Уязвимая точка

А теперь они безымянные лежали в джунглях.

Мейс даже не мог сказать, был ли этот человек убит коруннайской пулей, или виброщитом, или бластерным выстрелом балавая. Или ему просто не повезло, и он оказался на пути потока огня из турели парового вездехода.

Возможно, сквозь Силу он бы смог найти ответы на некоторые вопросы. Но он сомневался, что знание окажется лучше неведения. А касаться Силы в этом темном месте было риском, на который он не готов был пойти.

Так что он просто сидел и думал о тьме.

Сидел, пока партизаны разбивались на группы и уходили вниз по склону. Сидел, когда мимо провели окруженных акк-псами пленников. Сидел, когда солнце взошло над парой пиков на северо-востоке и волна света озарила склон над ним.

Вэстор подходил к нему, рыча что-то о том, что надо уйти до того, как прилетят штурмовые корабли. Мейс даже не посмотрел в его сторону.

Он думал о свете солнца и о том, как этот свет никогда не касается тьмы джунглей.

Ник остановился на выходе из лагеря. В одной руке он нес Урно, Никл спал, прислонившись к другому плечу, обняв маленькими ручонками шею коруна. Кила ковыляла следом, придерживая одной рукой спрей-повязку, закрывающую рану на голове, а другой ведя за собой маленькую Пелл. Ник, вероятно, что-то спросил, — по крайней мере, он остановился рядом с мастером-джедаем, словно ожидая ответа.

Но у Мейса не было ответов.

Оставшись без отклика, Росту пожал плечами и пошел дальше.

Винду думал о тьме. Еще никогда джедайская метафора «темная сторона Силы» не казалась ему столь подходящей. В ней говорилось не о тьме зла, но скорее о тьме ночи без звезд: там, где тебе мерещится лозовая кошка, оказывается куст, а то, что кажется деревом, может легко превратиться в замершего убийцу, ожидающего, что ты отвернешься.

Мейс читал в архивах Храма записи джедаев, что ушли во тьму и смогли вернуться. Эти записи часто упоминали, что темная сторона все делает четким и ясным. Теперь Винду понимал, что это было заблуждение. Ложь.

Правдой было в точности обратное.

Здесь было столько тьмы, что, даже ослепнув, он бы не почувствовал разницы.

Утреннее солнце осветило поселение и принесло «Турбоштормы»: шестерку, летящую парами со стороны обжигающего Аль'Хара, осветившего горы. Их строй раскрылся, словно цветок, когда они начали расходиться, занимая позиции, чтобы вести непрерывный перекрестный огонь.

Мейс по-прежнему не двигался.

«Даже ослепнув, я бы не почувствовал разницы», — подумал он. И возможно, повторил это вслух…

Потому что голос, раздавшийся сзади, ответил:

— Мудрейший человек из всех, что я знаю, сказал мне однажды: «Свет, которым мы являемся, ярче всего светит в самую темную ночь».

Голос женщины, надломленный из-за невероятной усталости и наполненный застарелой болью… И пожалуй, единственный голос, что мог зажечь факел во всеобъемлющей тьме Мейса. Только он смог заставить Мейса подняться на ноги, развернуться, почувствовать расцветающую надежду, стать почти счастливым…

Даже едва не улыбнуться…

Он обернулся, раскрыв объятия, его дыхание замерло, а с губ слетело лишь:

— Депа…

Но она не обняла его, и надежда внутри завяла и умерла. Его руки опустились. Ник пытался предупредить Винду, но он и близко не был готов к подобному.

Мастер-джедай Депа Биллаба стояла перед ним в рваных останках рыцарского плаща, покрытая грязью, кровью и соком джунглей. Ее волосы, те, что когда-то были пышной блестящей черной, словно сам космос, гривой, те, что она заплетала в математически точные косы, были спутанными, жирными, грязными и неровно обрезанными, словно она обкорнала их ножом. Лицо ее было бледным, наполненным усталостью и настолько исхудавшим, что скулы выпирали наподобие лезвий. Губы были крепко сжаты, а от краешка рта к кончику подбородка тянулся свежий ожог… Но худшим было не это.

Не это заставило Мейса замереть неподвижно и не пошевелиться, даже когда корабли пронеслись над его головой и залили поселение бластерным огнем.

В пылающем аду взрывов, меж разлетающихся осколков камня и грохочущей паутины плазмы Мейс стоял и смотрел на лоб Депы, туда, где когда-то был золотой бисер Великого знака просветления, символа чалактанских адептов. Знак просветления крепится к лобной кости черепа адепта мудрецами этой древней религии в качестве символа Несмыкаемого ока, которое является высшим выражением Чалактанского просветления. Депа с гордостью носила свой двадцать лет.

Теперь вместо Знака осталась лишь уродливая рана рваного шрама, словно тот же нож, что отрезал ее волосы, жестоко вырезал и символ религии ее предков прямо из кости.

А поверх глаз она, словно повязку, носила грязную тряпку, потрепанную непогодой, измазанную и такую же рваную, что и ее плащ.

Но она стояла так, словно прекрасно видела Мейса.

— Депа… — Винду пришлось повысить голос, чтобы расслышать себя сквозь рев репульсоров, лазерных пушек и взрывающейся вокруг грязи с камнями. — Депа, что случилось? Что с тобой произошло?

— Здравствуй, Мейс, — грустно ответила она. — Тебе не следовало приезжать.





Часть вторая. Условия победы




9. Инстинкт





ИЗ ЛИЧНОГО ДНЕВНИКА МЕЙСА ВИНДУ

Я наконец понял, что я здесь делаю. Зачем приехал сюда. Теперь я осознаю лживость того списка причин, что я предоставил Йоде и Палпатину в кабинете Канцлера несколько недель тому назад.

Я лгал им.

И себе.

Пожалуй, я впервые разглядел истинную причину в тот момент, когда обернулся к ней в поселении. В изогнутых от боли уголках ее рта. В шраме на месте Знака просветления.

Да, на самом деле это была не она. Это было видение Силы. Галлюцинация. Ложь. Но даже ложь Силы куда правдивее реальности, доступной нашему пониманию.

В тряпке, покрывающей ее глаза, но не мешающей видеть истинного меня…

Я обрел свои условия победы.

Я прибыл сюда не для того, чтобы узнать, что случилось с Депой, и не для того, чтобы защитить репутацию Ордена. Мне не важно, что случилось с ней, а репутация Ордена не имеет никакого значения.

Я прибыл сюда не для того, чтобы сражаться в этой войне. Мне не важно, кто победит. Потому что никто не побеждает. В настоящей войне никто не побеждает. Вопрос лишь в том, насколько каждая из сторон готова проиграть.

Я прибыл сюда не для того, чтобы арестовать или убить блудного джедая, и даже не для того, чтобы осудить ее. Я не могу осудить ее. Я пробыл на краю этой войны всего несколько дней, и смотрите, в кого я превращаюсь. Она же провела в самом ее пекле месяцы. Утопая во тьме.

Захлебываясь джунглями.

Я прибыл сюда не для того, чтобы остановить Депу. Я прибыл сюда, чтобы спасти ее.

Я спасу ее.

И да проявит Сила милосердие к тем, кто попытается остановить меня, ибо я его не проявлю.



ИЗ ЛИЧНОГО ДНЕВНИКА МЕЙСА ВИНДУ

Я не помню, как уходил из поселения. Видимо, я находился в состоянии своеобразного шока. Не физического, ранения у меня незначительные. Правда, теперь бакта-пластыри из захваченных медпакетов требуются для более серьезных увечий, и бластерный ожог у меня на бедре сильно болит и буквально кишит всякими инфекциями. Но шок — самое подходящее слово. Ментальный шок, возможно.

Моральный шок.

Опустилась пелена: от того момента, когда Депа подошла ко мне в лагере, до времени, когда я вновь стал осознавать себя на склоне, все в моей памяти размазано и туманно. И в этом тумане уживаются два противоречащих друг другу воспоминания о нашей с ней встрече…

И кажется, оба они фальшивы.

Грезы. Интерпретация событий силой воображения.

Галлюцинация.

В одном варианте воспоминаний она протягивает мне руку и я протягиваю в ответ свою… но вместо пожатия чувствую, как натягивается моя куртка, ее световой меч вылетает из внутреннего кармана и, развернувшись в воздухе, падает ей в ладонь. Бластерные лучи лазерных пушек штурмовых кораблей выбивают кратеры по всему поселению; каждый заряд заставляет грязь и камни взрываться, словно гранаты: воздух вокруг нас наполнен красной плазмой и оранжевым пламенем. И эта ее старая знакомая полуулыбка поднимает один уголок губ, когда она спрашивает: «Вверх или вниз?» И я говорю ей: «Вверх» — и она делает сальто в воздухе у меня над головой, а я делаю один-единственный шаг вперед, чтобы она приземлилась и встала спина к спине со мной…

И это чувство ее спины, прижимающейся к моей, это сильное, теплое и живое прикосновение, что я чувствовал столько раз в самых разных уголках Галактики, вырывает тоску из моего сердца и тьму из моих глаз, и наши лезвия совершенно синхронно встречают лучи, падающие сверху, и отражают их обратно в обожженное рассветом небо…

Как я сказал — греза.

В другом варианте воспоминаний я вижу неспешную прогулку рядом с Депой сквозь ливень бластерного огня, вижу, как мы спокойно разговариваем, обращая на бластботы не больше внимания, чем на джунгли и зарево рассвета. В этой грезе или воспоминании Депа поворачивается ко мне, наклонив голову, словно вглядываясь в мое сердце.

— Зачем ты здесь, Мейс? Ты хоть знаешь?

Я не слышу этих слов: как часто бывает во сне, мы просто выражаем свою мысль и нас каким-то образом понимают.

— Зачем ты послала за мной? — задаю встречный вопрос я.

— Это разные вещи, — мягко указывает мне она. — Ты должен определить свои условия победы. Если ты не знаешь, что пытаешься сделать, как ты поймешь, что добился результата? Зачем ты приехал? Остановить меня? Ты можешь сделать это одним взмахом светового меча.

— Думаю, — все так же без слов отвечаю я, — пытаюсь понять, что же здесь произошло. Что здесь происходит. С этими людьми и с тобой. Когда я пойму, что происходит, я пойму, что со всем этим делать.

— Ты не понимаешь всего одной вещи, — произнес этот слепой призрак-греза моего любимого падавана, — того, что ты уже понял все, что можно было понять. Ты просто не хочешь в это поверить.

Затем пелена густеет и углубляется, становясь подобной ночи, и я не помню ничего до того момента, как немного позже бегу сквозь джунгли будто ошпаренный.

Спускаясь вниз по длинному-длинному склону, обожженному лавой, я ощущал партизан, идущих где-то впереди, благодаря темному следу, что, как дым, тянулся за ними в Силе. А еще я мог следовать за ними по кровавым следам, что оставляли за собой многие раненые.

И я помню, как, соскользнув по руслу высохшего ручья, увидел ждущего меня Кара Вэстора.