Уязвимая точка

— Хорошие парни, — повторил я его слова. Я не смог скрыть горечь в своем голосе: голографические изображения, которые мы с Йодой увидели в кабинете Палпатина, все время всплывают в моей памяти. — Я видел, что остается после того, как вы, хорошие парни, захватываете селение исследователей джунглей, — сказал я ему. — Именно поэтому я здесь.

— Ну конечно. Ха. Давай я тебе кое-что поведаю, а? — Переменчивость настроения Ника, подобная летней грозе, унесла ярость в мгновение ока. Он посмотрел на меня с ироничной жалостью. — Я все ждал, когда же ты наконец заговоришь об этом.

— О чем?

— О ваших джедаях, ваших тайнах и прочем клыкачовом дерьме. Думаете, только вы умеете держать карты закрытыми? — Он закатил глаза и помахал пальцами перед своим лицом. — О-о-о, смотрите, я джедай! Я знаю вещи «слишком опасные» для «простых смертных»! Осторожно! Если ты не отступишь, я скажу тебе то, что «живым существам знать не дано»!

На мгновение мне показалось, что Ника Росту можно воспринимать как настоящее испытание для моих моральных принципов. Джедай может пасть во тьму, начав с реализации простого желания выбить из подобного персонажа всю скопившуюся в нем мерзость.

Я взял себя в руки и даже смог поддерживать цивилизованный тон речи, когда Ник рассказывал все, что знал о той кровавой резне в джунглях и об информационной пластине.

Это было тяжело.

Он признался, что не просто был в том месте, что мы с Йодой рассматривали в кабинете Палпатина, но был в компании Депы и Кара Вэстора, когда они продумывали план. Он помогал им в работе над «декорациями», а потом именно Ник передал наводку Разведуправлению Республики.

Даже сейчас, несколько часов спустя, мне трудно описать словами, как я себя тогда почувствовал. Сбитым с толку, несомненно: почти оглушенным. Не способным поверить.

Преданным.

Я нес в себе те картины, словно рану. Они терзали мой разум так обжигающе болезненно, что мне приходилось отгораживаться от них покровом неверия. Из-за подобной боли приходится особенно тщательно следить за раной — когда любое прикосновение к ней ведет к агонии, приходится укрывать ее, изолировать, словно объект поклонения. Словно святыню.

Но Ник выставил все так, будто это была просто шутка.

Хм. Я наконец нашел слово, которое описывает то, что я тогда испытал. То, что я испытываю сейчас.

Гнев.

В том числе и поэтому мне сейчас сложно медитировать. Сложно и опасно.

Хорошо, что Ник и Гэлфра ушли несколько часов назад. Возможно, к тому времени, как он вернется — если вернется, — я найду для сказанных им вещей место в своем разуме, дабы они более не ожесточали мое сердце.

Вся бойня была постановкой.

Не подделкой. Тела были настоящими. Смерти были реальными. Но она была постановкой. Это действительно была лишь шутка. Надо мной.

Депа хотела, чтобы я приехал сюда.

Вот для чего все это было сделано. С самого начала.

Та инфопластина не была уликой и не была признанием. Она была приманкой. Депа хотела выманить меня с Корусанта, привести на Харуун-Кэл и бросить в эти кошмарные джунгли.

Многие из убитых действительно были исследователями джунглей, сказал мне Ник. Когда иджи не разрабатывают джунгли, они служат нерегулярными частями балавайского ополчения. Они значительно опаснее штурмовых кораблей, спутников обнаружения, всех ТОКО, дроидов-истребителей и армий сепаратистов, вместе взятых. Они знают джунгли. Они живут в них. Они используют их.

Они беспощаднее, чем ОФВ.

Остальные убитые в этой маленькой постановке были пленниками-коруннаями, которых схватили иджи. Схватили, пытали и унижали так, что я не смогу это описать. Когда ОФВ напал, первое, что сделали балаваи, — убили всех пленных, что еще были живы. Ник сказал, что оттуда не ушел никто. Ни один из пленных. И ни один из иджей.

Дети…

Дети были коруннаями.

Кто же такой этот Кар Вэстор? Ник сказал, что именно он засунул пластину в рот мертвой женщины и зафиксировал его шипами медной лозы. Парень добавил, что именно Вэстор убедил ОФВ оставить тела в джунглях. Сцена должна была показаться чрезвычайно жестокой, чтобы я лично занялся расследованием. Вэстор убедил оставить мертвых детей, их собственных детей, якунам, личинкам-буравчикам и черным вонючим мухам-падальщикам, которые напивались кровью настолько, что не могли взлететь с гниющей плоти…

Хватит. Я должен остановиться. Перестать говорить об этом. Перестать думать об этом.

Я не могу… это не…

На этой планете ничему нельзя доверять. То, что ты видишь, не имеет никакого отношения к тому, что получаешь. Мне кажется, я никогда не смогу понять это.

Но я все же учусь. И благодаря этому изменяюсь. Чем больше я меняюсь, тем больше я понимаю. И это пугает меня. Я не хочу представлять себе, что произойдет, когда я действительно научусь понимать это место.

Кем я стану, когда это случится?

Боюсь, что тот, кем я был, презирал бы того, кем я становлюсь. У меня есть жуткое предчувствие, что именно это изменение и планировала Депа, когда затаскивала меня сюда. Она сказала, что нет ничего опаснее джедая в здравом уме.

Думаю, она опасна.

И боюсь, она хочет, чтобы я тоже стал опасным.

Мне следует… я должен поменять… подумать о чем-то еще… Потому что я спросил Ника о ней.

Я не смог удержаться. Надежда росла вместе с гневом: если голограмма была постановкой, то, может быть, ее слова были просто… нагнетанием обстановки. Местный колорит. Что-то подобное.

Вопреки моему твердому намерению оставаться беспристрастным до тех пор, пока не увижу ее, не поговорю с ней, не почувствую ее в Силе, наперекор моему желанию ничего не спрашивать и никого не слушать, несмотря на все годы самодисциплины и самоконтроля…


У сердца есть мощь, которой не может противостоять никакая тренировка.

Так что я спросил его. Я рассказал ему о словах Депы на записи: как она назвала себя «тьмой джунглей» и как она сказала, что теперь она в здравом уме.

Рассказал о своих опасениях, что она пала во тьму и безвозвратно обезумела.

А Ник…

А Ник…

— Обезумела? — смеясь, ответил он. — Это ты слетел с катушек. Будь она сумасшедшей, разве кто-нибудь последовал бы за ней?

Но когда я уточнил, хочет ли он сказать, что с ней все в порядке, Росту ответил:

— Зависит от того, что ты подразумеваешь под «порядком».

— Я должен знать, видел ли кто-то, что она поддается гневу или страху. Я должен знать, использовала ли она Силу для собственных нужд: в корыстных целях или из мести. Я должен знать, крепко ли ее держат объятия темной стороны.

— Об этом можешь не волноваться, — заверил меня Ник. — Я никогда не встречал никого добрее или заботливее мастера Биллабы. Она не зло. И не думаю, что могла бы им стать.

— Речь не о добре и зле, — сказал я. — Речь о самой природе Силы. Джедаи не моралисты. Это распространенное заблуждение. Мы невероятно прагматичны. Джедаи альтруистичны скорее не потому, что это хорошо, а потому, что это безопасно: использовать Силу в своих личных целях чревато последствиями. В эту ловушку могут попасть даже самые хорошие, добрые и заботливые джедаи, она ведет к тому, что мы называем темной стороной. Мощь, творящая добро, в один прекрасный момент превращается просто в мощь. Неприкрытую силу. Замкнутую на себе. Это форма сумасшествия, к которой джедаи особенно восприимчивы.

Ник лишь пожал плечами:

— Разве кто-то знает истинные причины чьих-либо действий?

Это был не слишком обнадеживающий ответ, но то, что молодой корун сказал следом, сделало его лишь хуже.

Он сказал, что теперь Депа всегда разговаривает именно так, как на записи. Сказал, что ее мучают кошмары, что крики из ее палатки слышны на весь лагерь. Сказал, что никто не видел, чтобы она ела, что она чахнет, словно что-то гложет ее изнутри… Сказал, что она страдает от головных болей, с которыми не может справиться ни одно лекарство, и что иногда она не может выйти из своей палатки по нескольку дней. Что, когда выходит днем наружу, она завязывает себе глаза, потому что не может вынести свет солнца…

Я жалею о том, что спросил. Я жалею о том, что Ник мне рассказал. Я жалею о том, что он не соврал.

Это очень не по-джедайски — бояться правды.

Я продолжу рассказ. Облекая пережитое в слова, я лучше вижу перспективу. Которая мне необходима. И еще это способ пережить ночь, что мне тоже необходимо. Даже обученный мастер-джедай, привыкший к медитации и размышлениям, может проводить излишне много времени наедине со своими мыслями.

Особенно здесь.

Поселение было построено на выступе на склоне горного хребта. В этих местах гряда не такая рубленая, она, скорее, представляет собой волнообразную стену вулканических холмов. Жилища стоят на небольшом зеленом участке, окруженном выжженной лавой землей. Лава стекает из крупного жерла метрах в шестистах выше того места, где я сейчас сижу. Если вы прислушаетесь, то, наверное, услышите рокот. Хотя этот микрофон может быть недостаточно чувствительный. Вот, слышите? Вулкан копит силы для нового извержения.

Извержения здесь — достаточно частые события, поэтому джунгли не успевают восстановить свои права там, где стекает лава. Обугленные деревья, со сгоревшей с одной стороны листвой, стоят на границе бывших потоков. Видимо, в этих краях извержения достаточно слабые. Иначе зачем строить здесь лагерь?

Ну…

Может быть, из-за открывающегося вида, конечно…

Сам бункер немного возвышается над поселением. Отсюда, от остатков входа, я вижу хаос упавших и разрушенных сборных хижин и разломанную стену ограждения. Бледное сияние светящихся лоз озаряет серую дорогу паровых вездеходов, бегущую по склону горы. И уходящую в джунгли…

Я вижу отсюда на километры: островки джунглей, серебряные, черные, переплетенные светящимися лозами, — они наполнены мерцающими алыми, малиновыми, а иногда и просто красными точками: жерлами действующих вулканов, бурлящих на этой переменчивой территории. От этого вида захватывает дух.

А может быть, это из-за запаха.

Еще одна из иронических усмешек, что наполнили в последнее время мою жизнь: все мое беспокойство о мирных жителях, сражениях, бойнях, необходимости драться, возможных убийствах мужчин и женщин, которые в действительности окажутся лишь случайными жертвами войны, весь мой спор с Ником и все, что он мне сказал…

Все было напрасно. Волноваться было незачем. Когда мы наконец пришли сюда, здесь не осталось никого, с кем надо было бы сражаться.

Здесь уже побывал ОФВ.

Выживших не осталось.

Я не буду описывать состояние трупов. Просто увидеть то, что с ними случилось, уже достаточно: я не испытываю ни малейшей потребности делиться этим даже с архивами джедаев.

Я готов согласиться с Ником в следующем: балаваи в этом поселении точно не были невинными мирными жителями. Коруннаи оставили на телах то, что иджи, похоже, считали самым ценным украшением: ожерелья из человеческих ушей.

Ушей коруннаев.

Из того, что хищники и разложение почти не повредили трупы, Ник сделал вывод, что группа ОФВ, которая устроила все это, прошла здесь не более двух или трех дней назад. А некоторые, э, знаки, то, что было сделано с телами, и отзвуки в Силе, что никак не исчезают, как мощная стоячая волна, заставляют предполагать, что все это дело рук Кара Вэстора.

Партизаны ОФВ тщательно все здесь обыскали: не осталось ни единого кусочка еды и ничего из оборудования, за исключением абсолютно бесполезных вещей. Ниже по склону валяются обломки двух паровых вездеходов. Естественно, коммуникационное оборудование тоже исчезло, поэтому я и сижу здесь в одиночестве, наблюдая за Бешем и Мел.

Когда мы обнаружили, что коммуникационное оборудование пропало, Ник совсем пал духом. Похоже, он нередко переключается с полного отчаяния к этой его маниакальной жизнерадостности, и не так-то просто угадать, что в очередной раз изменит его настроение. Он опустился на окровавленную землю и оставил нас ради мертвых. Он снова принялся повторять свое заклинание. «Не повезло, — бормотал он, тихо выдыхая слова. — Просто не повезло».

Отчаяние — предвестник темной стороны. Я коснулся его плеча: