Убийство Командора. Книга 2. Ускользающая метафора

Мариэ молча кивнула. Мне и впрямь не хотелось проделывать это в одиночку. Помимо реальной помощи с упаковкой мне требовался очевидец и свидетель – кто-то неболтливый, с кем я бы мог поделиться тайной.

Я принес из кухни шпагат и резак. И мы вместе с Мариэ хорошенько упаковали «Убийство Командора» – осторожно обернули в прежнюю коричневую бумагу васи, обвязали шпагатом, сверху покрыли белой тканью и поверх опять перетянули шпагатом. Крепко-накрепко, чтобы такую упаковку не удалось вскрыть запросто. На «Мужчине с белым “субару форестером”» краска еще не высохла, поэтому мы ограничились простой упаковкой. Затем с картинами в руках мы зашли в стенной шкаф гостевой комнаты. Я встал на стремянку, отворил люк в потолке (он все-таки весьма напоминал мне ту квадратную крышку, которую приподнимал Длинноголовый) и забрался на чердак. Воздух там оказался прохладным, но то была скорее приятная прохлада. Мариэ снизу подала мне картины, я их принял. Сначала полотно Томохико Амады, затем свое. И приставил их к стене одну рядом с другой.

И вдруг заметил, что на чердаке я не один. Там ощущалось еще чье-то присутствие. У меня невольно перехватило дыхание – здесь кто-то есть!.. Но кем-то оказался филин – пожалуй, тот же самый, кого я видел, поднявшись сюда в первый раз. Ночная птица сидела на той же балке и так же тихонько отдыхала, особо не обращая внимания на то, что я к ней подкрался. Так у нас с ним было и в прошлый раз.

– Слушай, поднимайся сюда, – позвал я сверху Мариэ. – Покажу тебе одну классную штуку. Только не шуми и поднимайся тихо.

Она, не скрывая интереса, поднялась по стремянке и через люк начала выбираться на чердак. На полу здесь лежал тонкий слой пыли, и я подтянул Мариэ руками наверх, чтобы она не испачкала свою новую шерстяную юбку. Но девочку, похоже, это нисколько не беспокоило. Я сел и показал на балку, где спал филин. Мариэ, встав рядом со мной на колени, зачарованно смотрела на птицу. Та была очень красива и походила на кошку с отросшими крыльями.

– Этот филин давно здесь прижился, – тихо сказал я девочке. – На ночь улетает в лес за добычей, а утром возвращается. Так и живет. Вон там у него вход.

Я показал на вентиляционный лючок с дырявой сеткой. Мариэ кивнула. Ее мелкое тихое дыхание коснулось моего уха.

Мы продолжали молча смотреть на филина, а тот спокойно и скромно сидел себе, не обращая на нас ни малейшего внимания. У нас с ним сложилось негласное понимание того, что мы вместе делим этот кров. Один из нас активен ночью, другой – днем, и потому царство сознания у нас тоже поделено поровну.

Мариэ взяла меня за руку своей маленькой ладошкой, а голову опустила мне на плечо. Я мягко пожал ей руку. Примерно так же мы подолгу сиживали с моей сестрой Коми. Мы были дружными братом и сестрой, всегда умели чувствовать настроение друг дружки. Пока смерть не разлучила нас.

Было заметно, как Мариэ расслабляется: постепенно спадало напряжение, сковывавшее ее тело. Я гладил ее по голове, лежавшей у меня на плече. Волосы у нее прямые и мягкие. Прикоснувшись к щеке девочки, я ощутил на ней влагу – горячие слезы, будто кровь, бьющая из сердца. Я, не шевелясь, некоторое время сидел, обняв ее. Ей нужно поплакать. Но получалось это у нее неумело – вероятно, так было всегда. И мы с филином, ничего не говоря, сторожили Мариэ, пока она плакала.

Через вентиляционное отверстие с рваной проволокой на чердак струились косые лучи дневного солнца. Нас окружали только тишина да белая пыль. Тишина да пыль, похоже, присланные нам из далекой древности. Ветра тоже не было слышно. И филин, сидя на балке, безмолвно сохранял мудрость леса. Ее он тоже унаследовал от далекой древности.

Мариэ Акигава плакала долго – и совершенно беззвучно, только мелкая дрожь ее плеч выдавала, что она плачет. Я продолжал мягко гладить ее по волосам. Мы оба словно бы брели вспять, вверх по течению реки времени.





60

Если у человека руки будут очень длинные




– Я была в доме господина Мэнсики. Все эти четыре дня, – сказала Мариэ Акигава. Поплакав некоторое время, она смогла наконец-то говорить.

Мы с нею вернулись в мастерскую. Мариэ сидела на рабочем табурете, плотно сжав колени, не прикрытые юбкой, я стоял, прислонившись к подоконнику. Ноги у Мариэ были очень красивые – это можно было понять даже в толстых лосинах. Созреет она еще немного – и эти ноги наверняка будут манить к себе целые толпы мужчин. К тому времени, глядишь, и грудь у нее набухнет. А пока что она – лишь неуравновешенная девочка, которая оказалась в замешательстве на самом пороге жизни.

– Была в доме господина Мэнсики? – переспросил я. – Ничего не понимаю. Можешь объяснить подробнее?

– Я пошла к господину Мэнсики, считая, что должна узнать его лучше. Прежде всего мне хотелось выяснить, почему он каждый вечер пялится на мой дом в бинокль. Мне кажется, он нарочно для этого купил тот большой дом. Чтобы смотреть на наш – с той стороны. Но зачем ему это нужно, я никак не могла взять в толк, ведь это же не пустяки. Мне казалось, на то должна быть очень веская причина.

– И потому ты посетила дом господина Мэнсики?

Мариэ качнула головой.

– Не посетила. А проникла. Украдкой. А потом не смогла оттуда выбраться.

– Проникла?

– Да, будто взломщица. Хотя поступать так я совсем не собиралась.

В пятницу, когда закончились утренние занятия, она сбежала из школы через задний двор. Если ученика нет с самого утра и об этом не предупреждали, из школы сразу же звонят домой. А вот если сбежать и пропустить все уроки после обеда, никто звонить не станет. Не знаю, почему, но так у них принято. Прежде она ничего подобного себе не позволяла, поэтому надеялась, что, даже если учитель сделает ей замечание, на первый раз как-нибудь да получится выкрутиться. Она села в автобус, вышла недалеко от дома, но домой не пошла, а забралась на противоположную гору и оказалась перед особняком Мэнсики.

Проникать в имение украдкой она изначально не собиралась – такая мысль не приходила ей в голову даже мимоходом. Однако при этом просить его о встрече как полагается, позвонив в дверь, в ее планы тоже не входило. Вообще-то у нее не было никакого плана. Тот белый особняк просто ее притягивал, словно магнит железо. Однако одним взглядом на дом из-за ограды загадку Мэнсики не разгадать, это Мариэ понимала. Но при этом свое любопытство сдержать не могла, и ноги сами вели ее туда.

Чтобы добраться до особняка, ей пришлось подняться по весьма долгому склону. Оглянувшись, она увидела, как меж горами ослепительно поблескивает море. Особняк окружала высокая ограда, вход преграждали массивные ворота на электроприводе. По обеим сторонам висели камеры наружного наблюдения. На столбе Мариэ заметила наклейку охранной компании. С налету эту крепость не взять. Девочка спряталась в зарослях недалеко от ворот и некоторое время осматривалась. Однако ни в особняке, ни вокруг него не заметила никакого движения: никто не входил и не выходил, и никаких звуков из дома не доносилось.

Проведя так с полчаса, она, уже махнув рукой, собиралась восвояси, как вдруг увидела медленно взбиравшийся по склону микроавтобус. Судя по расцветке – службы доставки. Автомобиль остановился перед воротами, распахнулась дверца, и вышел молодой работник в мундире и с планшетом в руке. Он приблизился к воротам, нажал на звонок на столбе ворот и коротко переговорил с кем-то по внутренней связи. Вскоре большая деревянная створка медленно отворилась внутрь, мужчина запрыгнул в кабину и въехал на участок.

Раздумывать было некогда. Едва машина заехала, как Мариэ выскочила из зарослей и что было сил побежала – и успела проскользнуть внутрь, пока ворота закрывались. Успела едва-едва – ворота тут же захлопнулись у нее за спиной. Возможно, ее засняли видеокамеры – но если и так, то никто не прибежал и не окликнул ее. Она боялась не столько камер, сколько собак: вдруг по участку свободно ходят сторожевые псы? Но, пока бежала, об этом даже не думала, а как только оказалась внутри и ворота закрылись, с содроганием поймала себя на этой мысли. Ничего удивительного, если по такому просторному поместью свободно разгуливают доберманы или овчарки. Шутка ли попасться такой собаке в лапы. Собак она боялась, но, к счастью, в имении их не оказалось – никто не лаял даже вдали, а когда они с тетей были здесь не тайно, речи о собаках не заходило.

Она спряталась в кустах у ограды и осмотрелась. В горле неприятно пересохло. Я забралась в дом, как вор, думала она. Нарушаю закон. Камеры наверняка уже записали мое преступление.

Она вовсе не была уверена, правильно поступила или нет. Видя, как микроавтобус минует ворота, рванула внутрь чуть ли не машинально. Прикидывать, чем это может закончиться, времени у нее не оставалось, и другой такой возможности не выпадет. Решаться нужно было сразу, а дальше – мгновенный поступок. Тело само выбрало не вдаваться в смысл, а действовать. Но при всем этом Мариэ почему-то отнюдь не раскаивалась.

Из кустов она видела, как микроавтобус доставки вскоре вновь взобрался к воротам по извилистой дорожке. Створки еще раз неспешно отворились, машина стала выезжать. Если отступать, то именно сейчас – выбегать, пока ворота не закрылись совсем. Так ей удастся вернуться в прежний безопасный мир, и она как бы не станет преступницей. Но этого она не сделала. Спрятавшись в кустах, Мариэ лишь смотрела, как медленно закрываются створки. Непрерывно покусывая губы.

Затем подождала десять минут. Засекла на своих наручных часиках «Casio G-Shock» ровно десять минут, после чего вышла из кустов. Пригнувшись, чтобы не попадаться в объективы камер, быстро сбежала по плавному склону к крыльцу. Часы показывали половину третьего.

А на ходу размышляла, как ей поступить, если попадется на глаза Мэнсики. Но если даже это и случится, Мариэ была уверена, что как-нибудь выкрутится. Ей казалось, что Мэнсики питает к ней глубокий интерес – или нечто похожее на то. «Гуляла в этой округе, – скажет. – Ворота оказались открытыми, вот я и вошла». Как будто это игра. Скажет так с детским невинным личиком – и Мэнсики наверняка ей поверит. Ведь этот человек хочет во что-то верить. Если я так скажу, думала она, он должен поверить мне на слово. Но с чего бы у него к ней возникал этот самый интерес и каковы его намерения, она, конечно, не знала.

Внизу, за поворотом шедшей под уклон дорожки она увидела крыльцо. У двери – звонок. Однако звонить в него, конечно же, было нельзя. Она обогнула подъездной круг и, прячась за отдельными деревьями и кустами, пустилась вдоль бетонной стены дома по часовой стрелке. Сбоку от крыльца располагался гараж на две машины, рольставня ворот опущена. Еще немного дальше, чуть в стороне от дома стоял стильный флигель, похожий на коттедж, судя по всему – для гостей. За ним виднелся теннисный корт. Дом с теннисным кортом Мариэ видела впервые в своей жизни. Интересно, с кем здесь играет в теннис господин Мэнсики? Но корт выглядел заброшенным, будто им не пользовались очень давно. Сетка снята, все покрытие замело опавшей листвой, белые линии разметки поблекли.


Окна особняка со стороны гор были маленькие, на всех плотно опущены жалюзи, поэтому заглянуть в дом через окна не получалось. Изнутри по-прежнему не доносилось никаких звуков. Собачьего лая тоже не слышно, только иногда на высоких ветвях щебетали птахи. Мариэ прошла чуть дальше, и за домом оказался еще один гараж – тоже на две машины. Похоже, его пристроили позже. Дом оборудован для того, чтобы хранить в нем много машин.

За домом на склоне был разбит просторный сад в японском стиле. Там имелась лестница, стояли тщательно расставленные грубые валуны и, будто сшивая их воедино, тянулись дорожки. Еще очень красиво там были подстрижены кусты азалии и над головой свои ветви тянули сосны ярких оттенков зелени. В глубине виднелось строение, напоминавшее беседку. Внутри стояла кушетка с откидной спинкой – на такой удобно отдыхать и читать книги. Рядом – кофейный столик. Там и тут расставлены садовые светильники – фонари-драконы.

Затем Мариэ повернула за угол дома и оказалась на стороне, выходящей в лощину. Там к дому примыкала широкая терраса. Прежде она уже выходила на эту террасу – оттуда Мэнсики наблюдает за ее домом. Стоило ей только зайти на террасу, как сразу стало ясно – она уловила это вполне отчетливо.

Мариэ сосредоточенно смотрела в сторону своего дома – тот стоял сразу по ту сторону лощины. Казалось, стоит лишь протянуть руку (если у человека руки будут очень длинные) – и можно до него дотянуться. Отсюда ее дом выглядел совсем беззащитным. Когда его строили, на этой стороне не было ни одного дома, а с этой стороны строительство началось недавно (но все равно больше десяти лет назад), когда ослабили некоторые нормы застройки. Поэтому дом, в котором она живет, никак не защищен от взглядов с противоположной стороны: все видно почти как на ладони. И мощного бинокля или подзорной трубы хватит, чтобы разглядеть, что происходит у них за окнами. Например, у нее в комнате, если присмотреться, все видно весьма отчетливо. Она, разумеется, девочка осмотрительная, поэтому, переодеваясь, например, всегда задвигает штору. Но нельзя утверждать, будто она никогда не бывает рассеянной. Что же Мэнсики уже успел разглядеть?

Она спустилась по наружной лестнице у дома и оказалась этажом ниже, где располагалась библиотека, но и здесь окна были плотно закрыты жалюзи. Что там внутри – не разглядеть. Тогда она спустилась еще ниже. Там в основном находились служебные и технические помещения: прачечная, гладильная, комната для прислуги, с другой стороны – весьма просторный спортзал, где внутри помещались пять или шесть тренажеров. Они, в отличие от теннисного корта, похоже, использовались весьма часто: все выглядели до блеска отшлифованными и аккуратно смазанными. К потолку была подвешена крупная боксерская груша. С этой стороны бдительность блюли не так строго, как на противоположной: многие окна здесь были даже без штор, все хорошо видно прямо с улицы. Но все равно все окна и двери прочно закрыты с внутренней стороны, так что попасть внутрь невозможно. И на дверях тоже – этикетки охранной компании, чтобы воры оставили даже саму мысль чем-то поживиться в этом доме. Стоит взломать дверь – и в охранную компанию поступит сигнал тревоги.

Особняк оказался очень большим. Мариэ с трудом верилось, что в таком громадном доме и на такой обширной территории проживает всего один человек. И при этом, несомненно, живет очень одиноко. Особняк сделан из бетона, все входы и выходы перекрыты – муха не пролетит. Больших собак хоть и не видно (быть может, он их просто терпеть не может), но для защиты применяются все мыслимые средства.

Как же ей быть дальше? У Мариэ не возникло никаких соображений. Попасть внутрь дома она не могла, но и за ограду выбраться – тоже никак. Вне сомнения, Мэнсики сейчас дома: это же он сам нажал на кнопку, чтобы принять что-то у службы доставки. Уборщики приезжают к нему раз в неделю, а помимо них посторонних в доме почти не бывает. Так говорил сам Мэнсики, когда они с тетей были у него в гостях.

Попасть внутрь невозможно, поэтому нужно спрятаться где-то снаружи. Если просто бродить вокруг, ее наверняка заприметят. Поискав, в углу сада она обнаружила сарай, где хранился инвентарь. Дверь была не заперта. Внутри лежали садовые инструменты и шланги, аккуратно лежали мешки с удобрениями. Она вошла туда и уселась на такой мешок. Конечно, место не самое удобное, но, если отсюда не выходить, можно не бояться, что попадешься в объективы камер. Вряд ли кто-то придет сюда проверять. А тем временем наверняка что-нибудь произойдет. Нужно только подождать.

Ситуация вроде бы казалась безвыходной, но Мариэ все равно ощущала в себе скорее эдакую приподнятость. Тем утром, стоя после душа голой перед зеркалом, она заметила, что грудь у нее уже начала чуть набухать. И это, наверное, тоже теперь добавило ей бодрости. Хотя, конечно, просто могло показаться, и она выдала желаемое за действительное. Те мягкие выпуклости, которых – как ни старалась она беспристрастно смотреть под разными углами, как ни пыталась их потрогать – совсем недавно еще не было, теперь, как ей казалось, начали возникать. Соски оставались все такими же маленькими (никакого сравнения с тетушкиными, напоминавшими косточку маслины), однако в них уже угадывались признаки начала роста.

Время в сарае текло в думах о маленьких выпуклостях груди. Мариэ воображала, как эти выпуклости постепенно будут расти. Каково это – жить с пышными формами? Мариэ представила себя в настоящем бюстгальтере достойного размера – например, таком, какой носит ее тетя. Но до этого еще далеко. Даже месячные у нее только-только начались весной этого года.

Ей захотелось пить, но пока можно потерпеть. Мариэ посмотрела на свои массивные часы: «G-Shock» показывали пять минут четвертого. Сегодня пятница, занятие в изокружке, которое она сразу решила пропустить. Даже не захватила сумку с кисточками и красками. Но если она не вернется домой к ужину, тетя наверняка станет переживать, поэтому еще нужно будет придумать подходящее оправдание.



Затем она вроде немного поспала, хоть и сама не могла поверить, что сможет даже ненадолго уснуть в такой обстановке и в таком месте. Однако сама не заметила, как задремала – минут на десять или пятнадцать. Всего-то. А может – и того меньше, но при этом – глубоко. Когда же, вздрогнув, Мариэ проснулась, сознание у нее раздвоилось. Какой-то миг она не могла понять, где сейчас находится и что здесь делает. В минуты забытья она, похоже, успела увидеть туманный сон. Тот был как-то связан с пышной грудью и молочным шоколадом. Во рту у Мариэ скопилась слюна. Затем девочка быстро вспомнила: «Я проникла в дом Мэнсики и прячусь в садовом сарае».

Ее разбудил какой-то звук, долгий и механический. То с лязгом поднималась дверь гаража, что располагался рядом с крыльцом. Возможно, Мэнсики, сев в машину, собирается куда-то уезжать. Мариэ тут же выскочила из сарая и крадучись направилась к передней части дома. Когда рольставня поднялась до упора, моторчик смолк. Зато завелся двигатель машины, и медленно показалась морда серебристого «ягуара». За рулем сидел Мэнсики. Стекло с его стороны было опущено, и в лучах солнца поблескивали его белоснежные волосы. Мариэ наблюдала за ним из кустов.

Если бы Мэнсики повернул голову чуть правее, он бы наверняка заметил фигурку Мариэ в тени кустов. Слишком маленьким было это укрытие, чтобы за ним можно было полностью спрятаться. Однако Мэнсики смотрел прямо перед собой. Могло показаться, что он, сжимая руль, о чем-то серьезно размышлял. «Ягуар» проехал вперед и, повернув перед домом, пропал из виду. Железные жалюзи гаража начали медленно опускаться. Тогда Мариэ выскочила из своего укрытия и стремглав поднырнула под почти опустившуюся рольставню. Так это делал Индиана Джонс в фильме «В поисках утраченного ковчега». Это с ней также произошло мгновенно и машинально. Мариэ моментально решила: стоит оказаться в гараже – а оттуда наверняка можно будет пробраться внутрь. Гаражный сенсор, что-то почувствовав, на миг притормозил закрытие, но рольставня продолжила опускаться и вскоре плотно закрылась.

В гараже стояла еще одна машина – изящный темно-синий спортивный автомобиль с бежевым куполом – тот самый, который прежде с восхищением разглядывала тетя. Мариэ машины не интересовали, вот и на эту она даже не посмотрела. Она была с жутко длинным носом и такой же эмблемой, как и серебристый «ягуар». То, что она очень дорогая, могла легко представить даже ничего не понимавшая в машинах Мариэ. Да к тому же, вероятно, еще и коллекционная.

В глубине гаража виднелась дверь в дом. С замиранием сердца Мариэ повернула ручку и поняла, что она не заперта. Девочка выдохнула с большим облегчением. Ну кто будет днем закрывать дверь из гаража в дом? Но Мэнсики человек осторожный и осмотрительный, поэтому она особо ни на что и не надеялась. Однако Мэнсики, возможно, глубоко задумался о чем-то важном, так что можно сказать, что ей повезло.

Через ту дверь она и проникла в дом. Она не знала, как поступить с обувью, но в итоге решила разуться и нести ее в руках. Оставлять здесь не годилось. В доме стояла гробовая тишина, как будто все вокруг затаило дыхание. Теперь, когда Мэнсики куда-то уехал, она была уверена, что здесь больше никого нет. Сейчас в этом особняке нахожусь только я, думала она. И какое-то время могу ходить, куда захочу, и делать все, что мне вздумается.

Когда она побывала здесь раньше, Мэнсики провел их с тетушкой по дому, и Мариэ все хорошенько запомнила. Расположение комнат в доме она себе представляла. Первым делом направилась в гостиную, занимавшую почти весь первый этаж. Оттуда можно выйти на просторную террасу – через стеклянную раздвижную дверь. Недолго Мариэ колебалась, можно ли ее открыть или нет. А вдруг, уезжая, Мэнсики включил сигнализацию? И стоит лишь приоткрыть эту дверь, как сразу заголосит сирена, замигает лампа сигнализации охранной компании. Оттуда позвонят сюда – выяснить, что происходит. Чтобы прекратить гвалт, нужно будет назвать пароль… – так размышляла Мариэ, держа в руках свои черные туфли.

Но затем она пришла к выводу, что хозяин не включал сигнализацию. Раз уж он не запер дверь из дома в гараж, значит, далеко уезжать не собирался. Так, за покупками или что-нибудь вроде того. Мариэ решительно повернула ручку стеклянной двери и открыла ее изнутри. Немного подождала – звонок не зазвенел, из охранной компании не позвонили. Тогда она, выдохнув с облегчением (если бы примчались на машине охранники, шутками бы она уже не отделалась), вышла на террасу. Там опустила туфли на пол и сняла пластмассовый кожух с крупного бинокля. Тот оказался слишком тяжелым для нее, и она положила было его на перила террасы, как на подставку, но все равно управлялась с трудом. Мариэ огляделась и обнаружила у стены подставку для бинокля. Та напоминала треногу и была такого же бледно-оливкового цвета, что и сам бинокль.

Бинокль крепился к ней на шарнире. Мариэ установила его, села рядом на низкий табурет и прильнула к окулярам. Теперь ей было удобно смотреть, а вот с обратной стороны ее не было видно. Вот так наверняка Мэнсики и следит за другой стороной лощины.

Мариэ поразило, насколько отчетливо ей стало видно все, что было у нее дома. Сквозь линзы все выглядело на порядок четче и ярче, чем на самом деле. Наверное, у бинокля для этого есть какая-то особая оптическая функция. Некоторые окна, выходившие на лощину, оказались не зашторены, и Мариэ могла разглядеть в них все вплоть до мельчайших предметов, точно до них было рукой подать. И вазу, стоявшую на столе, и лежавший рядом с ней журнал. Тетушка наверняка дома, вот только ее нигде не видно.

Какое же это все-таки странное чувство – видеть издалека свое жилище в мельчайших деталях. Такое ощущение, будто сама уже умерла (не важно, как, но раз – и уже мертвая) и наблюдаешь с того света за домом, в котором жила прежде. Долгое время он был твоим, но больше тебе там не место. Близок и знаком до боли, но вернуться в него ты уже никогда не сможешь. Такое вот странное отчуждение охватило Мариэ.

Затем она посмотрела на свою комнату. Окно ее выходило в лощину, но было завешено шторами – плотно, без единой щели. Шторы привычного оранжевого цвета с рисунком изрядно выцвели на солнце и заметно потускнели. Что за шторами, не разобрать, а вот вечером, когда в доме горит свет, ее собственный силуэт должен быть смутно виден. Насколько – не поймешь, пока не окажешься здесь ночью. Мариэ потихоньку вращала бинокль на подставке. Где-то в доме должна быть тетушка, но Мариэ нигде ее не видела. Может, хлопочет на кухне – готовит ужин? А может, отдыхает у себя в комнате? Так или иначе, другую сторону дома отсюда не видно.

Мариэ захотелось прямо сейчас вернуться домой, и желание молниеносно захлестнуло ее. Хочу сидеть на обычном кухонном стуле, и пить из своей кружки горячий черный чай, и смотреть, как тетя готовит еду. Как это было бы прекрасно! – думала она. Прежде она даже на миг не могла себе представить, что когда-нибудь станет с любовью думать о собственном доме. Она долго считала его пустым и безобразным – ей было нестерпимо неприятно в нем жить. Она мечтала поскорее стать взрослой, чтобы покинуть этот дом и поселиться одной в таком жилище, что будет ей по душе. Однако прямо сейчас, глядя на свой дом с другой стороны лощины сквозь линзы бинокля, она желала в него вернуться во что бы то ни стало. Потому что там, как ни крути, моя родина – и там мне надежно и безопасно.

В ту минуту ей послышался легкий гул, она оторвалась от бинокля и увидела, как в небе летит нечто черное. Пчела! Крупная пчела с длинным телом – наверное, все-таки шершень. Агрессивная тварь, которая убила ее мать, с очень острым жалом. Мариэ поспешно заскочила в дом и, плотно задвинув стеклянную дверь, заперла ее. Шершень какое-то время кружил за стеклянной дверью, будто бы подкарауливая Мариэ. Он даже несколько раз бился в стекло, но вскоре отчаялся и куда-то улетел. Мариэ облегченно перевела дух, но дышать ей все еще было тяжело, сердце чуть не выпрыгивало из груди. Шершни – она их боится больше всего на свете. Сколько раз отец рассказывал ей, какие они страшные создания. Сколько раз она видела их на картинках в атласе природы. Постепенно ей стало страшно, что она когда-нибудь разделит участь матери – умрет, искусанная шершнями, ведь не исключено, что она унаследовала от матери аллергию на пчелиный яд. Когда-нибудь и она умрет, с этим ничего не поделаешь, но это должно произойти намного позже. Прежде ей хотелось бы все-таки хоть раз ощутить, каково это – иметь пышную грудь и упругие соски? А умереть раньше от укуса шершня – очень жестоко и несправедливо.

Мариэ посчитала, что на улицу лучше пока не высовываться. Эти свирепые шершни наверняка еще могут вернуться. Ей казалось, будто эти твари теперь выбрали ее чуть ли не своей личной мишенью, и потому решила подробнее изучить дом изнутри, а по участку снаружи не бродить.

Первым делом она обошла всю просторную гостиную и не заметила никаких изменений с прошлого визита. Там стоял большой рояль «Стейнвей», на котором лежало несколько партитур. Инвенция Баха, соната Моцарта, ноктюрн Шопена, все технически – не самые сложные произведения. Но даже такое играть не каждому по силам, Мариэ это понимала. Она некогда брала уроки игры на фортепьяно (но особо не преуспела – к рисованию ее тянуло больше).

На кофейном столике с мраморной крышкой лежало несколько книг, все – начатые, страницы заложены закладками. Один том – философский трактат, другой – книга по истории, еще две книги – что-то художественное (одна из них – на английском). Названий она прежде никогда не видела, авторов тоже не знала. Немного полистала несколько, но содержание ее ничуть не заинтересовало. Хозяин дома читает заумные книги, любит классическую музыку. А между делом украдкой наблюдает через мощный бинокль за ее домом на другой стороне лощины.

Он просто извращенец? Или здесь все-таки имеется какая-то цель? Он что – интересуется тетушкой? Или мной? Или нами обеими, пусть такое и кажется немыслимым?

Затем Мариэ решила изучить комнаты этажом ниже. Спустившись по лестнице, двинулась прямиком в кабинет Мэнсики. Там на стене висел портрет хозяина дома – Мариэ остановилась посередине комнаты и некоторое время его рассматривала. Картину эту она видела и раньше (собственно, чтобы ее посмотреть, они с тетушкой сюда и приезжали). Однако теперь она пристально всматривалась в полотно заново, и у нее постепенно возникло ощущение, будто Мэнсики и вправду здесь. Поэтому она торопливо отвела взгляд и осторожно, стараясь не попадаться портрету на глаза, один за другим принялась осматривать предметы на столе. Мощный стационарный компьютер «Apple», но включать его она не стала: Мариэ прекрасно понимала, что на компьютере установлена гибкая защита, которая будет ей не по зубам. Другого на столе было не так уж и много. Перекидной еженедельник – но почти без записей, лишь местами – непонятные значки и цифры. Вероятно, настоящий календарь у него в компьютере да на разных гаджетах. Конечно, все они – под надежной защитой программ: господин Мэнсики – человек очень бдительный и следов после себя не оставляет.

Кроме того на столе были разложены самые обычные канцелярские принадлежности, какие встречаются на столах в любых обычных кабинетах. Карандаши почти все одинаковой длины – с красиво заточенными грифелями. Скрепки в ячейках по размеру. Чистый белый лист для записей терпеливо дожидался, когда на нем что-нибудь напишут. Электронные настольные часы достоверно отсчитывали время. Во всяком случае, все здесь содержалось в пугающем порядке. Если он только не искусно созданный киборг, подумала Мариэ, то у человека, именуемого «господин Мэнсики», вне сомнения, должна быть хоть какая-то странность.

Все выдвижные ящички стола, конечно, оказались замкнуты, кто бы сомневался. Больше в кабинете смотреть было не на что. Ни стоявшие на полках книги, ни стеллажи с компакт-дисками, ни дорогая аудиоаппаратура ее внимания не привлекли. Все это лишь проявления его пристрастий и вкусов, которые не помогут лучше узнать его как человека и никак не связаны с тайной, которую он, вероятно, хранит в себе.

Оставив кабинет, Мариэ двинулась по тусклому коридору, отворяя двери некоторых комнат. Все они были не заперты. В прошлый приезд эти комнаты им не показали – их проводили только в гостиную на первом этаже, а еще в кабинет, столовую и кухню этажом ниже (и еще Мариэ сходила в туалет для гостей на первом этаже). Теперь же она одну за другой распахивала двери в незнакомые комнаты. Первая оказалась спальней Мэнсики – главной, очень просторной, с гардеробной и ванной комнатами. Большая двойная кровать, постель заправлена очень аккуратно, поверх накинуто стеганое покрывало. Горничная в доме не живет, выходит, постель Мэнсики заправляет сам? Даже если и так, что в этом удивительного? В изголовье лежит аккуратно сложенная пижама темно-коричневого цвета. На стенах спальни – несколько маленьких гравюр, похоже на серию одного автора. На тумбочке – еще одна начатая книга. Этот человек постоянно читает в разных местах. Окно спальни выходило на лощину, но было небольшим, и жалюзи опущены.

Мариэ толкнула дверь в гардеробную: ей открылось просторное помещение, заставленное рядами одежды. Полных костюмов мало, сплошь пиджаки и блейзеры, галстуков тоже было немного. Вероятно, носить формальную одежду ему особо не приходится. Сорочки все только что из химчистки, упакованы в полиэтилен. На полках рядами расставлены кожаные полуботинки и мокасины. Чуть в стороне висела верхняя одежда самой разной толщины и плотности. Подобранные со вкусом вещи содержались в идеальной чистоте, хоть сейчас на страницы модного журнала. Количество их не то что было очень велико, но и не сказать, что одежды у Мэнсики мало, – и во всем сохранялась разумная умеренность.

Выдвижные ящики комода были полны носков, платков, трусов и нательных маек: все свернуты без единой морщинки и аккуратно разложены. Были также отдельные ящики под джинсы, рубашки поло и толстовки. Для свитеров оказался предусмотрен отдельный ящик, размером побольше. Там были собраны красивые свитеры разных расцветок, все без узоров. Однако и в гардеробной не нашлось ничего такого, что приоткрыло бы тайну Мэнсики. Все было совершенно чистым и рассортированным по своей функциональности, на полу – ни пылинки, развешанные по стенам литографии – все как по линейке.

Про Мэнсики Мариэ отчетливо поняла одно: жить с таким человеком она бы ни за что не смогла. Для обычного живого человека так существовать просто невыносимо. Насколько ее тетушка любит порядок, но до такой тщательности не доходит даже она.