоят того, чтобы щедро раскошелиться на такую сумму?

«А может, он муж той женщины, моей любовницы?» – невзначай проскользнула и такая мысль. Определенных оснований нет, но чем больше я об этом думал, тем меньше такая возможность казалась мне маловероятной. Что еще может прийти в голову, если какой-то сосед инкогнито проявляет ко мне личный интерес? Однако зачем ее мужу платить баснословные деньги за собственный портрет только ради того, чтобы нанять художника – партнера его неверной жены? Какая-то бессмыслица. Конечно, если он не эксцентричный чудак.

Что ж, ладно, после всех сомнений подумал я. Посмотрим, что из этого выйдет. Если тот человек что-то задумал, проверю его замыслы на себе. Это куда разумнее, чем безвылазно сидеть в доме на горе. К тому же я сгорал от любопытства: что он за человек – тот, с кем мне предстоит в дальнейшем соприкасаться? Что ему нужно от меня за такой высокий гонорар? Мне захотелось убедиться, что именно?

После этого решения мне стало спокойнее на душе. В ту ночь я смог впервые за долгое время сразу же крепко уснуть, ни о чем при этом не думая. Казалось, я слышал, как посреди ночи шуршит филин. Хотя, возможно, то были обрывки из сна.





7

Хорошо это или плохо, но такое имя легко запомнить




Токийский агент позвонил еще несколько раз, прежде чем мы условились о встрече с таинственным клиентом (чье имя мне так и не сообщили) во вторник на следующей неделе, во второй половине дня. При этом клиент согласился на мое обычное требование: в первый день – только знакомство и беседа примерно на час, а уж потом мы приступим к работе над самим портретом.

Нечего и говорить, для такой работы важно умение верно подмечать особенности лица человека. Но этого мало, иначе произведение рискует превратиться в обычную карикатуру. Чтобы портрет получился выразительным, художник должен понимать, что лежит в основе изображаемого лица. А это в каком-то смысле напоминает чтение по ладони: в лице – главное не то, что дается нам от рождения, а то, что со временем накладывает на него отпечаток. Ведь двух одинаковых лиц не бывает.

Во вторник с утра я навел порядок в доме, нарвал на клумбе цветов и поставил их в вазу, перенес «Убийство Командора» из мастерской в гостевую спальню и прикрыл той коричневой бумагой васи, в какую картина была обернута с самого начала. Нельзя, чтобы она попала на глаза посторонним.

В пять минут второго округу всколыхнул тяжелый низкий рокот мотора, будто из глубины пещеры донесся рык удовольствия гигантского зверя. Наверняка двигатель с большим объемом. Поднявшись по крутому склону, машина остановилась на площадке перед входом в дом. Затем мотор смолк, и над лощиной вновь воцарилась полная тишина. Оказалось, машина – серебристый «ягуар», купе-спорт. Кстати, проглянувший сквозь облака солнечный свет ослепительно отразился в отполированном длинном крыле. Я не особо разбираюсь в машинах, поэтому точно сказать не могу, но предположил, что это новейшая модель и на спидометре сдвинулись с места лишь четыре первые цифры. Наверняка стоит она столько, что мне хватило бы на двадцать моих «королл»-универсалов и еще бы осталось. Хотя удивляться тут нечему: этот человек готов заплатить уйму денег за свой портрет. Я б не удивился, если б он прибыл сюда на огромной яхте.

Из машины вышел хорошо одетый мужчина средних лет. В темно-зеленых солнцезащитных очках, в белоснежной (не просто белой, а белоснежной) сорочке из хлопка и твиловых брюках цвета хаки. На ногах – кремовые парусиновые туфли. Ростом чуть выше метра семидесяти. На лице – хороший и ровный загар. От него веяло свежестью и чистотой. Но главное, что привлекло в нем мое внимание, – его волосы. Слегка волнистая обильная шевелюра вся, до последнего волоска, была белой. Не пепельного цвета и не цвета кунжута с солью, а чисто-белая, как нетронутый слой снежной целины.

Я наблюдал сквозь щель между занавесками, как он вышел из машины, захлопнул дверцу (издавшую приятный звук, присущий дорогим машинам), не нажимая на кнопку электронного замка опустил ключ в карман брюк и направился к крыльцу дома. Очень красивой походкой: спина прямая, мышцы так и перекатывались при каждом шаге. Наверняка регулярно занимается спортом, весьма серьезно притом. Я отошел от окна, сел на стул в гостиной и подождал, когда зазвонит дверной звонок. Вот он раздался, и я неспешно добрел до прихожей и открыл дверь.

Стоило мне ее отворить, мужчина снял очки, спрятал их в нагрудный карман сорочки и, не говоря ни слова, протянул мне руку. Я тоже почти машинально протянул руку. Мужчина ее пожал – крепко, как это часто делают американцы. По моим ощущениям – излишне сильно, хотя не сказать, что больно.

– Я – Мэнсики. Мое почтение! – отчетливо представился мужчина – таким тоном лектор обращается с приветствием к аудитории, проверяя микрофон.

– Взаимно, – ответил я. – Мэнсики-сан?

– «Мэн» – как первый в слове «магазин беспошлинной торговли», «сики» – «цвет» в слове оттенок.

– Мэнсики-сан, – попробовал я выстроить в голове эти иероглифы. Весьма странное сочетание.

– «Избавиться от цвета», – сказал мужчина. – Редкое, да? Помимо нашей семьи почти нигде не встречается.

– Но запомнить несложно.

– Верно: хорошо это или плохо, но такое имя легко запомнить, – сказал мужчина и слегка улыбнулся. От щек до подбородка у него проступала щетина. Хотя это вряд ли щетина, скорее – легкая небритость, специально оставленные несколько миллиметров. В отличие от волос, борода была наполовину черной. Мне показалось странным, почему совершенно белой стала только шевелюра.

– Пожалуйста, проходите, – предложил я.

Мужчина по имени Мэнсики слегка поклонился, разулся и вошел в дом. Вел он себя безупречно, и все же я чувствовал легкое напряжение. Он – точно крупный кот, которого привезли на новое место: каждое отдельное движение осторожно и мягко, а глазами быстро скользит то туда, то сюда.

– Похоже, здесь удобно, – сказал он, усевшись на диван. – Очень тихо и спокойно.

– Что тихо – это да. Только за покупками ездить неудобно.

– Однако для работы вроде вашей – наверняка то, что нужно?

Я сел на стул напротив него.

– Слышал, вы тоже живете где-то поблизости?

– Да, верно. Если пешком, то небыстро. Но если по прямой – весьма близко.

– Если по прямой? – повторил я слова собеседника. Эта фраза отчего-то прозвучала загадочно. – Если по прямой, то насколько именно близко?

– Настолько, что видно, если помахать рукой.

– Хотите сказать, что отсюда виден ваш дом?

– Да, так и есть.

Пока я колебался, размышляя, что нужно сказать, заговорил сам Мэнсики:

– Хотите увидеть?